Питер Акройд - Лондон. Биография Страница 68

Однажды весной 1866 года, в девять вечера, обитательница дома на Каннон-стрит Сара Миллсон спустилась по лестнице, услышав звон дверного колокольчика. Часом позже сосед с верхнего этажа нашел ее труп у подножия лестницы. На голове у Сары зияли глубокие раны, ставшие причиной смерти, но «туфли с нее были сняты и лежали на столике в прихожей»; крови на них не было. После убийства кто-то заботливо потушил газовый рожок, точно из соображений экономии. Сосед отворил дверь на улицу, чтобы позвать на помощь, и увидел на пороге женщину, словно бы прячущуюся от сильного дождя, который как раз лил в то время. Он попросил ее помочь, но она тут же ушла, сказав: «Нет-нет, ни за что! Я не могу войти!» Власти так и не предъявили никому обвинения, но все характерные детали лондонской тайны в этом случае присутствуют, складываясь в почти символическую картину: дом с меблированными комнатами на Каннон-стрит, ливень на улице, газовый рожок, безупречно чистые туфли. Незнакомка, прятавшаяся на крыльце от дождя, только добавляет этому преступлению таинственности, – и снова создается впечатление, что убийство как-то связано с атмосферой самого города.

Вот почему преступления, совершенные Джеком-потрошителем с августа по ноябрь 1888 года, вошли в мифологию города как ее неотъемлемая часть, а районы Спитал-филдс и Уайтчепел кажутся мрачными пособниками неведомого убийцы. Газетные сообщения о выходках «Джека» стали непосредственным поводом для проведения парламентских расследований, посвященных изучению условий жизни в этих бедных кварталах и Ист-энде в целом; таким образом, прямо по стопам ужаснейших злодеяний двинулись благотворительность и социальная помощь. Но в некотором более трудноуловимом смысле сами улицы и дома этих районов стали идентифицироваться с убийствами – причем до такой степени, что на них чуть ли не возлагалась доля вины за содеянное. В научном отчете Колина Уилсона говорится о «секретах» одной комнаты в трактире «Десять колоколов», расположенном поблизости, на Коммершл-стрит; в этом слышится намек на то, что здешние дома служили убийце своего рода исповедальней. В публицистике того времени сообщают о панике, порожденной уайтчепельскими убийствами. М. В. Хьюз, автор «Лондонской девушки восьмидесятых», написала: «Сейчас никто не поверит тому, насколько ужаснули и потрясли нас всех эти убийства». Это слова женщины, жившей на западе Лондона, то есть за много миль от Уайтчепела, и она добавляет: «А какой ужас царил на узких улочках, обитатели которых знали, что убийца бродит где-то рядом, – это поистине трудно себе представить». То, что лондонцы почувствовали в происшедшем «нечто сверхъестественное», свидетельствует о силе городского влияния и помогает ощутить своеобразие атмосферы поздневикторианского Лондона. Здесь вновь проявилась издревле присущая жителям столицы склонность к язычеству. Убийства еще продолжались, а в свет уже начали выходить посвященные им книжки и брошюры под названиями «Тайны Ист-энда», «Проклятие Митр-сквер», «Джек-потрошитель, или Лондонские преступления», «Страшная тайна Лондона» и тому подобное. Таким образом, район, в котором действовал убийца, привлек к себе всеобщий интерес, и вскоре зеваки заполонили Бернерс-стрит и Джордж-ярд, Флауэр-стрит и Дин-стрит; в Уйатчепеле даже открылась выставка, где желающие могли полюбоваться на восковые фигуры жертв. Притягательность этого места и совершенных здесь преступлений столь велика, что даже сейчас по гостинице «Десять колоколов» и окрестным улицам ежедневно водят экскурсионные группы, состоящие в основном из иностранных туристов.

Итак, Лондон и убийство неразрывно связаны. Мартин Файдо, автор «Путеводителя по местам лондонских убийств», утверждает, что «больше половины всех знаменитых британских убийств были совершены в Лондоне», причем в разных районах превалировали определенные их разновидности. Камберуэлльское убийство выглядит более «респектабельным», тогда как брикстонское – более жестоким; литания перерезанных глоток XIX века сменяется чередой отравлений. Однако, как замечает тот же исследователь, «в Лондоне совершалось слишком много убийств, чтобы перечислить их все в одном списке».

Тем не менее некоторые случаи остаются, так сказать, символическими, и заслуживает внимания тот факт, что преступлениям зачастую дают имя соответствующие городские улицы или районы. Есть, например, «убийства на Тернер-стрит» и «убийства на Ратклиффской дороге» – последние в 1827 году вдохновили Де Куинси на написание его классического эссе об «убийстве как одном из изящных искусств». Он начинает свой рассказ о серии убийств, «далеко превзошедших все случаи сего рода, кои имели место в нашем столетии», с обращения к самой Ратклиффской дороге как к «наидичайшему углу всего восточного или моряцкого Лондона», где «кишмя кишат разбойники и негодяи всех мастей». В одной лавке на этой дороге была самым жестоким образом убита целая семья; менее чем через три недели на Нью-Грейвел-лейн, то есть совсем недалеко от первого места преступления, раздался крик: «Здесь убивают людей!» В течение восьми дней здесь распростились с жизнью семеро горожан, включая двоих детей и одного грудного младенца. Один из убийц, Джон Уильямс, покончил с собой в камере тюрьмы Колдбат-филдс в Кларкенуэлле; его мертвое тело вместе с окровавленным молотком и долотом, орудиями его преступлений, торжественно пронесли мимо домов, где жили прежде несчастные жертвы. Потом он был похоронен на перекрестке Бак-лейн и Каннон-стрит-роуд – как говорит Де Куинси, «в центре квадривиума, или стечения, четырех дорог, с колом в сердце. И над ним теперь вечно шумит беспокойный Лондон». Так Уильямс стал частью Лондона; само его имя навсегда связалось с одним из столичных районов, став частью мифов, сложившихся вокруг «убийств на Ратклиффской дороге». Город не просто разделался с ним как с обычным преступником – погребение Уильямса носило подчеркнуто ритуальный характер. Через сотню-другую лет рабочие, проводившие раскопки в этом районе, нашли его «бренные останки»; то, что кости Уильямса были розданы местным жителям в качестве сувениров, выглядит вполне логичным (например, его череп достался владельцу пивной, до сих пор стоящей на перекрестке этих роковых улиц).

На звание «проклятых» могут претендовать и другие лондонские улицы. Зимой 1888 года на Дорсет-стрит погибла от руки «Джека» Мери Келли; после этого необычайно жестокого преступления улице в целях сохранения анонимности вернули ее прежнее имя Дюваль-стрит, однако в 1960 году на ней прогремел выстрел, оборвавший еще одну человеческую жизнь. В обоих случаях убийцу так и не нашли.

Существует множество рассказов о подобных таинственных убийцах, которые пробираются сквозь уличные толпы, пряча под одеждой нож или другое орудие преступления. Это поистине один из самых навязчивых городских образов. Были записаны и некоторые восклицания убийц: «Черт с ней! Ткни ее еще раз и кончай… Ножи наголо!» Затем сами улицы становятся объектом пристального интереса. К примеру, в «Путеводителе по местам лондонских убийств» мы читаем: «Жертва убийства в новелле баронессы Орци „Леди Молли из Скотланд-ярда“ работала в конторе на Ломбард-стрит. В „Лунном камне“ Уилки Коллинза драгоценный камень отдали в залог банкиру с Ломбард-стрит». Действующий полицейский участок на Вуд-стрит был описан под личиной вымышленного несколькими авторами детективных романов, а Эдгар Уоллес превратил церковь Оллхаллоуз близ Тауэра в «церковь Св. Агнессы на Паудер-хилл». В Лондоне, где зрелище и театр стали неотъемлемой частью действительности, фантазии и реальность странным образом переплетаются.

Несколько соседних улиц также могут проникнуться духом преступления, и Мартин Файдо (кстати, известный криминолог) пишет, к примеру, об «урожайной на убийства части Излингтона», занимающей «сеть переулков за Аппер-стрит и Сити-роуд»; в этом районе осенью 1796 года сестра Чарлза Лэма убила свою мать, причем это случилось в нескольких ярдах от комнаты, где в 1967 году был убит своей любовницей Джо Ортон. В первые десятилетия XX века были совершены преступления, известные под общим названием «убийства в Северном Лондоне», хотя их совершили два разных человека – Хоули Харви Криппен и Фредерик Седдон.

Список лондонских убийц и впрямь весьма длинен. Весной 1726 года Кэтрин Хейс, хозяйка таверны под вывеской «Джентльмен в беде», отрезала своему мужу голову и выбросила ее в Темзу, а потом рассеяла остальные части его тела по всему Лондону. Голову выловили и выставили на шесте, на городском кладбище; спустя некоторое время ее опознали. Миссис Хейс судили и приговорили к смерти, после чего она удостоилась дополнительной чести, став одной из последних женщин, публично сожженных в Тайберне.