Daredevil - Игра со спичками Страница 10

— Война всё равно была бы, потому что капитализм — это война. Ведь это выгодный бизнес. А буржуазная демократия — состояние крайне неустойчивое. Потому что буржуазная система ценностей воспитывает человека, для которого главное — деньги. И ради них он пойдёт на всё, даже на убийство себе подобных.

— Врёшь ты всё, — ответила моя мать. — Там живут точно такие же люди, как и мы.

— Есть и такие же. А есть и фантомасы, для которых главное — личная выгода.

— Слушай, кончай здесь выступать, всем уже надоело, — опять вставила моя мать, и в голосе ее опять послышался металл. Я уже тоже чувствовала, что надо закругляться, но решилась спросить напоследок:

— Скажите, чем вам всё-таки не нравится социализм?

— Помимо всего прочего, он просто скучен, — ответил мой отец. Я даже растерялась.

— И… Вы все так думаете? — беспомощно спросила я.

— В общем, да, — ответил О.

Мне тут же вспомнилась сказка про глупого мышонка, который тоже всё жаловался, что мышка-мать поёт тихо, лошадка громко, а утка — скучно. Лучше всех пела кошка, но она-то как раз мышонка и съела. В душе я сердилась на них, но так, как сердятся на любимого непослушного ребёнка, которому никак не втолкуешь, что со спичками играть опасно. И всё-таки я безуспешно попыталась это сделать.

— Поймите, — сказала я умоляющим голосом, — на Западе не скучно, потому что там новости от «боевика» не отличаются. Всё время бандиты кого-то убивают, что-то взрывают. Как-то на политинформации в университете мы смотрели одну бельгийскую передачу, так там рассказывали про то, как местные неофашисты убили одного человека только за то, что он итальянец.

— Да ты что! — сказала мама, — Шутишь?

— Честное пионерское! — крикнула я. — Я действительно видела эту передачу. Просто у них там, в Европе, — так называемая свобода, и поэтому фашистские организации действуют вполне легально. И ничего против них нельзя предпринять, пока они кого-нибудь не убьют. Хотя ежу понятно, что такие организации для того и созданы, чтобы убивать!

— Может, Вы и правы, не буду спорить, — опять вмешался А. — Неужели Вы считаете, что если бы победила перестройка, у нас были бы кошмары вроде этого?

На секунду я смешалась. Если сказать «да», поднимут на смех, сказать «нет» не позволяла честность. Наверно, я сделала большую глупость, но моя честность победила.

— Хотите, я расскажу, как было бы. Страна бы была разделена по плану Даллеса, на Кавказе полыхала бы война, а здесь взрывались бы дома и метро, и захватывались бы театры, как в «Пятом Элементе»! Иностранцы ездят в Советский Союз, чтобы увидеть страну, где можно спокойно ходить по улицам ночью, но если бы победила перестройка, то нас бы сотнями убивали среди бела дня! А демократы, которых Вы так мечтаете видеть своими правителями, картинно заламывали бы руки и вздыхали бы: «Ах, мы хотели провести реформы как лучше! Но получилось как всегда!» «Медленно и неправильно». Потому что у нас нет иммунитета к язвам капитализма! За десятилетия Советской власти мы его утратили, потому что жили в среде, свободной от заразы! А если поднять железный занавес, то мы неизбежно погибнем, как гибнут оранжерейные растения, если разбить стеклянную крышу парника! Вы жалуетесь, что у нас здесь скучно? Но разве было бы весело, если бы у нас здесь всё взорвалось?

Разумеется, моя тирада была воспринята как речь того, «кого признали идиотом», и все опять засмеялись.

— Доказательства, доказательства! — весело закричал мой отец.

Остальные только смеялись и глядели на меня как ненормальную. Что ж, теперь и в самом деле можно смеяться. Это на поминках было не до смеха.

— Ужас! Ужас! — в конце концов сказал W.

— Слышишь, что тебе говорят, — сказала моя мать, — Ты — «ужас».

— А Вы имеете в виду меня или то, что я говорю? — спросила я W. Вообще-то задавать подобные вопросы с моей стороны — ужасное нахальство, и теперь я думаю, не вышла ли я и в самом деле тогда «за рамки», но, как я уже сказала, меня несло…

— Да это просто междометие! — ответил W.

— Маша, не приставай к людям! — в который раз повторила мама.

— Пап, а я очень сильно пристаю?

— В меру, — ответил он. Я пристыженно замолчала. Мой отец — необыкновенно терпимый человек, недаром мама говорит, что у него ангельский характер. И если он говорит «в меру», то на самом деле это значит «очень». Я решила наконец заткнуться. И как раз в тот момент, когда я приняла столь разумное решение, мать поманила меня рукой, явно указывая последовать за ней. Ничего не поделаешь, нужно повиноваться. Мы вышли в коридор, мама плотно прикрыла за собой дверь и начала читать мне нотацию:

— Прекрати нас грузить, нам по пятьдесят лет, мы жизнь прожили и лучше тебя понимаем, что к чему. А ты ещё цыплёнок, — она сделала выразительный жест рукой, указав, что я ещё под стол пешком путешествую, — не тебе нас учить жить. Вся эта политика нам ещё в студенческие годы надоела. Ты лучше на комсомольском собрании выступай.

Я вздохнула. Выступать среди однокурсников, которые не хотят с тобой спорить, и большинству из которых всё по барабану, далеко не так интересно. Хотя, может, моя надежда кого-то в чём-то убедить и в самом деле наивна? Или мне удалось бы это сделать, если бы не извечное мамино: «Не приставай к людям»?

— Мама, я уже в кошмарном сне вижу, как ты мне говоришь: «Не приставай к людям».

— И буду говорить. Ещё ладно — в лес я могу тебя с нами не брать, а тут — дома, как тебя не пускать. Люди пришли расслабиться, отдохнуть, песенки попеть, а ты тут их грузишь своими глупостями. И они, из уважения к хозяйке, вынуждены терпеть выходки её дочки. Ты что, не видишь, какое лицо у А., когда он с тобой спорит? Его же от тебя тошнит!!!

— Да я вижу, с какой иронией он на меня смотрит.

— И всё равно продолжаешь. Лезешь и лезешь, как танк. Лишь бы внимание на себя обратить. Надо быть скромнее, интеллигентнее.

— Это значит: сиди и молчи?

— Нет, но надо это делать интеллигентнее.

— Как? Я и так говорю как можно мягче…

— Надо говорить людям только то, что им хочется слушать. Надо быть тактичной и деликатной.

Я молча вздохнула. Что я могла ответить? Мама не понимала, что, хотя А. и смотрел на меня с иронией, ему, как мне кажется, подобная полемика тоже доставляла некоторое удовольствие. Турнир на рапирах. Клинки блещут на солнце, один за другим следуют молниеносные выпады, но смерти и серьёзных ран нет. Потому что это турнир, своего рода игра. И цель здесь — не ранить и убить, а скорее проучить. Во всяком случае, я не могла себе позволить наносить серьёзных ран. Я думаю, что и он тоже, хотя ему в этом плане труднее рассчитывать удары, ведь он не знает, какие удары для меня самые болезненные. Ему труднее представить себе меня изнутри. Хотя знаю, что зла он мне не желает, иначе я бы это почувствовала. И всё равно всё закончилось фактически ничьёй.

Впрочем, дело даже не в этом. Просто я не могу равнодушно слушать, когда другие несут всякую лажу. Извините за выражение, но иначе не скажешь. Мне, конечно, порой очень страшно их обидеть, и потому больно возражать, это всё равно что через колючую проволоку продираться. Но и молчать в такой ситуации стыдно. Особенно комсомолке. Но маме этого не объяснишь. У меня такое впечатление, что для неё все остальные люди — нежные цветочки, которые можно повредить грубым или просто небрежным касанием. А я — жёсткая степная трава, которую как ни топчи, всё на пользу. А что при этом больно, так перетерпит. Я всхлипнула. И надо было что-то отвечать…Что поделать, мама в лепёшку расшибётся, но чтобы всё было правильно.

— Хорошо, — сказала я наконец., - больше не буду.

— Что не будешь?

— Спорить больше не буду. Буду сидеть и молчать.

— Обещаешь?

— Обещаю, — ответила я.

Можете обвинять меня, если хотите. Я и сама понимала, что нехорошо обещать то, чего можешь не выполнить. Но что мне ещё оставалось делать?

И мы молча зашли обратно в комнату. Наверно, вид у меня сначала был чересчур мрачный и насупленный, но потом я отошла. Иногда я ловила ободряющие улыбки, обращённые в мою сторону. Я знала, что на меня не сердятся. Да и я ни на кого не могла сердиться. Ведь никто ни в чём, по сути дела, не виноват. Это в детских книжках всё просто. Там напакостит дракон, злой колдун или волк, а в финале «попался, который кусался» — и хэппи-энд. Даже став взрослой, я предпочитаю те книги, где есть конкретный виновник зла и его в конце так или иначе наказывают, а не те, где всё страшно запутано и виноваты все и никто одновременно. Как-то раз я сказала об этом отцу, а он ответил, что в жизни второй вариант встречается гораздо чаще. И в чём-то он прав, конечно. Потому что в данной ситуации не было правых и виноватых в буквальном смысле этого слова. В тех обстоятельствах они просто не могли думать иначе, это было закономерно. А обстоятельства создала я. Значит, я тоже не до конца права.