Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 11

Итак, какая-никакая армия была. Дома форму надел каждый третий из здоровых мужчин от семнадцати до сорока пяти лет, а за границей принц Эжен, вице-король Италии, кое-как сколотил сорокатысячный корпус вокруг крохотного ядра уцелевших в русском походе. Финансы державы были пополнены благодаря ряду мер, включавших в том числе новую эмиссию бумажных денег, фактическое изъятие муниципальных фондов, продажу лицензий, штрафы, патриотические займы и другие средства, иные из которых принадлежали к репертуару профессионального мошенника. Была сделана попытка придать очередной кампании некоторый ореол святости посредством нового конкордата с Папой (в то время — узником во Франции); приманкой его святейшеству служило обещание вернуть Германию под власть Папы. Но все эти усилия и импровизации, пусть иногда блестящие и действенные, не могли дать имперской Франции орудия для ведения войны на два фронта, и, планируя смелое наступление, Наполеон шел единственным доступным для него путем. Юго-западную дверь приходилось бросить на произвол судьбы, по крайней мере, до тех пор, пока главный противник не будет разбит в сражении. Австрия и Швеция, потенциальные враги, до сих пор официально числились нейтральными, а большинство государств Центральной и Западной Германии пребывало в раздумьях. Решающая победа вернула бы их лояльность, восстановив французское владычество на восток до Одера. Отставив на время свои тяжкие труды по набору и снабжению армии, человек, придумавший систему ведения войны, основанную исключительно на наступлении, обратил все свое внимание на стратегические возможности, постепенно принимающие очертания на его военных картах.

II

Самой дальней целью грядущей кампании, как виделось Наполеону в начале апреля 1813 года, была нижняя Висла. Чтобы дойти до нее, гоня перед собой русско-прусские войска, следовало пересечь Рейн, Заале и Эльбу и сосредоточить основную ударную силу в районе Лейпцига. Следовало также обезопаситься от возможного предательства своего тестя-императора, который мог ударить с гор Чехии по правому флангу, а кроме того, удерживать города Ганзейской лиги и быть готовым к шведскому нападению.

Изогнутая линия французских гарнизонов в районе, где ожидались главные бои, уже укорачивалась. Теперь она опиралась на Бремен, Магдебург, Бамберг, Виттенберг и Дрезден, так как в марте Эжен был вынужден оставить свою новую штаб-квартиру в Берлине и отступить в Лейпциг. Пока что, пользуясь ежедневно прибывающими с запада подкреплениями, он держал оборону, но поднимающаяся волна патриотизма была слишком мощной, и все, что ему удавалось, — удерживать соседние подчиненные государства в состоянии внешней покорности. Перед его фронтом находились изолированные императорские отряды, запертые в сильных крепостях — Данциге, Кюстрине и Штеттине, но Дрезден, невзирая на личную верность короля Саксонии, открыл свои ворота пришельцам, став брешью в хрупкой оборонительной линии, разделявшей Европу на два лагеря — восточный, где доминировала коалиция, и западный, номинально союзный Франции. Саксония, наводненная отрядами союзников, была потеряна, а ее властелин стал изгнанником.

Будущее зависело от степени уступчивости императора. Захочет ли он восстановить свою власть на всем континенте к западу от русской границы или же, после демонстрации силы и, возможно, нескольких тактических побед, удовлетворится тремя четвертями пирога и согласится на компромисс? Той бурной весной 1813 года вовсе не казалось, что он рассматривает вторую возможность, и все же, читая его переписку того времени и его воспоминания, продиктованные много лет спустя, мы понимаем, что в тот момент он волей-неволей согласился бы оставить за собой Италию, Голландию и города Ганзейской лиги и смягчить свое отношение к Пруссии, Австрии и, прежде всего, к России. То, что вскоре после его первых побед обстоятельства изменились, стало трагедией не только для Франции. Это стало трагедией для Европы, которая, не прошло и ста лет после смерти Наполеона на острове Святой Елены, снова была истерзана войной, а потом, спустя поколение, — еще раз. Первая мировая война, трагедия Гитлера и «холодная война», разделяющие Европу и по сей день, — прямые потомки ошибочных суждений Наполеона и взаимной подозрительности держав, объединившихся против него весной и ранним летом 1813 года.

15 апреля, в тот день, когда Наполеон сел в экипаж и направился в Майнц, первый крупный сборный пункт на его пути на восток, ситуация была трудной, но никак не отчаянной. Ни Россия, ведущая войну, ни Австрия, играющая в выжидание, не имели твердого намерения изгнать Наполеона с европейской сцены. Их соперничество относительно объединения Германии и будущего статуса Польши было слишком острым, чтобы общими силами начать борьбу с титаном. Царь не желал усиления Габсбургов за счет Франции, в то время как в Австрии прекрасно понимали, что воспоследует из объединения Германии и выдвижения Пруссии в ряды великих держав. Барон Штайн мог мечтать о сильной Германии, доминирующей в Европе, как доминировала Франция после своей пагубной революции, но Меттерних, зарившийся не только на Иллирийские провинции на Адриатике, но и на кусок Польши, мечтал совсем о другом. Люди, наделенные властью в Петербурге, Вене и Берлине, могли разглагольствовать о свободе и равенстве, но их главной целью в грядущей борьбе было изменение баланса сил в свою пользу. Россия и Пруссия пришли к удовлетворительному (пусть временному) согласию, сделавшись старшим и младшим партнерами в кровавой задаче обуздания Наполеона, но не в их интересах было создавать вакуум, который бы заполнили Габсбурги. Следовало также задуматься о будущем Швеции, ведь наследник стокгольмского престола раньше был французским маршалом и сейчас видел в себе возможного преемника Бонапарта. И помимо всех этих подводных течений был еще британский флот, безраздельно господствующий на морях, и растущая заморская империя, обещавшая принести в грядущие десятилетия колоссальные богатства. Неудивительно, что Наполеон чувствовал себя вполне уверенно, пока экипаж катил его по Северо-Восточной Франции на свидание с измученным Эженом. Он лучше, чем кто-либо из его современников, знал о непостоянстве и взаимной подозрительности наследственных монархов, ведь почти двадцать лет он делал из них спицы для колеса государственной власти, ступица которого находилась в Тюильри, и сейчас в его интересах было беспрерывно давить на них, воевать не только пушками и штыками, но и обещаниями, намеками и заверениями. Он был опытным мастером этой игры, и в данный момент целью его усилий стала Вена.

Через месяц после начала наступления он писал своему тестю: «Я полон решимости умереть, если надо, во главе всех честных французов, чтобы не стать посмешищем для англичан или позволить моим врагам восторжествовать надо мной. Пусть Ваше Величество задумается о будущем. Не отбрасывайте