Остановки в пути. Вокруг света с Николаем Непомнящим. Книга первая - Николай Николаевич Непомнящий Страница 7

ли животные сидят в перевозках и вообще животные ли это или безбилетники. Задвинутую подальше корзинку от пододвинул к себе, но та, «споткнувшись» о порожек полки, наклонилась к нему, и из поддона прямо на пограничную фуражку и то, что было под ней, вылилось и вывалилось все, что накопилось за долгие часы персиянского терпения. Трудно передать, что творилось в купе в следующие полчаса. Все впечатление от объединения Германий было испорчено в момент. Я чудом спасся от штрафа, и только то обстоятельство, что пограничник оказался кошатником (!), немного спасло ситуацию. (Замечу, что в следующий раз я вез кошек от Ханнеса уже на самолете, и они мирно спали на коленях у офицеров из бывшей группы советских войск в Германии, спешно и массово покидавших родной Вюнсдорф в сильно нетрезвом состоянии.)

Вторая половина восьмидесятых ознаменовалась для меня, как и для всей страны, многочисленными переменами в жизни, личной и общественной; остановлюсь на знаковых переходах. Вступив в партию в 1985-м (а не сделать я этого не мог по карьерным соображениям), я оставил «Юный натуралист», где проработал шесть лет, и поднялся в прямом и переносном смысле с 13 этажа на 16-й и с должности старшего литсотрудника на зав. отделом и члена редколлегии «Вокруг света». Отдел был литературный, о чем мог мечтать любой редактор в этом многоэтажном здании «Молодой гвардии». Но только не я! То есть, конечно, это было круто, но меня интересовали отделы международный или на худой конец «Наша родина», однако там все было беспробудно занято. И я погрузился в литературу, что очень повлияло на мою дальнейшую жизнь. Такого количества писателей и переводчиков я не видел еще никогда. И какие люди! Со многими из них я дружу и сейчас. Но фортуна стала выделывать неожиданные кульбиты. Летом 1987-го меня неожиданно вызвали из сочинского санатория – намечалась ответственная командировка по линии ЦК ВЛКСМ в… Америку! Крепить горбачевскую народную дипломатию. Полетела огромнейшая делегация, из которой московских журналистов, и тем более пишущих, было всего трое-четверо. Володя Симонов из «Ровесника», Никита Кривцов из «Молодого коммуниста», Оля Билан из «Московского комсомольца», Толя Мороз из «Пионера»… ну и модный тогда «бывалый» писатель Юрий Поляков для «укрепления рядов». Основной же костяк составляли украинские кадровые комсомольцы на уровне главных редакторов районных газет и выше – аж до местного ЦК. Они-то в Америке и отличились.

Кстати: о встрече двух одиночеств и не только

Первые несколько дней мы вживались в нью-йоркские будни, ходили по редакциям, с ребятами навестили нашего друга Владимира Сухого, собкора «Правды», а украинские комсомольцы изучали местное телевидение, но не на студиях, а в гостиничных номерах, переключая каналы новомодными пультами. Ну и допереключались! Один из любопытных секретарей какого-то горкома комсомола Украины, завороженный видами, а вернее образами, возникающими на канале типа «учебного эротического», забыл обо всем на свете и, с пультом в дрожащих руках, пошел прямо на экран, не замечая ничего на своем пути. А на пути стоял стеклянный столик, который он и свалил, да так, что тот разбился, и один из осколков разрезал бедолаге руку. Кровь брызнула аж в потолок. Едва ее замотав, поехали в местный травмпункт, сидели там несколько часов среди негров с оторванными частями тела, на темном фоне которых наша рана казалась просто царапиной.

С Борей Непомнящим в Пенсильвании

Но не все было так грустно. Приехав, например, в областной центр, то есть другой штат Пенсильванию, мы встретились с местными активистами, которые растащили нас по домам. Каково же было мое изумление, когда я обнаружил в предназначенной мне комнате огромную постель, а в ней – Бориса Вениаминовича Непомнящего, большого тогдашнего начальника с Центрального телевидения («Маяк», «Время») и впоследствии моего друга. По-английски он не говорил и безропотно пошел, куда его ведут. А привели в семейную постель, потому что решили, что раз у нас фамилии одинаковые, значит, мы родственники, ну или еще что-то там… Короче, можем спать в одной койке.

В поездке я пригодился руководству нашей группы по части перевести и выполнить поручения туда-сюда; словом обратно они ехали уже с готовым решением относительно меня. Не прошло и недели, как я был уже ответственным секретарем редакции. Прощай, художественная литература! Почти двадцать лет потом я делал журнал (и то, что от него осталось в результате его передач-продаж-видоизменений-«спасений» и – угробливаний).

В новую Россию журнал вписался всем своим многомиллионным тиражом, но быстро стал терять подписку; может, на поворотах его не туда заносило; может, мы, уже тогда почти «старики», и еще более старые сотрудники приспосабливаться под новое не желали, компьютеры в штыки принимали, одно ясно – журнал проср… да, упустили. Забрали у нас его те, кто не смог его подхватить и понести, а только испортили. Одно название осталось.

В результате смену тысячелетий я встретил в агонизирующем «Вокруг света», а также при «Всемирном следопыте» (тоже не сохраненном, а зря!) и при армянской газете «Планета диаспор», которую выпускал банк «Анелик», и довольно неплохо, как, впрочем, и все, что делали бывшие вокругсветовцы.

До последних своих дней сохранял свою верность журналу старейший его член редколлегии и любимый автор, а также мой сосед Валентин Иванович Аккуратов. Судьба подарила мне несколько лет дружбы с ним и его сыном Иваном.

Одна из лучших фотографий В. И. Аккуратова

«Дядя Валя», как любовно звали его близкие и более молодые друзья, знаменитый полярный летчик, флаг-штурман полярной авиации, был неистощим на истории, причем не все из них вписывались в «парламентские рамки» тех времен, а потому становились достоянием только наших ушей. Одна из них относилась к заметному предмету туалета, стоящему в кабинете В. И., – креслу, в котором, кстати, обычно я и сидел.

«А знаешь ли ты, Николаич, из чего сделаны у него ручки?» – помнится, спросил дядя Валя, когда я впервые уселся на кресло году этак в 1988-м. «Ну, тебя это не сильно заденет, а вот на девушек, которые тут бывали, это действовало…» И он рассказал, как вскоре после войны друзья-полярники доставили ему несколько бакулюмов (пенисов) моржа, которые достигают длины более 50 сантиметров; вернее не самих пенисов, а их костей (у человека таких нет; уж не знаю – хорошо это или плохо), которые весьма удачно надеваются на ручки кресел и украшают их, будучи унизаны искусной резьбой. Когда В. И. задавал девушкам тот же вопрос, что и мне, они буквально падали в обморок, а это ему