Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Мэтью Форд Страница 20

образом, наша модель новой экологии войны, хотя и занимается потоком данных о войне в настоящем, признает, что медиа, память и история существуют в новом узле беспрецедентной сложности и масштаба. Это приводит к неустанному перемешиванию studium и punctum войны. В следующих разделах мы разберем это переплетение, чтобы показать, как новая экология войны возникла из диалектических отношений между доцифровым и цифровым порядком ведения войны. Это поможет выявить фундаментальный разрыв в репрезентации, восприятии и опыте войны.

 

Studium и Punctum of War From Vietnam To Pre-9/11

За двадцать лет, прошедших с 11 сентября по 2021 год, произошли драматические изменения в том, как война фиксируется, документируется и переживается, которые коренным образом изменили то, какие черты войны мы видим и на что обращаем внимание. Чтобы понять, как эти изменения привели к появлению того, что мы называем новой экологией войны, в следующих двух разделах мы адаптируем и используем понятия Винтера studium и punctum, пытаясь показать, как противоборствующие нарративы в войне и медиа взаимодействуют и развиваются с течением времени. В частности, наша цель - показать, как клаузевицкие принципы ведения войны и освещение войны в СМИ взаимодействовали таким образом, чтобы создать определенный тип нарратива о войне на Западе вплоть до 11 сентября. Затем мы можем исследовать, как 11 сентября ознаменовало собой разрыв с прежними представлениями о войне. До 11 сентября "студию" можно было охарактеризовать как взаимосвязь между вещательными СМИ, в основном в виде телевизионных новостей, и концепцией ограниченной войны, которая, пусть и неточно, была основана на Клаузевице. В период после 11 сентября studium и punctum войны взаимодействовали в постоянно ускоряющихся циклах. Это ускорение создало условия, способствовавшие возникновению новой экологии войны.

Восприятие войны неоднократно менялось под воздействием приливов и отливов средств массовой информации и событий, которые, в свою очередь, формировались под воздействием взаимодействия между медиаиндустрией и военным подходом к войне. По мере того как технологии записи, документирования и публикации стали доступны каждому, способность медиаиндустрии действовать таким образом, чтобы укреплять традиционные образы или общепринятую мудрость о войне, была основательно подорвана. Процесс, в ходе которого это произошло, и взаимодействие между studium и punctum войны объясняют, почему возникновение новой экологии войны продолжает маскироваться старыми представлениями о ней.

Начиная с крымского примера, война становится все более сценарной, фотографируемой, снимаемой и телевизионной для масс. Производство войны с помощью СМИ достигло новых массовых аудиторий внутри страны с "войной в гостиной" во Вьетнаме (Арлен, 1966) и глобального телезрелища в реальном времени с войной в Персидском заливе 1991 года. Новостные организации, которым помогали и мешали военные и государства, создавали войны таким образом, чтобы удовлетворить свою аудиторию. В XXI веке ситуация изменилась на противоположную. Теперь технологические компании создают веб-платформы, которые позволяют участникам транслировать свои истории о войне. По сути, это разворот основных принципов медиапроизводства. Когда-то аудитория войны была конечной точкой коммуникации новостей и информации, по крайней мере, с точки зрения линейной, редуктивной, но влиятельной модели медиаисследований "эпохи вещания" (критику см. в Merrin 2014). Напротив, сегодня аудитория больше похожа на узлы сети, часть гиперсвязанной экологии войны, которая постоянно создает и потребляет медиа, но не зависит от традиционных вещателей. Результатом этого является постоянный поток различных мнений и образов войны, так что консенсус относительно того, что такое война, становится гораздо труднее создать и поддерживать.

Однако, несмотря на эти изменения в производстве и потреблении медиа в XXI веке, в современной истории войны и медиа - с точки зрения ее общественной и политической направленности, а также в связи с целыми областями научных работ о войне - абсолютно доминируют телевизионные новости. Этот западный способ восприятия войны перекочевал из XX в XXI век, соединив Вьетнам, войну в Персидском заливе и Балканские войны с более поздними и продолжительными войнами в Ираке и Афганистане, доминируя в понимании войн и их ведения. Это сформировало западное восприятие и отношение к современной войне с точки зрения ее причин, последствий и жертв как к отдаленному, другому и далекому зрелищу.

Важность телевидения для войны стала очевидной во время войны во Вьетнаме. В частности, во Вьетнаме сформировалось устойчивое политическое убеждение, что освещение телевизионных новостей подрывает общественную поддержку военной кампании США и является одной из причин, по которым Америка проиграла войну. Последующие исследования в области медиа показывают нам, что СМИ не были столь влиятельны в формировании внутреннего мнения о войне . Напротив, лишь небольшой процент фильмов-репортажей в телевизионных новостях во время конфликта показывал реальные боевые действия и графические сцены с убитыми и ранеными (Braestrup 1983; Hallin 1986). С точки зрения военных, однако, неудача во Вьетнаме заставила американские вооруженные силы не думать о противоповстанческой борьбе в течение тридцати лет, предшествовавших вторжению в Ирак в 2003 году (Nagl 2005).

Вера в то, что телевизионные репортажи повлияли на общественность, заставив ее отвернуться от участия США во Вьетнаме, повлияла на то, как американские комментаторы и политики формулировали и узаконивали войны в Персидском заливе в 1991 году и в Ираке в 2003 году (Hoskins 2004). Так, президент Джордж Буш в своем телеобращении к нации, объявившем о начале воздушной атаки на военные объекты в Ираке в рамках операции "Буря в пустыне", заявил, что "это не будет еще одним Вьетнамом". В последующих репликах Буш повторил свое прежнее сравнение с Вьетнамом, заявив, что во время войны в Персидском заливе 1991 года "наши войска будут иметь самую лучшую поддержку во всем мире, и их не попросят сражаться с одной рукой, связанной за спиной. Я надеюсь, что эти боевые действия не будут продолжаться долго и что потери будут сведены к абсолютному минимуму" (цит. по Hoskins 2004, pp. 34-5). По мнению администрации Буша, изображение крови на телевидении мешало американским войскам выполнять свою работу, поэтому технологии, тактика и медиа-операции США должны были быть скорректированы, чтобы не отвратить американскую общественность от реалий войны.

К концу кампании, однако, стало ясно, что Бушу и его администрации не стоило беспокоиться о том, чтобы проводить сравнения между войной в Персидском заливе 1991 года и Вьетнамом. Большинство американских новостных сетей - и многие вещательные компании по всему миру, зависящие от системы репортажей пула, - полностью поддержали усилия администрации по дезинфекции изображения войны. Это облегчило создание нарративов, которые укрепляли студию войны, где политика, вооруженные силы и представление конфликта в СМИ находились в гармонии. Таким образом, "Буря в пустыне" стала типичным примером политики другими средствами. Средства массовой информации ограничили насилие войны ее политическими рамками.