Финал в Преисподней - Станислав Фреронов Страница 29

создали 100 тысяч новых чиновных вакансий. Закон о восстановлении чиновного сословия, означавший капитальную чистку, давал толчок скачкообразным карьерам. Резко расширялись властные прерогативы функционеров госаппарата. Получила широкие карьерные перспективы и немецкая интеллигенция, в большинстве своём идейно близкая национал-социализму, и во всех смыслах востребованная ведомством Геббельса.

Мелкобуржуазные массы составляли социальную опору нацизма ещё на пути к власти. Мастер, лабазник, учитель, клерк были (наряду с безработным и уголовником) типичными фигурами ячейки НСДАП. Сложнее обстояло дело с индустриальным пролетариатом. Хотя около 200 тысяч рабочих состояли в НСДАП и СА, а несколько миллионов голосовали за нацистов, в целом рабочий класс Германии поддерживал социал-демократов, создавал социальную опору республиканского строя и был враждебен гитлеровцам. Промышленные рабочие преобладали в военизированных организациях социал-демократов и коммунистов.

Как уже говорилось, оппозиция не решилась на всеобщую забастовку и уличную войну с режимом. Классовые и католические профсоюзы ликвидировались. СДПГ и КПГ были запрещены. «Рейхсбаннер», «Железный фронт», «Союз красных фронтовиков» разгромлены. Левые активисты и рабочие вожаки изолировались в концлагерях. После этих первоочередных мер можно было приступить к методичному установлению контроля над рабочим классом.

«Бывшему врагу, который искренне верил фантазиям Интернационала, мы протягиваем руку и помогаем подняться», — заявил начальник организационного отдела НСДАП Роберт Лей, ставший во главе Германского трудового фронта (ДАФ). Обработка рабочего класса возвелась в приоритетную задачу дня. Весь 1933-й нацистские функционеры не вылезали с заводов, разруливая «рабочий вопрос». И эти труды дали эффект. Германский пролетарий отошёл от «фантазий Интернационала» почти так же быстро, как «фон» от дворянской традиции, промышленник от незыблемости права собственности, лабазник от бюргерской чести.

Наращивание военного производства стремительно рассасывало безработицу. Уже за первый год гитлеровского правления она снизилась с 6 миллионов до 2,7 миллионов, в 1937-м составляла меньше миллиона, а к началу войны свелась почти к нулю. Этот факт само по себе перевешивал любые «фантазии», поскольку именно безработица была главным кризисным бичом. «Гитлер запретил право на голод» — этот тяжеловесный, типично немецкий юмор стал реальной поговоркой в рабочих столовых.

Замораживание тарифных ставок компенсировалось фиксацией цен. Возникшие в результате «стабильности цен» товарные дефициты казались на этом фоне приемлемыми издержками (тем более, что они никогда не принимали классических советских форм пустого прилавка). Удлинение же рабочего дня воспринималось скорее как перемена к лучшему, позволяющая компенсировать ограничение тарифов зарплаты.

Определённые представительские функции на предприятиях сохранялись за отделениями Всеобщего союза немецких рабочих, возглавляемого бывшим штрассеровцем Вальтером Шуманном, одним из лидеров Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО). Функционировали — хотя в жёстко суженных рамках — и сами НСБО, в своё время созданные Штрассером. Хотя, разумеется, обе структуры входили в нацистский ДАФ, где над активистами НСБО с их профбоссовскими привычками к «классенкампфу» поддерживался строгий контроль. Профсоюзы по советскому принципу были превращены в «школу национал-социализма».

Безработные и рабочие становились основными адресатами многочисленных социальных программ типа «зимней помощи», «народного благополучия», различных мероприятий ДАФ. Именно им в первую очередь предоставлялись услуги национального досуго-туристического общества «КДФ», знаменитой «Силы через радость». Пропаганда изо дня в день превозносила арийского человека труда. Почти наравне с солдатом.

Наконец, что крайне существенно, структура ДАФ и «порядок национального труда», представляются антирабочими с социал-демократической позиции или из сегодняшнего дня. Но в цеху немецкого завода 1930-х годов они рассматривались иначе. Уравнивание рабочего и капиталиста перед партийно-государственным «попечителем» выглядело вполне соответствующим принципу социальной справедливости. И даже — социализму. За словами «социалистическая рабочая» в названии НСДАП всё более признавался смысл.

Практически вся Германия была включена в организационную систему национал-социализма. НСДАП к концу своего существования приблизилась к заданной контрольной цифре — 10 процентов населения страны. Самыми многочисленными поднацистскими организациями были к началу войны более чем 20-миллионный ДАФ и без малого 10-миллионный «Гитлерюгенд». Более 4 миллионов девушек организованно наблюдали за полнолунием из стогов сена в женском ответвлении «Гитлерюгенда». Почти 2 миллиона человек состояли в СА, более миллиона в НСБО, полмиллиона в партийном автомотокорпусе. Практически каждая страта и профессия имела свою имперскую организацию — верного помощника партии. А каждая организация, начиная с самой НСДАП — свой аппарат, вступление в которой было ступенью на пути в новый господствующий класс фюреров.

Это стимулировало эффективность социального лифтинга. «Все имеющие влияние национал-социалисты обязаны обеспечить членам НСДАП преимущественное право устройства на работу, — говорилось в циркуляре Гесса от 24 июля 1934 года. — Менее ценные деловые качества старых членов партии компенсируются характерным для них энтузиазмом». И при Гессе, и после него этот принцип неукоснительно проводился в жизнь. Основной выигрыш получили служащие и чиновники (кстати, только в госаппарате количество должностей за первую половину нацистского правления выросло почти на миллион), но и ремесленники, и торговцы, и рабочие, и крестьяне, и техники, и студенты пополняли правящий слой. Этот шанс, довольно распространённый при нацистском режиме, являлся мощнейшим стимулом поддерживать его. Человек бывает слаб перед соблазном обрести силу.

Социальная история нацизма опрокидывает многие идиллические представления об имманентной тяге тех или иных общественных классов к цивилизованной свободе, правам и достоинству человека. Аристократия (восхищающая консерваторов), буржуазия и интеллигенция (надежды либералов), средний класс (опора демократов), промышленный пролетариат (гордость социалистов) — все так или иначе повелись за НСДАП, приняли режим, признали его своим. В наибольшей степени это относилось к служащим, ремесленникам, торговцам. В меньшей, пожалуй, к военной аристократии, глядящей на всё свысока, и криминалитету, видящему мир из последней штольни. Но в целом те и другие тоже служили нацизму: одни командирами в вермахте, другие надсмотрщиками в концлагерях. И не только из страха услышать пронзительную скрипку Гейдриха.

В этом суровый урок: тоталитарная власть располагает мощными средствами социального внушения — страхом, обманом и подкупом. Хоть плебея, хоть патриция можно отвратить от свободы, вынудить к отказу от достоинства. Свобода и достоинство не возникают сами собой, благодаря чьему-либо существованию. Эти принципы никому не свойственны просто по статусу. Они — немалый напряг. Их приходится ежедневно развивать и отстаивать, дабы не потерять.

Смерть и богатство

Об основных направлениях развития народного хозяйства

Веский голос оставался за «фюрерами экономики». Наибольшим влиянием обладали финансисты Ялмар Шахт и Курт фон Шрёдер, углеметаллисты Густав Крупп, Фриц Тиссен, Альберт Феглер, Фридрих Флик, химики Карл Краух, Георг фон Шницлер, Вильгельм Кепплер, двое Бошей — Роберт и Карл, дядя и племянник, электронщик и химик. Между двумя мегагруппировками — с одной стороны, «Стальным трестом» и концерном Круппа, с другой химическим «ИГ Фарбениндустри» и электронным концерном Боша-дяди — шло глухое, но жёсткое противоборство. Конкуренция велась уже не столько за прибыльные госзаказы, сколько за привилегированную близость к