Людмила Шапошникова - Австралоиды живут в Индии Страница 8

Крестьяне соседних деревень удивляются, как можно пренебрегать акром земли и парой буйволов, которые правительство предоставило янади в некоторых колониях хариджан. Как можно так легко терять такую собственность! Но янади не привык ни к собственности, ни к обработке земли. Он пока, как это ни поразительно, остается еще охотником и собирателем. Традиции предков продолжают жить, и их инерция еще велика.

Мой неллурский друг Рагавия, много лет занимавшийся благотворительной работой среди янади, как-то сказал мне:

— Ведь надо понять одно, что обеспеченное жилье, надежное занятие и беспокойство о завтрашнем дне — вещи, о которых янади не думали миллионы лет.

— «Миллионы лет» — это сильно сказано, — возразила я. — Первые миллионы лет об этом никто не думал.

— Ну хорошо, — поправился Рагавия, — по крайней мере они об этом не думали последние две тысячи лет. А впрочем, понаблюдайте за ними сами. И особенно в городе. Это будет интересно.

И я стала наблюдать. Отличить янади в городской толпе было нетрудно. Их сухощавые фигуры с набедренными повязками грациозно и ловко лавировали в густом людском потоке. И в этой их грации было что-то от змеи. Они проскальзывали между горожанами, никого не толкая и не задевая. Иногда толкали их, но они легко отступали в сторону, и на лицах их появлялась улыбка извинения. Когда они выбирались из толпы, то опускали головы и пристально смотрели в землю. Сначала я не могла понять, что с ними происходит. Не могли же все янади находиться в состоянии печали и не могли все сразу поднять голову.

― Послушай, — сказала я одному из них, — почему ты идешь с опущенной головой? У тебя что-нибудь случилось?

― Нет, ― оторопело посмотрел он на меня. — Я ищу.

― Что же здесь можно искать? — удивилась я.

― Все, ― лаконично ответил он. — Здесь все можно искать.

Значит, и в городе инстинкт собирателя не покидает янади. Он идет по асфальтовым тротуарам, как по джунглям, и видит на этих тротуарах много больше, чем обычный горожанин. Его острые глаза лесного жителя замечают оброненную случайно вещь, и след, оставленный в пыли, и направление ветра, поднимающего бумажный сор. Город, так же как и джунгли, рассказывает ему о многом. И он отлично запоминает этот рассказ. Поэтому полицейский инспектор, ведущий трудное расследование, нередко прибегает к помощи янади. Только янади способен точно восстановить ход событий и обстановку. Но когда он рассказывает, его нельзя перебивать, а тем более задавать наводящие вопросы, ибо с последними янади немедленно начинает соглашаться. Ему надо дать возможность спокойно высказаться. В своем рассказе он не упустит ни одной детали, а сам рассказ будет, логичен и последователен. Единственно, что нужно янади от слушающего его человека, — это сочувствие к рассказчику и интерес к происходящим событиям. Поэтому янади будет смотреть вам в лицо и искать в ваших глазах понимание. А если вы еще подбодрите его восклицанием «хну!», что для янади равносильно нетерпеливому «что же случилось дальше?», тогда все будет хорошо.

Янади Венкатасвами однажды помогал полицейскому инспектору. Другой на месте янади сказал бы просто: ко мне пришел полицейский инспектор. Но это другой, а не янади. Для Венкатасвами короткая фраза «Ко мне пришел полицейский инспектор» была наполнена самими разнообразными событиями, умолчать о которых значило ничего не сказать. Поэтому эта фраза в устах расказчика-янади выглядела так:

Это было давно, когда моя жена была беременна старшим сыном. Я сторожил снопы падди в поле Аччи Редди всю предыдущую ночь. На следующее утро я пошел к нему и сказал, что падди можно увозить с поля. Он сказал, что я могу позавтракать холодным рисом. Служанка Субби вынесла мне во двор миску риса. Я сел под лимонным деревом и наелся. Потом Редди попросил Субби дать мне табака, и женщина, которая хорошо мне улыбалась, принесла мне много табака. Я вернулся домой и спал целый день. Моя жена разбудила меня и позвала обедать. Я не встал, и она ворчала. Я проснулся на закате солнца и поел риса с рыбным карри. И опять пошел спать. Моя женщина ворчала и ругала Редди и его рисовое поле. Я проснулся, когда закричал петух, выглянул в дверь и увидел, что светлеет. Я вышел наружу, справил нужду, потом вернулся к хижине и сел перед ней. Потом я заметил, что два человека идут к моей хижине. Одного я узнал, это был староста деревни. Другой был чужой. Он был средних лет с густыми усами и шрамом на левой щеке. Оба подошли к моей хижине. Я встал, и чужой спросил: «Ты Венкатасвами?» «Да», — ответил я. Тогда человек со шрамом заглянул в хижину и велел моей женщине выйти наружу. Она дрожа вышла.

Рассказ о разговоре с инспектором, о поездке Венкатасвами в город и успешной его деятельности на поприще неллурского уголовного розыска займет не один печатный лист. Этот рассказ вызвал первый конфликт между моим другом Рагавией и мной. Ортодоксальный брамин Рагавия, снисходительно относившийся к янади, считал, что рассказ свидетельствует о низком интеллектуальном уровне последних. Я же увидела в этом рассказе свидетельство отличной памяти, острой наблюдательности и внимания к чисто человеческим деталям жизни.

Что такое время? Это рассвет, полдень и закат. Все, что существует в промежутках, несущественно. Поэтому назначать янади точное время бесполезно: он все равно не придет вовремя. Не потому, что не хочет этого, а потому, что не имеет о точном времени никакого представления. Понятия о долге у него тоже свои. Он знает, что надо заботиться о семье, уважать родителей, чтить своих богов, добывать пропитание, поддерживать отношения с родственниками. Это — его обязанности перед собственным племенем, и он их выполняет. Но оказывается, что и соседний, чужой мир требует от янади выполнения каких-то обязанностей. Янади о чем-то просят, куда-то посылают, что-то заставляют делать. Но древний собиратель, идущий из одного конца города в другой с поручением, отвлекается часто на другие, более важные дела и спокойно забывает о поручении. И янади-рикши тоже часто отвлекаются и везут седока не туда, куда нужно последнему. Если седок говорит «направо», рикша из племени янади спокойно может повернуть налево. Пассажир не подозревает, что для янади «право» и «лево» — понятия абстрактные и поэтому трудноусвояемые. Пассажир раздражается, начинает ругаться и оскорблять «тупого» рикшу.

Но рикша, к его удивлению, не отвечает ни на брань, ни на оскорбления. Он только улыбается открыто и доверчиво.

Сами янади никого не ругают и не оскорбляют. Они одинаково вежливы и с прачкой, и с брамином. Соблюдая эту традиционную вежливость, янади никогда с чужими не заговорит первым. Что еще можно сказать о характере янади? В них живет честность и верность. Они терпеливы в горе и несчастье. Янади редко плачут и редко впадают в меланхолию и депрессию. Только печаль, спрятанная где-то в глубине глаз, выдает их состояние. Их мужеству иной раз можно позавидовать. Единственное место, где янади теряет это мужество, — больница или поликлиника. Запах лекарств, непонятные инструменты и строгие люди в белых халатах повергают янади в панику и обращают в позорное бегство. Все это производит на них то же впечатление, что и появление духа около хижины или на тропинке в джунглях. Пожалуй, это два момента в жизни янади, когда он теряет способность улыбаться. Ибо известно, что на духов и врачей улыбки не действуют.

8

Звезда Арундати

Темной безлунной ночью Ченчамма бежала третий раз из дому. Она проснулась незадолго до рассвета, когда сон обитателей ее хижины был особенно крепок. Тихо, стараясь не дышать, проскользнула между спящими и нырнула в прохладную темень ночи. Свежий воздух тек откуда-то со стороны далеких гор, и Ченчамма зябко поеживалась. Над деревней висело низкое черное небо, усеянное звездами. Она подняла глаза к небу и в самом его уголке нашла желанную звезду Арундати. Звезда мерцала тускло и неверно. Примета была плохой. Но теперь Ченчамме было все равно. Она обхватила себя руками и еще несколько мгновений наблюдала за звездой. Но Арундати не становилась ярче.

Где-то в отдалении завыла собака, и Ченчамма пугливо насторожилась. Но в деревне по-прежнему было тихо, и конусы пальмовых хижин смутно и мирно вырисовывались в темноте. И только внизу, у обрывистого песчаного берега, журчала, перекатываясь по камням, неглубокая речка. Стараясь не шуметь, Ченчамма спустилась к реке и ступила в воду. Она хотела было вскрикнуть (вода оказалась неожиданно холодной), но вовремя спохватилась, и крик застрял в горле. Она перешла реку и выбралась на противоположный пологий берег. Отсюда было недалеко до шоссе. Но до него надо было дойти до рассвета. Это был самый опасный участок пути. Открытый и плоский. И если ее начнут преследовать, укрыться будет негде. Тогда ее снова схватят, как в прошлые два раза.