Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи Страница 10

Слева от Сорвила сидел принц Чарампа из Сингулата – «истинного Сингулата», как он постоянно подчеркивал, чтобы обособить свою землю от имперской провинции с тем же названием. Хоть кожа его была черна и непривычна глазу, как у Цоронги, черты лица были более тонкие, подобно всем кетья. Чарампа обладал таким вздорным характером, что вел непрекращающиеся споры, даже когда все были с ним согласны. Справа сидел широколицый Цзинь из Джеккии, гористой страны, чьи правители платили дань аспект-императору с большой неохотой. Он неизменно молчал, лишь загадочно улыбаясь, словно был посвящен в некую тайну, что любые переговоры с ним превращало в фарс. Напротив Сорвила, рядом с наследным принцем, разместился Тинурит из Аккунихора, сильвендийского племени, которое обитало не больше чем в двух неделях езды верхом от столицы Новой Империи. Это был властный, солидный человек, единственный, который знал шейский язык хуже Сорвила.

– Отчего мы должны драться на войне, которую ведет тот, кто захватил нас в плен?

Никто, конечно, больше ничего не понял из потока его слов, но безрассудный пыл, с которым они лились, привлекал всеобщее внимание. Оботегва, преданный облигат Цоронги, быстро переводил, и Сорвил с удивлением находил, что уловил многое из того, что говорит старик. Оботегва редко успевал закончить фразу, прежде всего потому, что у Чарампы мысли обращались в слова без малейшего промедления.

– Лучше двигаться, чем гнить в лагере пленных, – произнес Цзинь с неизменной самодовольной ухмылкой.

– Да! – вскричал Чарампа. – Представьте, что это охотничья вылазка! – Он обернулся к остальным, ища одобрения своему остроумию. – Вы можете даже покрыть свое тело шрамами, как Тинурит!

Сорвил взглянул на Цоронгу, который со скучающим видом только отвел глаза. Этот мимолетный молчаливый обмен взглядами обжег, как пощечина.

Слова Наместника, читалось в зеленых глазах зеума.

Насколько мог судить Сорвил, единственное, что отличало их группу от остальных сционов, – месторасположение. Пока другие непокорные племена и народы рассеивались, вливаясь в Новую Империю, они одни из немногих удерживали свои земли, по крайней мере, до нынешнего момента.

«Мы тут уже окружили аспект-императора!» – порой шутливо восклицал Цоронга.

Но это была не шутка. Сорвил, наконец, понял Цоронга, который в один прекрасный день станет сатаханом Священного Зеума, единственного народа, который может стать соперником Новой Империи, развивая добрые отношения в интересах своего народа. Он избегал остальных просто потому, что аспект-император был знаменит своим изощренным коварством. Потому что среди сционов почти наверняка были соглядатаи.

Но ведь должен он был уже убедиться, что Сорвил не шпион. Но и почему ему быть терпимым к Наместнику?

Видно, еще не разобрался до конца.

Юный король сакарпов на исходе ночи заметил, что больше размышляет, чем участвует в беседе. Оботегва продолжал переводить, но Сорвил мог со всей определенностью сказать, что убеленный сединами Облигат чувствует его уныние. В конечном счете все, на что он был способен, – только взирать на их мелкие страсти, с разъедающим душу чувством, что за ними наблюдают.

Может, он сходит с ума? Земля говорит, брызжа слюной. И пламя следит неотступно…

Его воспитали в вере в живой, одушевленный мир, но пока земля всегда оставалась землей, а огонь – огнем, немыми и бесчувственными. До сего мига.

Чарампа догнал его по пути к палатке, вещая о чем-то слишком быстро, чтобы Сорвил мог уловить смысл. Принц Сингулата принадлежал к таким людям, которые видят единственное спасение в болтовне, не замечая, о чем думают их слушатели.

– Не позавидуешь такому заложнику, – пошутил однажды Цоронга, – чей отец был рад случаю, когда сын угодил в плен.

Но Чарампа и Сорвил были в некотором роде идеальными компаньонами: один с самой южной границы Новой Империи, другой – с крайних северных ее пределов. Один говорил, не заботясь о понимании, второй был неспособен понять.

Юный король шел, едва притворяясь, что слушает. Он в очередной раз поймал себя на мысли, что поражается мощи Великого Похода: в самой бесплодной долине за одну стражу вырастал целый город. Варалт пытался нащупать в своей памяти образ отца, но перед глазами маячил только аспект-император, парящий в обложенных тучами высях и обрушивающий смерть и разорение на Святой Сакарп. Поэтому он переключил все мысли на завтрашний день, когда колонна сционов вновь потянется по пустошам вереницей восьмидесяти душ. Прочие рассуждали о битве со шранками, но истинная цель их миссии, по словам капитана Харниласа, заключалась в том, чтобы отыскать дичь для всего войска. Что ж, им так или иначе удалось выехать далеко за пределы Черты, и никто не мог сказать, что их там ожидает. Чувство неотвратимости битвы заставляло ускоренно биться сердце. При мысли о возможности загнать шранка зубы стискивались крепче, а губы растягивались в оскал. Такую дичь хотелось забить…

Ошибочно приняв его выражение лица за согласие, Чарампа схватил сакарпа за плечи.

– Я знал! – воскликнул он. Это Сорвил по-шайски вполне понял. – Я же говорил! Говорил!

И отошел, оставив Сорвила стоять столбом.

Прежде чем зайти в свой шатер, король сакарпов помедлил, не решаясь откинуть полог, а войдя, обнаружил, что его раб, Порспериан, спит на своей камышовой циновке, свернувшись, как полуголодная кошка, сопя и похрапывая во сне. Варалт остановился над тщедушной фигуркой в смущении и тревоге. Стоило только сморгнуть, как перед глазами встали шишковатые руки Порспериана, лепящие Ятвер из грязи, с пузырящейся слюной на земляных губах. Щеки Сорвила вспыхнули при воспоминании о прикосновении грубых рук раба. А сердце екнуло при воспоминании о том, как аспект-император провозгласил его одним из Наместников.

Раб – раб! – сделал такое! Очередное безумие южанина, подумал Сорвил. В устных рассказах и писаниях Сакарпуса Боги имели дело только с героями и знатными гражданами – смертными, больше всего походившими на небожителей. Но в Трехморье он узнал, что Боги соприкасаются с Людьми, находящимися в крайнем состоянии. Несчастные могли рассчитывать на их защиту так же, как и великие…

И рабы, и короли.

Сорвил как можно тише пробрался к своему походному ложу, поворочался, ожидая очередную бессонную ночь, но вскоре провалился в глубокое забытье.

Он проснулся от мерных ударов Колокола, отбивающего Интервал. С первым вдохом почувствовал вкус ветра, который его народ называет ганган-нару, – слишком теплого для рассветного часа, с примесью пыли. От таинственности, исходившей от Порспериана прошедшей ночью, не осталось и следа. Как ни в чем не бывало раб суетливо собирал снаряжение и готовил упряжь, жуя скудный утренний паек. Тощий человечек выволакивал тяжелую поклажу из шатра. Вся равнина вокруг полнилась деловитой суетой. В светлеющее небо взмывали сигналы горнов.

– Возвратиться… – начал Порспериан и запнулся в поисках слова, которое было бы понятно хозяину. – Хатусат… – нахмурился он со старческой сосредоточенностью. – Со славой.

Сорвил насупился и фыркнул:

– Сделаю все, что в моих силах.

Но Порспериан уже замотал головой, твердя:

– Она! Она!

Юный Король в ужасе отшатнулся, отвернулся, смешавшись. Раб схватил его за руку, но Варалт отдернул ее с большей силой, чем хотел.

– Она! – продолжал кричать раб. – Она-а-а!

Сорвил зашагал прочь, согнувшись под тяжестью доспехов. Другие сционы тоже садились на коней – один завиток в водовороте кипучей деятельности. В рассветной дымке огромная армия готовилась двинуться в путь. Складывались шатры. Ржали лошади, их узорчатые уборы сверкали в утренних лучах. Раздавались окрики офицеров. В воздухе реяли и колыхались бесчисленные стяги с Кругораспятием.

Великое войско аспект-императора… Второй пес.

Юный король Сакарпа наконец решился. Да, он будет убивать.

Или умрет.

Степь простиралась до горизонта, на сколько хватало глаз, теснясь хаотичными рядами, то горбясь холмами, то расступаясь оврагами. Весенняя зелень пробивалась кое-где над каменистой почвой. Для жителей равнин, в число которых входили фамири Кругораспятия и цепалораны, привыкшие, что снежный покров уступает буйству цветущих трав, такая картина внушала уныние. Там, где другие ничего не замечали, им виделись истощенный скот, выжженные земли, рогатые черепа в знойной пыли.

Облака, затянувшие северо-восток, так там и оставались. Ветер, сверхъестественный в своем постоянстве, все время дул с юга, вытягивая тысячи стягов с Кругораспятием на север. Сакарпы-разведчики называли его ганган-нару – «палящий ветер», одно имя которого навевало тоску и беды. Ганган-нару, говорили они, приходит раз в десятилетие, кося стада, вынуждая Лошадиных Королей откочевывать за Черту, обращая все равнины Истиули в бескрайнюю пустыню. Кианийцы и хиргви из войска клялись, что чуют пыль родных мест, далекого Каратая.