Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I - Евгений Александрович Адамов Страница 21

Тирс полагает, что настал момент для военной демонстрации на кавказской сухопутной границе. Сазонов же предпочитает угрожать туркам от лица всей Европы. Однако Германия поспешила успокоить турок заявлением, что она в морской демонстрации, если таковая будет предложена, участвовать не может; римский кабинет сделал аналогичное заявление. Оставалось принимать в лондонском совещании послов платонические резолюции, напоминавшие об утвержденной лондонским трактатом линии Энос — Мидия, но не производившие никакого эффекта ни в Софии, ни в Константинополе; турки, во всяком случае, нашли уже гораздо более надежного, хотя и не более бескорыстного, защитника, чем царское правительство. Вся сазоновская стратагема оказывается, таким образом, «несбыточной утопией», и 25 июля Извольский предлагает, по поручению своего правительства, произвести морскую демонстрацию силами держав Тройственного согласия. Пишон и Палеолог отвечают на это указанием, что в результате произойдет разрыв европейского концерта и угроза европейскому миру; индивидуальное же выступление России еще опаснее, так как вызовет со стороны Австрии «или даже Германии» контрвыступление, то есть опасность войны еще более непосредственную. Лишь после того, как Грэй подал мысль о выдаче России мандата на выступление, П. Камбон, как меньшее зло, предлагает предоставить России, «как освободительнице Болгарии», свободу действий, но и тогда Пишон ставит условием предварительное — и невозможное — соглашение России с Германией.

Тем временем встал вопрос о Кавале[85], и завязалась вокруг него борьба интересов и влияний. Германская дипломатия внезапной диверсией выдвинула предложение о компенсациях в вопросе о пошлинах в пользу турок, как средство воздействия на них в вопросе об Адрианополе, очутившись в наивыгоднейшем положении и в Софии, и в Константинополе. Полуобещая болгарам Адрианополь, она предлагает в Петербурге вознаградить турок — если только они согласятся отказаться от Адрионополя — смягчением капитуляций. Сазонов, отказываясь от всякой поблажки туркам, продолжает требовать Адрианополь в пользу Болгарии, но так как Турция отвечает, в свою очередь, категорическим отказом, то болгары не извлекают из этой помощи никакой пользы для себя, тем более что столь же безуспешными оказались выступления Сазонова в пользу Болгарии и при решении вопроса о Кавале.

Таким образом, явное нежелание французского правительства идти на конфликт с Турцией и, из-за Турции, с центральными державами поставило царское правительство на другой день после обманчивого «первого триумфа» русской дипломатии в совершенно беспомощное положение; все угрозы Сазонова оказались мыльным пузырем, а все средства воздействия на Турцию могущественной Российской империи свелись к удивительному жесту — к отозванию в Севастополь двух легких военных судов, находившихся в Константинополе. Надо было окольными путями объяснять туркам угрожающий характер этой меры, предоставлявшей-де в распоряжение командующего Черноморским флотом эти две боевые единицы!..

Этим, а также выступлением на стороне греков в вопросе о Кавале не ограничилось французское правительство: оно продолжало доставлять Сазонову неприятности, выплачивая авансы по табачной монополии турецкому правительству. Французская «Желтая книга» упоминает о жалобах Сазонова по этому поводу, но умалчивает, конечно, о том, как отделывалось от этих жалоб французское правительство, сообщая Извольскому такие сведения, например, что выплачено будто бы 30 000 франков, тогда как в действительности — о чем Извольский сообщал потом с неподдельным изумлением — было выплачено 300 000 франков. Над Сазоновым как будто потешались и в Париже, и в других столицах, когда Пишон отговаривался тем, что в совете Regie des Tabacs французы будто бы в меньшинстве и потому решение о дальнейших выплатах зависит от немцев и австрийцев, а в Берлине русскому послу разъясняли истинное положение вещей, удостоверяя факт абсолютного большинства французских голосов. Сазонов принимает наконец (13 августа) германские предложения о компенсациях Турции за эвакуацию Адрианополя в надежде хоть этим улучшить положение русской дипломатии, продолжая, однако, хлопотать об удержании авансов, но турецкое правительство ответило на все посулы, увещания и угрозы заявлением, что оно двинет свои войска через Марицу для защиты мусульманского населения Западной Фракии от насилий болгарских войск. Обещание это оно выполнило, и болгарское правительство, под прямой угрозой новой войны, после откровенного заявления Сазонова Бобчеву 19 августа о неосуществимости непосредственных мер принуждения против Турции, должно было внять советам германской дипломатии вступить в непосредственные переговоры с Турцией. К началу этих переговоров выясняется, что не только в Берлине, но и в некоторых лондонских кругах «без неудовольствия, — как сообщал французский поверенный в делах в Лондоне, — встретили бы удержание турками Адрианополя»[86]. Стычки албанцев, поддерживаемых Австрией, с сербами осложнили положение, привлекши снова к албанскому вопросу внимание правительств. Грекотурецкие разногласия подавали болгарам некоторую надежду на создание общего фронта против Греции. При таких обстоятельствах болгары уступили и подписали константинопольский мирный договор 29 сентября.

После заключения мира между Турцией и Болгарией значительно усилилась острота греко-турецкого конфликта. Вопросы об Эгейских островах и в особенности об Албании продолжали держать в напряжении европейскую дипломатию, биржу и финансовый мир. Во второй половине октября вызывает некоторую сенсацию внезапный австрийский ультиматум Сербии с требованием срочной эвакуации албанской территории, в пределах вновь образованного государства; выполнение Сербией этого обязательства ликвидирует этот инцидент; в середине ноября на бумаге улажен даже и греко-турецкий конфликт. Но в это время в Петербурге, в Лондоне и в Париже заняты уже назначением главы германской военной миссии, генерала Лимана фон Сандерса, командующим армейским корпусом в Константинополе, и все остальные неразрешенные вопросы отступают на второй план.

III. Миссия Лимана фон Сандерса

Кризис, связанный с миссией Лимана, продолжался с 20 ноября 1913 г. до середины января 1914 г. В Петербурге известие о назначении Лимана было принято как фактическое отрицание каких-либо преимущественных прав и интересов России в Проливах, как непосредственная угроза этим интересам в настоящем и всем планам и расчетам в отношении будущего.

Делькассе с самого начала придает исключительную важность этому вопросу и в этом смысле воздействует и на русское, и на французское правительство, внимание которого он обращает на германскую «попытку произвести захват Турции державами Тройственного союза, на что Тройственное согласие не может без ущерба для себя закрывать глаза»[87]. Германия уже имеет сферу интересов в Малой Азии, где она строит железнодорожную сеть свыше 4000 км длиной. В восточной части Средиземного моря она создает эскадру, для чего ей понадобится морская база и угольная станция. Италия получает концессии — постройку порта и железной дороги в Адалин. Австрия выбирает удобную для себя область. В телеграмме Делькассе (с пометкой «получена 30 ноября 1913 г.») за № 731 говорится: «Распадение Турции уже началось или начинается, и Германия при помощи османского правительства занимает позиции, обеспечивающие ей все выгоды от раздела».

Миролюбивые, с подчеркиванием дружественных отношений, переговоры Коковцова в Берлине,