Сборник - Тайна смерти Горького: документы, факты, версии Страница 9

Из протокола допроса Г. Г. Ягоды от 13 мая 1937 г.

«…я окружил людей, близких членам ПБ и правительства, сетью своих информаторов.

В первую очередь это относится к дому Горького. Общеизвестна роль М. Горького, его близость к Сталину и другим членам Политбюро, авторитет, которым он пользовался. В доме Горького часто бывали руководители правительства.

Поэтому на окружение Горького своими людьми я обратил особое внимание.

Началось с моего сближения с П. Крючковым, секретарем Горького, прямым его подкупом деньгами.

Крючков выполнял у меня роль агента при Горьком. От него я узнавал, кто бывает у Горького, что говорят именно обо мне с ним члены правительства, о чем вообще они беседуют с Горьким.

Через Крючкова же я добивался отстранения от Горького лиц, которые могут влиять отрицательно на его отношение ко мне.

Затем я подвел к Горькому группу писателей: Авербаха, Киршона и Афиногенова. С ними же бывали Фирин и Погребинский.

Это были мои люди, купленные денежными подачками, связанные антипартийными настроениями (Фирин и Погребинский – участники заговора), игравшие роль моих трубадуров не только у Горького, но и вообще в среде интеллигенции.

Они культивировали обо мне мнение, как о крупном государственном муже, большом человеке и гуманисте. Их близость и влияние на Горького было организовано мною и служило моим личным целям» (с. 146).

«В 1927 году или 1928 году Рыков выезжал лечиться за границу, был он долгое время в Берлине.

По приезде из Берлина, в один из разговоров со мною уже в 1928 году Рыков рассказал мне следующее. В Берлине он часто встречался с давнишним его другом (кажется, родственником) членом Заграничной делегации меньшевиков-эмигрантов Николаевским. С этим Николаевским, как Рыков мне говорил, он всегда беседовал по общеполитическим вопросам и по вопросам положения в Советском Союзе. Рыков мне говорил, что меньшевики за границей понимают положение Советского Союза и расценивают дальнейшие перспективы значительно правильнее и объективнее, чем это делает Сталин. Меньшевики целиком поддерживают точку зрения правых, и идея рыковской двухлетки, которую он защищал на одном из пленумов ЦК, продиктована ему меньшевиками, в частности Николаевским, за границей» (с. 155).

Из протокола допроса Г. Г. Ягоды от 17 мая 1937 г.

Вопрос: Енукидзе Вас несомненно посвятил в планы организации правых. В чем они заключались?

Ответ: Планы правых в то время сводились к захвату власти путем так называемого дворцового переворота. Енукидзе говорил мне, что он лично по постановлению центра правых готовит этот переворот. По словам Енукидзе, он активно готовит людей в Кремле и в его гарнизоне (тогда еще охрана Кремля находилась в руках Енукидзе).

Вопрос: И он назвал Вам своих людей в гарнизоне Кремля?

Ответ: Да, назвал. Енукидзе заявил мне, что комендант Кремля Петерсон целиком им завербован, что он посвящен в дела заговора. Петерсон занят подготовкой кадров заговорщиков-исполнителей в школе ВЦИК, расположенной в Кремле, и в командном составе Кремлевского гарнизона.

«При удачной ситуации внутри страны, как и в международном положении, мы можем в один день без всякого труда поставить страну перед свершившимся фактом государственного переворота. Придется, конечно, поторговаться с троцкистами и зиновьевцами о конструкции правительства, подраться за портфели, но диктовать условия будем мы, так как власть будет в наших руках. В наших же руках и московский гарнизон».

Я, естественно, заинтересовался у Енукидзе, как понимать его заявление о том, что и «Московский гарнизон в наших руках». Енукидзе сообщил мне, что Корк, командующий в то время Московским военным округом, целиком с нами» (с. 171).

Из протокола допроса П. П. Буланова от 25 апреля 1937 г.

«Осматривая после перехода Ягоды в новый кабинет его старый стол, в котором хранились документы Рыкова, я обнаружил там письмо Горького на имя Рыкова, в котором Горький восхвалял Рыкова за одно из его выступлений. Я доложил об этом письме Ягоде. Ягода сказал, что это нужно будет положить в документы Рыкова, которые хранятся у него. Я забыл выполнить это распоряжение, и письмо, таким образом, осталось у меня» (с. 507).

«Ягода до того был уверен в успехе переворота, что намечал даже будущее правительство. Так, о себе он говорил, что он станет во главе Совета Народных Комиссаров, что народным комиссаром внутренних дел он назначит Прокофьева, на наркомпуть он намечал Благонравова. Он говорил также, что у него есть кандидатура и на наркомат обороны, но фамилию не назвал, на пост народного комиссара по иностранным делам он имел в виду Карахана. Секретарем ЦК, говорил он, будет Рыков. Бухарину он отводил роль секретаря ЦК, руководителя агитации и пропаганды. <…> Бухарин, говорил он, будет у меня не хуже Геббельса» (с. 504).

С Горьким и без него (К истокам создания мифа)

С. Д. Островская

Из-за плохого состояния здоровья М. Горький безвыездно находился в Крыму (Тессели) начиная с 27 сентября 1935 года по 26 мая 1936 года. О плохом самочувствии он сообщал Р. Роллану 22 декабря 1935 года: «Хочется жить в Москве или под Москвой. Но – здоровьишко пошаливает, поскрипывает, а работы еще много, хворать некогда» [50]; 22 марта 1936 года: «Я сижу в Крыму <…> Много работаю, ничего не успеваю сделать, дьявольски устаю, и – к довершению всех приятностей бытия – сегодня у меня обильное кровохарканье…» [51].

Здоровье писателя ухудшалось. Так в письме к С. Н. Сергееву-Ценскому 5 мая 1936 года он заметил: «Капризная штука этот ваш Крым: туман и ветер, жара и холод – все в один день. И для того, чтобы прилично дышать, надобно иметь в доме кислород. подушки» [52]. Отъезд в Москву планировался Горьким еще в январе на май 1936 года. П. Д. Корину, посетившему его в Крыму, чтобы договориться о работе над новым портретом, писатель 2 января 1936 года пообещал: «Я приеду в Москву в мае. Портрет будем писать в июне. Потом вместе поедем по Волге…» [53].

В апреле 1936 года Горький писал С. Г. Бирман, что по приезде в Москву «во второй половине мая» готов встретиться с ней для беседы по поводу постановки пьесы «Васса Железнова» [54]. Горький не изменил своих планов и вернулся в Москву 28 мая 1936 года.

В течение последующих пяти дней писатель встретился с профессором Н. Н. Бурденко и обсудил с ним проблемы организации Всесоюзного института экспериментальной медицины, с секретарями ЦК ВЛКСМ А. Косаревым и Е. Файнбергом, а также ответственным редактором «Комсомольской правды» В. Бубекиным. Во время их беседы подводились итоги работы X съезда ВЛКСМ (проходил с 11 по 21 апреля 1936 года) и обсуждалась роль комсомола в литературе [55]. Успел Горький также побеседовать со своим давним другом Н. Е. Бурениным по поводу написания им воспоминаний, которые пообещал отредактировать [56].

2—4 июня, будучи уже больным, Горький дал секретарю ВЦСПС Н. М. Швернику согласие подписать воззвание комитета по подготовке Международного конгресса мира [57].

С 6 июня 1936 года, когда болезнь Горького обострилась, советская печать стала публиковать официальные бюллетени о состоянии его здоровья. 8 июня Горького посетили вместе со Сталиным несколько руководителей партии и правительства [58]. Эта встреча была первой после длительного пребывания писателя в Крыму, где из членов правительства его навестил 10–11 апреля 1936 г. Г. К. Орджоникидзе (комиссар тяжелой промышленности, которого Горький ранее привлек к изданию «Истории фабрик и заводов») [59].

На имя больного писателя поступали телеграммы с пожеланиями выздоровления от Г. Манна и «Комитета по созданию Германского народного фронта», от «Международного антифашистского комитета» из Парижа, от Союза китайских литераторов.

17 июня 1936 года в 5.30 дня в Москву прибыл А. Жид, который являлся председателем Парижского писательского конгресса защиты культуры. Иностранную комиссию Союза писателей СССР тогда возглавлял М. Е. Кольцов. Вместе с В. Киршоном, Вл. Ставским, Вл. Луговским, Б. Пильняком, а также французскими писателями Луи Арагоном и Эльзой Триоле, М. Кольцов встречал А. Жида в Москве. Об этом сообщалось в газете «Правда», где также указывалось, что приезд А. Жида в СССР является первым, и «только тревога за здоровье А. М. Горького омрачает его <А. Жида> радость» [60]. 17 июня с утра Горький впал в бессознательное состояние и умер 18 июня в 11 часов 10 мин. утра на даче в Горках-10. Важно свидетельство известного художника, глубоко верующего человека, почитателя Горького, автора нескольких его известных портретов, П. Д. Корина: «18 июня утром в десять часов я позвонил в Горки по телефону, подошла О. Д. Черткова. Спрашиваю ее: «Как здоровье Алексея Максимовича?» Она отвечает: «Плохо, Павел Дмитриевич, плохо». Я спрашиваю: «Надежда-то есть?» – «Ну, надежда-то всегда должна быть, но очень плохо».