Остановки в пути. Вокруг света с Николаем Непомнящим. Книга первая - Николай Николаевич Непомнящий Страница 6

Бытность моя в «Натуралисте» совпала с массовым «уходом» старых генсеков, в связи с чем вспоминаю такой случай. В 1985 году, когда умер Черненко, в здание «Молодой гвардии», где располагались все журналы ЦК ВЛКСМ, прислали оттуда комиссию отдела пропаганды, чтобы все члены просматривали верстки изданий на предмет сомнительных аналогий в названиях, рубриках с происходящими грустными для всей страны событиями.

И надо же было такому случиться, что именно «Юный натуралист» «порадовал» их удачной находкой. Прямо на 2-й обложке красовался печальный совиный попугай какапо из Новой Зеландии, вымирающий у себя на родине, и над ним красовался заголовок «Бедный старый какапо»! Вот это находка! Слава богу, никому не досталось, все были настроены лояльно, убрали и ладно. Остается добавить, что автором этой публикации был я, и приготовлено все было задолго до печальных дат.

Надо заметить, что был еще один особый небольшой период, когда я работал в «Неделе», приложении к «Известиям», в отделе семьи и быта. Дело в том, что мои кадровики из Мингео все же уговорили меня начать оформляться переводчиком, но уже в другую страну – Бразилию. И я начал. Но все заглохло. То ли Бразилия взбрыкнула сама, то ли моя анкета оказалась слишком пестрой; глядь, а я уже в «Неделе». Но по-своему это был тоже важный и поучительный этап. Там я работал у известной в Москве журналистки Елены Романовны Мушкиной, которая вначале отнеслась ко мне благосклонно, а затем стала нещадно ревновать ко всем моим побочным делам, и ревность та доходила у нее до патологии. Но именно у нее я познакомился и с Ю. В. Никулиным, и главное, Вильямом Похлебкиным, только-только выплывающим тогда на московскую авансцену из своего Подольска.

Юрий Владимирович на выставке кошек

Кстати: Похлебкин научил, а Никулин спас

Он приходил в редакцию «Недели» на Пушкинской часто, неизменно с мятыми грязными листочками, исписанными заметками вдоль и поперек. Был неопрятен. Известинцы его не любили, даже спускали с лестницы, не буду говорить – кто; сегодня этого уважаемого человека, в прошлом кадрового разведчика, явно не поняли бы.

Но Вильям Иванович нес в массы нечто новое, и оно входило в эти массы необычным способом в виде Похлебкина. Мне же он подарил знания о пряностях, любовь, что ли, к ним и презрение к тем, кто говорит про них – специи. Вообще от этого последнего слова Похлебкина трясло. Меня, по наследству, тоже. Специи, учил Похлебкин, это не пряности, а ванилин, глутамат натрия, сахар, соль, фруктоза… Пряности – только растения. И так далее. Но сегодня кругом «специи» – даже на тех каналах, которые позиционируют себя знатоками мировой и отечественной кухни.

Ну а Юрий Владимирович покорно судил различные конкурсы – главным образом по тортам и пирогам, и с ним судьба свела меня чуть позже, когда жена принудила его судить уже нечто другое – кошек.

Судейство

Та история произошла 16 мая 1987 года в Битцевском парке, где была организована первая в истории СССР выставка кошек. Народу набралось видимо-невидимо. Кошки сидели в кроличьих клетках. К слову, ни одной породистой кошки там не было, одни помоешные мурки клуба «Фауна», собачьей частью которого заведовали Татьяна Николаевна, жена Никулина, а кошачьей – Ольга Фролова и я. Очередь стояла километра в два, люди грозились уже начать битье стекол, нужно было решать с толпой. Экстренное совещание постановило выпустить Никулина с кошкой на руках к народу, чтобы мы с ним прошлись вдоль очереди и поговорили с любителями. Что и было сделано. Народ был ублажен.

Позже, на рубеже 90-х, начались мои путешествия по свету «с кошкой наперевес»; и эта малая, так сказать, кругосветка, предвосхитила кругосветку большую, «вокругсветовскую», начавшуюся в середине 90-х, когда я уже работал в этом благословенном журнале на руководящих должностях. Но с кошками я покуролесил… Одна из них после этого даже надолго задержалась у меня дома. То была бестия породы русская голубая, привезенная специально для меня из Чехословакии и никак не хотевшая мириться со своим вынужденным одиночеством в моей квартире. Я утром уходил на работу, приходил вечером и видел в доме сущий кавардак. Мэби – так звали чертовку – устраивала погром и на кухне, и в комнате, причем мстила мне особо извращенным способом: тихо гадила в местах, где я сразу не мог обнаружить следы ее жизнедеятельности. Один такой след я нашел лет через пять после нее, в старой кепке на вешалке, в сильно окаменевшем виде.

Нет, видно, никак не хочет покидать меня эта душещипательная тема. Вспомню немецкие вояжи за кошками в конце 1980-х.

В ГДР у меня был друг, Ханнес Вайхсель, долгое время поставлявший кошек для московского клуба «Фауна». Я ездил к нему неоднократно в гости и попутно служил курьером по доставке пушистого товара. Обитал Ханнес в городишке Бад-Берка под Веймаром, в гете-шиллеровских местах, в Тюрингии. Время было интересное, обе Германии жили в предвкушении перемен.

Одним ноябрьским вечером, нагруженный двумя «персиянками» в специальных корзинках-перевозках, я сел в Веймаре на экспресс и поспешил в Берлин. Три часа в компании польских студентов пролетели незаметно, и, прибыв на вокзал, я понял, что до поезда в Москву у меня еще есть пара часов. И я, с корзинками наперевес, отправился гулять по вечернему городу, попутно заглядывая в киоски с предрождественским глинтвейном. Я не заметил, потягивая предательский напиток, как толпа вокруг меня стала сгущаться, и скоро нас втроем целенаправленно понесло куда-то в сторону Западного Берлина. «Позвольте, а где стена?» – как-то лениво подумалось мне, но я смирился с тем, что меня плавно несет в противоположную от вокзала сторону. В результате мы перебрались через какие-то обломки (скоро я понял, что это и есть бывшая Берлинская стена) и пошли, пошли… Очнулся я через полчаса уже далеко на «вражеской» территории, которая, как оказалась, только что стала больше не вражеской. И кошки мои стали просто немецкими, а не «из ГДР».

В поезде я забросил корзинки на верхнюю багажную полку и в компании друзей-журналистов из московских молодежных изданий продолжил празднование объединения двух Германий, совершенно забыв позаботиться о моих подопечных. Вошли пограничники, и один, не удовлетворившись моими «кошачьими» документами, сразу же полез наверх удостовериться, те