Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Мэтью Форд Страница 21

Это повторили и вооруженные силы, где ежедневные брифинги были посвящены умному оружию с "лазерным наведением" в сочетании с бесконечно повторяющимся видео, снятым камерами в носовой части ракет и спутниковыми снимками. Это помогло военным СМИ представить войну как точный, бесшовный и бескровный конфликт, который ведется чисто и на расстоянии. Как показывает бескровное изображение американской воздушной атаки на иракцев, пытавшихся покинуть Кувейт 26 февраля 1991 года, цель заключалась в том, чтобы не вызвать отторжения у американских зрителей, следящих за новостями в круглосуточных новостных сетях, показывая им сгоревшие автомобили, а не обгоревшие трупы. Однако даже такое освещение продемонстрировало пределы управления средствами массовой информации и заставило военных планировщиков тщательно продумать, как применить силу, когда коалиция направилась к самому Ираку.

Война в Персидском заливе в 1991 году поддержала веру в центральную роль телевизионных новостей как фактора, влияющего на принятие политических решений. Однако эта война также вызвала новую волну публикаций о том, как круглосуточные выпуски новостей в режиме реального времени влияют на политические и военные решения, пытаясь понять "эффект CNN". По мнению таких журналистов, как Ник Гоуинг, репортажи в режиме реального времени влияли на политическую риторику, но редко меняли политику президентов и правительств (Hoskins and O'Loughlin 2010). Другие сместили акцент на медиатизацию войны и роль телевидения в изменении восприятия. То, что большую часть времени происходило очень мало, не было проблемой. Возникало ощущение, что весь мир наблюдает за происходящим. Это создавало общий опыт, независимо от того, откуда вы смотрите - из Белого дома или с улиц Багдада. В результате зрители ощущали непосредственность войны и ожидание того, что вот-вот что-то произойдет. Это делало передачи захватывающими и, безусловно, способствовало укреплению репутации CNN. Именно это, как своего рода новое восприятие войны, положило начало научному направлению "Война и медиа", где нереальность телевизионного зрелища могли теоретизировать такие философы, как Жан Бодрийяр (1991/5), Пол Вирилио (1991) и Маккензи Уорк (1994).

Если война в Персидском заливе укрепила устоявшиеся представления о политической цели войны, то геноцид в Руанде и Бурунди и резня, последовавшая за распадом Югославии, представляют собой нарративы, которые западные СМИ изо всех сил пытались переосмыслить. Во время боснийской войны, например, мир наблюдал за происходящим в ожидании какого-то вмешательства европейских или американских вооруженных сил, в то время как международное сообщество пребывало в состоянии паралича. Даже ежедневные новости с сайта о четырехлетней осаде Сараево не смогли заставить Запад предпринять политические действия. Это должно было положить конец любым предположениям о том, что телевизионные новости могут привести к политическим действиям. Вместо этого, как пишет Дэвид Рифф в своей книге Бойня ,

200 000 боснийских мусульман погибли на глазах у мировых телекамер, а еще более двух миллионов человек были насильственно перемещены. Государство, официально признанное Европейским сообществом, Соединенными Штатами ... и Организацией Объединенных Наций ... , было позволено уничтожить. Пока оно разрушалось, военные силы и чиновники ООН смотрели на это, предлагая "гуманитарную" помощь и протестуя ... , что у международного сообщества не было желания делать что-либо еще". (Rieff 1996, p. 23, цит. по Keenan 2002, p. 104)

Еще большее беспокойство вызывало то, что ежедневный рацион насилия, транслируемый в режиме 24/7, заставил некоторых ученых забеспокоиться о том, что телевидение не столько отбивает у общества желание воевать, сколько заставляет его наслаждаться зрелищем. Таким образом, хотя Тони Блэр мог утверждать, что военная интервенция в Косово в 1999 году была справедливой войной, его Чикагская речь также заложила основу для участия в гуманитарных войнах по всему миру. В этом новом контексте профессор сравнительного литературоведения Томас Кинан поднял вопрос: "А что, если, поскольку операторы и изображения были там, и поскольку они должны были изменить ситуацию просто в силу того, что они показали, катастрофа продолжалась?" (Keenan 2002, p. 340). Если это так, то геноцид и резня представляют собой точку отсчета войны, когда насилие происходит ради насилия и война теряет связь с политическим обоснованием.

 

Studium и Punctum войны после 11 сентября

До 09:05 по восточному времени во вторник, 11 сентября 2001 года, в понимании войны доминировала студия войны. Однако в тот момент, когда Джордж Буш застыл перед пулом прессы и второклассниками начальной школы имени Эммы Э. Букер в Сарасоте, штат Флорида, пунктум войны должным образом разрушил общепринятое понимание войны. За те несколько мгновений до того, как начальник штаба Энди Кард прошептал президенту на ухо, что "Америка подверглась нападению", вся военно-гражданская бюрократия Соединенных Штатов оказалась неадекватной тем угрозам, с которыми теперь столкнулись американцы. По мере продвижения десятилетия становилось ясно, что это был не просто всплеск в истории войны. Скорее, этот момент нарушения станет нормой в представлениях о войне в XXI веке.

Таким образом, нарративный прилив и отлив вокруг studium и punctum войны стал более очевидным во время и сразу после телевизионных атак на башни-близнецы и Пентагон 11 сентября 2001 года. Представляя собой пик телевизионного зрелища, эти теракты укрепили телевидение в качестве средства массовой информации, выбранного для изображения войны в начале XXI века. В то же время зрелищность и ужас терактов принесли хаос войны прямо в американские дома, чего никогда не могли сделать геноциды в Руанде, Бурунди или Югославии. Поэтому в последующие дни и недели средства массовой информации изо всех сил старались создать такое обрамление событий 11 сентября, которое закрепило бы интерпретацию того, что испытали американцы, включив телевизоры в то утро. Непосредственным инструментом обрамления, который выбрали СМИ и политики, стали ссылки на Перл-Харбор в 1941 году. Однако по мере того, как последующие вторжения в Ирак и Афганистан становились все более трудноразрешимыми, возможность того, что GWOT будет аккуратно вписана в студию войны, вскоре испарилась.

О том, что традиционные представления о войне достигли переломного момента, лучше всего говорит телеобращение президента Джорджа Буша-старшего "Миссия выполнена", прозвучавшее 1 мая 2003 года. Речь была произнесена после падения Багдада, когда военный истеблишмент сообщил ему, что война окончена. Речь Буша запомнилась по двум причинам. Первая - это его утверждение, что эта битва "велась за свободу и мир во всем мире". Другая причина заключается в том, что уже через год стало совершенно ясно, что американцы не смогут удержать контроль над растущим повстанческим движением в Ираке.

Первоначальные решения о вторжении в Ирак были обоснованы клаузевицким мышлением. Однако в 2002 году администрация Буша уже приняла решение игнорировать Женевские конвенции 1949 года в части соблюдения прав Аль-Каиды как законных комбатантов на войне. Вместо этого к "Аль-Каиде" будут относиться как