Андрей Посняков - Черный престол Страница 10

— Почему нехороший?

— Ну… Раньше мы как делали? Нападем скопом, дадим по башке — и всё. Ну, или подпоим в корчме, как чаще всего и бывало. А Карась — нет. Убивать заставляет. Всё больше нас, но иногда и сам тоже — нравится ему это. Вот вроде и не обязательно убивать, а он велит — убить. А в последнее время еще и распотрошит тело, словно дикий зверь, да велит в людном месте подкинуть. — Ярил Зевота передернул плечами. — Зверь он, этот Ильман Карась, волк лютый. Может, то и хорошо, что вы меня…

Хельги переглянулся с Ирландцем и взял в руку кинжал:

— Хочешь выйти отсюда целым?

Зевота часто закивал. На глазах его выступили крупные слезы.

— Я сразу же уйду из Киева, — сказал он. — И никогда больше не буду подчиняться Ильману. Хотя… Он, конечно, может найти меня и убить, я ведь про него много чего знаю.

— А ты, парень, не глуп, — засмеялся Хельги, перерезая веревки, стягивающие руки Ярила Зевоты. — Хочешь заработать? Хочешь. Тогда пока не бросай этого Карася. И не часто, скажем, раз в седмицу, как уговоримся, будешь приходить сюда, рассказывать нам про Ильмана и про все делишки его. А чтоб ты нас не обманул…

Ловким движением Хельги срезал клок волос с головы парня.

— Знаешь зачем?

Ярил грустно кивнул. Еще бы не знать! Видно по всему, этот молодой варяг, так некстати встретившийся на его пути, был страшным колдуном. А волосы в руках колдуна — верная смерть в случае неподчинения, и смерть страшная!

— Хорошо послужишь — получишь свои волосы обратно, — усмехнулся варяг, в который раз читая мысли Ярила. — А теперь иди. Про себя скажешь — убег от варяга, потом скрывался на Подоле, сообразишь.

Ярил вышел с постоялого двора, слегка пошатываясь. Охватившие его чувства были самыми противоречивыми: с одной стороны — радость от чудесного спасения, а с другой — страх перед неведомым варяжским колдуном. И что хуже: подчиняться Ильману Карасю или этому варягу — пока сказать было нельзя. Тряхнув головой, Ярил отогнал от себя нехорошие мысли и, убыстряя шаг, зашагал прочь. А когда дошел до Подола — уже улыбался, всё-таки уж слишком ярко светило солнце, и небо дышало ласковой синевой, да и от роду Яриле Зевоте было всего-то навсего пятнадцать лет.

А за Подолом вниз, к Почайне, медленно спускались девушки, неся перед собой «Кострому» — черноокую красавицу Любиму. Подойдя к реке, опустили Кострому на траву, поклонились, запели:

Кострома, Кострома,Ай, не мила девица!Кострома, Кострома,Пропади, сгинь, проснися!

Пропев последнюю строчку, девушки подбежали к лежащей с закрытыми глазами Любиме и начали ее тормошить. Словно нехотя, та открыла глаза, поднялась, еле сдерживая смех, взглянула по сторонам строго, повернулась к реке, запела протяжно:

Вышли по круче девицыОй, да с Костромой проститися,Ой, да с Костромой проститися,Да восславить Ярилу Молодца.

Обернувшись, Кострома-Любима сделала шаг к реке. Тут уж песню подхватили все остальные девушки — всё-таки изок-месяц был месяцем не только похорон Костромы, но и Ярилы-бога, которому, конечно, следовало воздать должное:

Уж как скачет он по цветам-росе,По всей родной сторонушке!И все славят молодца,Огни ему жгут купальныеДа песни поют величальные.

И вот замолкли все. Тихо-тихо стало вокруг.

А красиво как! Почайна, при впадении ее в Днепр, широка, полноводна. Берега вокруг белым песочком усыпаны, мягким, приятным, а то местечко у поймы, где девчонки собрались, от чужих глаз ивовыми зарослями укрыто. В кустах соловей поет-заливается, сладко-сладко, солнышко в небе печет, припекает. Жарко, а от водицы прохладой веет.

Подойдя ближе к воде, Любима-Кострома улыбнулась, подняла над головой руки. Подбежавшие со всех сторон девушки вмиг стащили с нее рубаху, схватили за руки, за ноги и, раскачав, бросили в реку. Вынырнув, Любима показала им язык и рассмеялась. И тут же вся пойма огласилась радостным девичьим смехом, песнями, визгом. Скинув с себя одежду, девчонки целой толпой ломанулись в реку.

— А ты что же стоишь, или плавать не умеешь? — Конопатая девчонка, дочка бондаря, искоса взглянула на Ладиславу.

— Отчего же не умею? — улыбнулась та. — А ну, побежали к реке! Посмотрим еще, кто лучше плавает.

— Они скоро вернутся. — посмотрев на солнце, произнес прячущийся в зарослях Истома Мозгляк. — Схватим последних, кто под руку попадется.

— И то дело, — согласился прилизанный лупоглазый мужик с родинкой на левой щеке — Ильман Карась, старый знакомец Истомы. — В этакой-то толпе несподручно.

Они — Истома, Карась и несколько верных Истоминых людей — готовились в точности выполнить приказ князя Дирмунда — посеять в городе недоверие и страх. Истома и его люди сидели в засаде давненько — успели уже вымокнуть от пота, с обеда жарило. Недавно принятый на службу Дирмундом молодой варяг Лейв Копытная Лужа с верным своим слугой, лысым Грюмом, и частью младшей дружины князя, воинами наиболее верными и умеющими держать язык за зубами, прикрывали основной отряд со стороны пристани — мало ли что, — а Ильман Карась опоздал, явился недавно, к тому же один, без людей, как сговаривались.

Вот, наконец, смолкли песни, затихли шутки и смех, и на дороге от реки к Подолу появились девушки. Усталые, выкупавшиеся, довольные, с венками в мокрых волосах. Шли, переговариваясь, постреливали глазами по сторонам: за теми ракитовыми кустами уж пора бы объявиться парням, иначе для кого же венки?

Ладислава чуть поотстала от других, подошла к кустам. Она ж всё-таки была с севера, с Ладоги, и, по ее понятиям, местные девчонки забыли ублажить подводного бога Ящера. А не следовало бы забывать, Ящер-Яша и обидеться может. Скоро Купалин день — возьмет да утащит кого-нибудь под воду или русалок напустит, а те, известно, защекочут до смерти.

Подойдя ближе к кусту, Ладислава остановилась и тихо запела:

Сиди-сиди, Яша,Под ореховым кустом,Грызи-грызи, Яша,Орешки каленые,Милою даренные.

— Яша — кто это? — удивленно переспросила Любима, стоявшая поодаль, вместе с конопатой рыжеволосой Речкой.

— Один из наших богов, — пояснила Ладислава. — Ой, а где остальные? Ушли уже?

— Ну да, — показав щербатые зубы, засмеялась Речка. — Одни мы тут стоим с Любимой, тебя дожидаемся.

Любима устало улыбнулась. Играть роль Костромы было не так-то легко, аж вся спина болела.

— Ну, вы пока идите, девы, — махнула рукой Речка. — А я тут загляну в кусточки.

— Да мы уж лучше подождем тебя, — садясь на траву, сказала Любима. — Потом уж вместе пойдем, чай, заждались нас уже. Садись рядком, Ладислава, венки поплетем, ромашек-то вокруг сколько! А колокольчиков, васильков… Ой, Лада, у тебя глаза — как васильки. А у меня какие? Говорят, черные?

— Нет. — Ладислава пристально всмотрелась в глаза подружки. — Не черные. Скорее, темно-коричневые, знаешь, как стоялый мед. Да где ж там эта Речка? Эй, Речка! Речица! — закричали девчонки, поднявшись на ноги… И тут чьи-то жесткие руки, вытянувшиеся из ракитовых кустов, зажали им рты.

— Ну, вот и славненько, — оглядев пойманных девок, ухмыльнулся Истома. Узнав Ладиславу, покачал головой: — Бывает же! Ну, да ладно… — Он обернулся к воинам: — Девок в мешки, да побыстрее, не ровен час…

За кустами призывно заржали кони.

Глава 4

ПЕРУНОВ ДЕНЬ

Июнь-июль 863 г. Полянская земля

Пуская стрелы, краем болота скакали всадники в черных плащах, развевающихся, словно крылья дракона. Проваливаясь в вязкую жижу, хрипели кони, кто-то ругался, изрыгая проклятия, где-то рядом догорал лес, мертвые, только что сожженные деревья, казалось, стонали, а стелющийся над пожарищем дым застилал солнце. Впрочем, и без того день выдался пасмурный, душный. Лес подожгли специально — знали, что там прячутся, а схоронившийся в болоте Вятша своими глазами видел, как, застонав, вспыхнул живым факелом Древлянин. Бросился к воде, да уж поздно, повалился на землю, заорал благим матом, пытаясь сбить пламя, — и затих вдруг, так же резко, как и закричал. Как же его звали, этого парня из древлянской земли? Радим? Ративор? Не упомнишь, да Вятша и не знал никогда имен своих товарищей по несчастью. Так всех и звали — мальчиков, похищенных из селений или купленных на людском рынке, — по роду-племени: Древлянин, Радимич, Вятич.

Вятичем был он, Вятша, родившийся на берегах Оки и прячущийся теперь в болоте. Хорошо хоть, удачно попал — зацепился за какую-то кочку, по самые уши провалившись в болотную жижу, да и то нырял с головою при виде всадников, дышал тогда ртом, через соломинку. Знал: если всадники найдут его — убьют. Да они этого и не скрывали. Когда выпустили всех из амбара, варяг Лейв, их главный, так и сказал — бегите, а кто не успеет, тот обретет смерть. Радимич замешкался, он был самым младшим, застрял, перелезая через частокол… И оглянувшийся на крик Вятша с ужасом увидел, как взмахнул мечом Лейв, как брызнула кровь и покатилась по кочкам голова несчастного Радимича. Похоже, видели это и остальные, потому что резко прибавили шагу, пытаясь укрыться в лесу.