Илья Эренбург - Война. 1941-1945 (сборник) Страница 7

Особенно отличаются офицеры. У них породистые физиономии дегенератов. По фашистской теории это – образцы хорошей германской породы. Ведь фашисты подходят к человеку как к племенному быку или к породистому кобелю… С солдатами офицеры высокомерны, даже грубы. Я видел, как офицер выкидывал солдат из вагонов: в воздухе висела ругань. Офицеры после воинских трудов развлекаются: покупают дамские чулки для милых невест и ночи проводят в домах терпимости. В Париже первым делом они облюбовали полсотни таких домов и написали на дверях: «Только для господ военных».

Сорокалетние солдаты стараются быть мягче с населением: они помнят прошлую войну. Тогда тоже победа была за победой. А кончилось все разгромом и голодом. Они не забыли об этом. Когда я их спрашивал: «Что будет дальше?», они только вздыхали.

Молодые солдаты выдрессированы фашистами: их с раннего возраста отучали думать. Они повторяют фразы лейтенантов и фельдфебелей. Однако иногда в их головы проскальзывают первые смутные мысли. Тогда они морщат лоб, как трехлетний ребенок. Я заметил, что процесс мышления просыпается в них от хорошего шума – те, что побывали во фландрской битве, уже проявляли некоторую способность думать, говорили: «Еле спаслись. Это был ад. Ужасная вещь война! Наши танки давили наших раненых – торопились… Сколько трупов сожгли!..» Для фашистского солдата это было уже сложной философской системой…

Что говорят другие, еще девственно невинные? «Мы должны организовать весь мир. Англичане не хотят, чтобы мы их организовали. Но мы их заставим… (Здесь солдат иногда добавляет: «Я надеюсь, что мой полк туда не пошлют…») Потом мы должны организовать Россию. Это очень большая страна. Страшно подумать, какая большая». (Здесь солдат про себя мечтает – может быть, меня туда не пошлют?)

Они привыкли к легким победам. В Голландию, даже в Париж они отправились, как на базар – добра много и добро плохо лежит… Я слышал, как они кричали: «Через месяц мы будем в Лондоне». Англичане ответили: «Мы вас ждем. И рыбы в море вас тоже ждут». Здесь фашисты вдруг начали бормотать, что им не к спеху в Лондон, могут подождать – и они, и англичане, и особенно рыбы.

Наиболее способные думать говорили: «Побед много, а результатов нет…»

Они вытоптали захваченные страны. Снова перешли на голодный паек. Когда я был в Берлине, одна бедная женщина увидела у моей жены кусочек сыра. Она нервно спросила: «Откуда это у вас?» Жена ответила: «Из Франции». И немка вполне искренно воскликнула: «Счастливые французы!..» Да, она позавидовала побежденным французам: ее мучил голод и она не знала, как заменить кусок хлеба десятком побед.

И вот предводитель дикой орды заявил: «Есть еще одна неразграбленная страна, и какая!..» Правда, для дипломатов он придумал другое объяснение – нельзя же всем сказать – «мы решили пограбить».

И орда двинулась. Бесспорно, у многих фашистов ноет сейчас под ложечкой. Я уж не говорю о сорокалетних: эти-то помнят, как кончаются украинские авантюры… Но и среди молодых есть люди поскромнее, те самые, что вздыхали: «Очень большая страна…» Пространство их несколько смущает. Правда, фашистские генералы говорят, что в наш век пространство не имеет значения, но солдаты предпочитали бы пойти походом на государство поменьше, скажем на Швейцарию или на Португалию…

Я, конечно, не преувеличиваю силы этих сомнений. Как я уже сказал, фашисты не умеют думать до первого удара. Они начинают слушать чужие радиопередачи только после того, как они ознакомились с голосами снарядов. Они пошли на нас, привыкшие к безнаказанным набегам. Им сказали, что они идут в баснословную страну – там на каждом дереве растут французские булки. Они уже глотали слюнки… Их ожидает разочарование. Конечно, тучны наши поля и сады. Но не для врага вызревают плоды, не для врага колосятся нивы. Для врага у нас не булки, а бомбы, враги живыми назад не уйдут.

26 июня 1941

Париж под сапогом фашистов

В эти суровые дни я вспоминаю прекрасный, свободолюбивый Париж. Его предали сообщники немецких фашистов. Военный губернатор, генерал Денц не только объявил Париж «открытым городом», он приказал стрелять по всем, кто вздумает защищать столицу. Население покинуло Париж. Старики уходили пешком, говоря: «Мы не хотим жить под ними…» Немецкие фашисты вошли в пустой город. Они удивленно спрашивали: «Правда, что это Париж?..» На параде, который они устроили, присутствовало сорок – пятьдесят проституток. Их засняли кинооператоры и потом показывали как «население Парижа». Застряли в городе несколько сот тысяч несчастных людей: больные, инвалиды, женщины с детьми. Они сидели в домах с закрытыми ставнями. Я глядел, как фашисты шагали по пустынным улицам. На одном углу стояла мать с маленьким ребенком. Она закрыла мальчику глаза и сказала мне: «Только чтобы он не видел…» Старушка выглянула из ворот; германский офицер хотел ее сфотографировать: она закрылась и крикнула: «Лучше убей!..»

Неделю спустя немцы стали пригонять беженцев с дорог. Они вернули четверть населения. Люди возвращались в родной город, как в тюрьму. Улицы по-прежнему были пусты. Париж узнал, что такое сапог германских фашистов.

Ресторан. Заходит немецкий офицер. Молоденькая подавальщица снимает фартук, говорит: «Я ему не буду подавать» – и уходит. Метро. Контролер пробивает билеты. Подходят фашисты, они, конечно, не утруждают себя покупкой билетов. Контролер уходит: «Не хочу работать на них!..»

Интервенты напечатали «оккупационные марки», роздали эти фальшивые деньги своим офицерам и солдатам, начали «покупать». При мне один офицер забрал девятьсот пар дамских чулок. Денщики выносили ящики, кульки. Когда я уезжал из Парижа, я увидел багажные вагоны воинского поезда на Берлин. Они были набиты награбленным добром. Фашисты все забирали – от яиц до дверных ручек, от мыла до музейных картин. А магазины, которые были заперты, они попросту взломали.

Маленькая гастрономическая лавочка. Приходит фельдфебель, кричит: «Где кофе?..» Хозяйка отвечает: «Кофе больше нет». Я перевожу. Немец негодует: «Позавчера было. Куда спрятали?» Я перевожу: «Кофе теперь в Германии. Пускай господин фельдфебель съездит за кофе в Берлин». И хозяйка говорит мне: «Арестуют? Убьют? Что же, под ними нам не жить…»

Немецким фашистам выдавали в день двести пятьдесят граммов награбленного масла. Население было обречено на голод: оно получало в день пятьдесят граммов хлеба, сто сорок граммов мяса в неделю. Германские офицеры в ресторанах пожирали по курице на человека, яичницу из десяти яиц и, усмехаясь, смотрели на голодных парижан, которые стояли в очередях, надеясь получить восьмушку хлеба.

Фашисты унижали гордый город. Они маршировали по площади Конкорд, по прекрасной площади, о которой Маяковский написал: «Эта площадь оправдала б каждый город», и пели: «Французы – дикие свиньи. А мы их заколем! А мы их заколем! Мы умеем коптить окорока…» Они показывали во всех кино фильмы: бомбардировка Парижа, парад на Елисейских полях, расстрел беженцев на дорогах, с надписями: «Вот судьба чересчур горделивой Франции!» Они сносили памятники французским полководцам. Они повсюду повесили свои флаги с отвратительным пауком – свастикой. На центральной улице Рояль поместился фашистский штаб. Парижане должны были сходить с тротуара, проходя мимо. Фашистская полиция – гестапо каждый день хватала людей. Арестовали и гордость мировой науки профессора Ланжевена и тысячи рабочих. За уничтожение немецких плакатов смельчакам был обещан расстрел. Фашисты наняли помощников – ренегата Дорио, Лаваля, которого всегда можно было купить оптом и в розницу, и еще сотню предателей. Никто больше с захватчиками не общался. Разве что проститутки…

Оккупанты живут в пустыне. Когда они заходят в кафе, французы уходят. Когда раздаются звуки сирены, возвещающей воздушную тревогу, французы демонстративно аплодируют: приветствуют бомбардировщики, которые прилетели бомбить германских фашистов. Оккупанты провезли по улицам Парижа пленных англичан-летчиков с надписью: «Вот люди, которые уничтожают французские города». Население Парижа устроило пленным овацию. Люди говорят: «Все, кто против Гитлера, – за нас…» В ноябре на Елисейских полях студенты устроили антифашистскую демонстрацию. Многие были убиты. Восемнадцать студентов фашисты расстреляли. Но студенты не угомонились. Пришлось закрыть все школы, а сотни студентов были отправлены в концентрационные лагеря, где палачи с восьмилетним стажем пытают заключенных. Парижане, доведенные до отчаяния тупостью и жестокостью немецких фашистов, идут на все. Так, например, из кафе «Даркур» выкинули с третьего этажа германского офицера, который оскорбил француженку. Недавно на узенькой улочке в квартале Сен-Поль ночью подстрелили двух оккупантов. В Сене возле Сен-Клу выудили труп немецкого полковника.

Оккупанты хотели заставить французских рабочих работать на себя. На заводах Ситроена, Рено, «Гном» они решили ремонтировать самолеты и танки. Что же, парижские рабочие поработали! Отремонтированные самолеты недалеко улетели. Танки застряли под самым Парижем. Искали, кто подстроил, и не нашли. Рабочие были единодушны. Тогда германские фашисты стали насильно отправлять парижских рабочих в Германию – на каторжные работы.