Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции - Сергей Николаевич Плохий Страница 19

На базе только и говорили, что о новостях. Некоторые сомневались в том, что цифры, названные Черчиллем, были точными, и для сомнений действительно были причины. Объявленное число самолетов было частью пропагандисткой кампании, призванной устрашить немцев и повысить боевой дух дома. На самом деле у союзников было в воздухе примерно 4 тысячи самолетов; впрочем, боевой дух и так был на высоте. Подполковник Слюсарь, узнавший о высадке по возвращении с боевого вылета, сказал советским собеседникам, что вернулся на базу в прекрасном настроении, потому что сбил немецкий истребитель, но еще больше его осчастливила новость об открытии второго фронта. Он был готов тут же вернуться в бой, хотя и устал после полета. Старший лейтенант Джон Фредерик полагал, что открытие второго фронта уже весьма запоздало, и ожидал, что война закончится к концу 1944 года или самое позднее в начале 1945-го. Так в то время считали многие. “Думаю, скоро домой отправимся”, – невзначай услышал Дэвис слова одного молодого штурмана, прилетевшего из Полтавы в Италию несколько дней назад5.

Советская сторона реагировала на новости не столь бурно, как американцы, но в целом так же положительно. Палмер Мира, молодой радар-оператор, во время одной из миссий бывший стрелком бомбардировщика, услышал новости в полете, позже вспоминал: “В тот день все были в праздничном настроении, но казалось, это не слишком впечатлило Советы… Для них это, наверное, был просто еще один день войны”. Дэвис оценивал советскую реакцию более позитивно. Он писал, что юные украинки, работавшие на кухне авиабазы, встретили вести с сомнением, и только когда поняли, что Дэвис и другие репортеры говорят серьезно, начали восклицать: “Прекрасно! Чудесно!” Их восторг разделяло большинство советских солдат и офицеров. “Теперь мы вместе устроим немцам ад!” – в запале вскричал один новобранец. Ему вторил молодой лейтенант: “Нас больше ничто не остановит!” Все были взволнованны и ждали подробностей. Информация была скудной, но было понятно, что вторжение началось и продвигалось вперед. Впереди уже виднелась победа союзников6.

В ту ночь Рэймонд Дэвис летел обратно в Москву – узнать, как там отреагировали на День D. Коллеги-репортеры сказали ему, что в Москве новость объявили по громкоговорителям. “На углу у гостиницы «Метрополь», в которой жили корреспонденты, остановились послушать человек двадцать, – писал Дэвис. – Потом, когда прозвучали первые слова, люди побросали все дела, сотни человек ринулись поперек улицы наперерез транспорту, образовалась довольно большая толпа, в тишине внимавшая диктору. Они пожимали друг другу руки, кто-то обнимался… Все поспешили на службу или домой – сообщить вести”7.

В Москву вернулась и Кэти Гарриман. В тот день она встречалась с советскими чиновниками от культуры, планируя выставку американских фотографий. Стоило прийти вестям из Франции, как встреча превратилась в праздник. За сотрудников американского посольства в тот вечер поднимали тосты в ресторанах. Американские дипломаты заметили серьезное изменение в тоне советской печати в дни высадки в Нормандии. “Сдержанная похвала и критика” в адрес союзников, тянувших с открытием второго фронта, сменились “восхищением и признательностью”, как писал сотрудник посольства США Максвелл Гамильтон в донесении в Вашингтон. Сам Сталин, 19 июня пригласив Аверелла Гарримана к себе в кабинет, вряд ли мог встретить его еще радушнее. “Мы на добром пути”, – сказал он американскому послу8.

* * *

Шестого июня, в день вторжения в Нормандию, 104 “летающие крепости” и 45 “мустангов” поднялись с полтавских баз и взяли курс на румынский Галац. Их целью стал расположенный близ города немецкий аэродром. Это была первая миссия американских бомбардировщиков, начатая с советской территории.

Несколькими днями ранее генерал Икер убедил советское командование авиацией позволить его самолетам разбомбить давно желанную цель – немецкий авиазавод в польском Мелеце, расположенном между Львовом и Краковом. Икер с радостью упомянул об этой договоренности в беседе с Молотовым, когда они с Гарриманом 5 июня встретились с советским комиссаром иностранных дел. Молотов ответил молчаливым согласием. Но воспротивилась погода: над Центральной Европой стояли тучи, и бомбардировщики направились южнее, в Галац, продолжая охоту на важные объекты люфтваффе. На цель обрушили более двухсот тонн бомб, миссия считалась успешной: “летающие крепости” вернулись на украинские базы без потерь, два “мустанга” были потеряны, хотя американские летчики сбили шесть немецких истребителей9.

То, что первый вылет с советской территории происходил в одни день с высадкой в Нормандии, еще больше разогрело боевой дух американцев. Были и стратегические преимущества. “Присутствие ваших сил в России в данный момент времени более важно, нежели возвращение в Италию”, – телеграфировал 7 июня генерал Спаатс из Лондона генералу Икеру в Полтаву, желая, чтобы американские бомбардировщики остались, дождались хорошей погоды и попытались разбомбить Мелец. На кону была не просто атака на авиазавод люфтваффе: Спаатс хотел, чтобы Икер из Советского Союза угрожал Германии с востока в то время, когда немцам нужны были самолеты во Франции, чтобы отразить вторжение союзников. СССР не возражал. Американским бомбардировщикам и истребителям предстояло оставаться в рамках операции “Фрэнтик” до 11 июня 1944 года, почти девять полных дней10.

Икер воспользовался возможностью и снова съездил в Москву. На приеме у Гарримана, устроенном в честь офицеров ВВС, участвовавших в планировании и выполнении челночных бомбардировок, вручил ордена “Легион почета” маршалу авиации Новикову и его заместителю, генералу Никитину, внесшим наибольший вклад в успех операции. Теперь, когда был открыт второй фронт и первая челночная бомбардировка успешно завершилась, настроения в Москве и в Вашингтоне были самыми радужными. “Мы были уверены, что согласие, достигнутое таким образом, распространится и на другие сферы военного сотрудничества”, – писал впоследствии Джон Дин11.

* * *

Волнение от прибытия самолетов улеглось, а плохая погода по-прежнему мешала любым дальнейшим миссиям. На базах началась повседневная жизнь. Советские военные изо всех сил пытались развлечь американских гостей концертами с участием исполнителей-красноармейцев, местных народных коллективов и танцовщиков. Официальный историк 15-й воздушной армии майор Джеймс Партон, который прилетел на авиабазу в Полтаве 2 июня и провел там девять дней, писал, что делать было почти нечего, и экипажи “лениво грелись на солнышке, играли в густом клевере в софтбол, с любопытством бродили по городским развалинам, флиртовали с горсткой американских медсестер, нерешительно посматривали в сторону полноватых русских девушек, ворчали на простую еду и рано ложились спать”.

На всех трех авиабазах у американцев из наземных служб времени и возможностей познакомиться с обстановкой