Daredevil - Игра со спичками Страница 9

Тут в разговор вмешался А. Он заговорил с нескрываемой иронией.

— Вообще-то, Михаил Булгаков однажды сказал, что, как писатель, он не может не быть сторонником полной и ничем не ограниченной свободы слова, и тот писатель, который бы взялся утверждать обратное, уподобился бы рыбе, которая стала бы публично доказывать, что ей не нужна вода. А теперь Вы пытаетесь нас в этом убедить.

— Но он забыл об одной вещи: вода должна быть чистой! Нельзя лгать.

— Ага, значит, Вы считаете, что какие-то дяди должны за нас решать, что ложь, а что нет?

— Но ведь ложь является ложью вне зависимости от того, что решат или не решат дяди! Просто её нельзя писать.

— А почему Вы считаете, что мы сами не может разобраться, что правда, а что ложь? — опять вмешался W. — Мы же взрослые люди…

Я невольно улыбнулась. Господи, если бы это и в самом деле было так! Но ведь они повторяют чужие штампы. И при этом ещё наивно полагают, будто, в отличие от многих, мыслят самостоятельно. Всё это было б так смешно, когда бы не было так грустно.

Я помню, как все смотрели на меня с недоумением, пытаясь понять, над чем я смеюсь. Нет, надо всё-таки себя контролировать.

— Но ведь взрослые люди часто обманываются, как дети, — сказала я.

— Ладно, Вы-то нас не обманете, «комсомольская богиня»! — смеясь, сказал А.

— А я никого и не обманываю.

— Конечно, Вас саму обманули.

— Это всё воспитание дедушек и бабушек, — вставила моя мать с другого конца стола, имея в виду своих родителей, — Это они её сделали такой убеждённой коммунисткой.

— Дедушки — это серьёзно, — заметил А. — Unlimited. Затем сказал, обращаясь ко мне, — Предлагаю вам почитать Бердяева. «Истоки и смысл русского коммунизма». Тогда Вы поймёте многое…

— А что бы Вы хотели?

— В каком смысле?

— Ну, вместо коммунизма… Чем он Вас не устраивает?

— Идеология. Нам навязывают идеалы. А мысль должна быть свободна.

— А Вы хотели бы как?

— А я бы хотел, чтобы нам ничего не навязывали.

— И где такое, например?

— Ну, хотя бы, такая демократия, как, скажем, во Франции.

— Это невозможно. К тому же не думайте, что им ничего не навязывают. У них там свои…язвы капитализма… — И в смущении смолкла, потому что А. взглянул на меня с такой насмешливой иронией…. ну, как если бы я была маленькой глупенькой девочкой и порола какую-то чушь, которая мне, в силу моей детской наивности, пока была простительна, а вот со временем…. когда я подрасту и поумнею…то сама пойму…

Самое смешное, что я думаю про них почти то же самое, только не верю, что до них самих дойдёт, вот и лезу со своими проповедями. Хотя, наверное, мама права, и я их этим только раздражаю. Но как же иначе я могу сказать им правду?! Это извечная трагедия моей жизни: я чувствую, что должна рассказать правду, в то же время боюсь причинить этой правдой боль.

Но тогда я смущённо смолкла, и А. торжественно произнес:

— Я предлагаю спеть одну песню в честь тех, кто пал за нашу неосуществившуюся свободу. В 86-ом году, когда все сторонники перемен были схвачены, народ собрался у Белого дома и встал стеной, чтобы не пропустить танки. Их уговаривали разойтись, но они взялись за руки и запели: «Поднявший меч на наш союз». Когда стало понятно, что уговорами ничего не добиться, танки поехали прямо на толпу! Трое молодых людей погибли. Предлагаю в память о них спеть сейчас эту песню.

И они запели. Признаться, я почувствовала себя виноватой. Как будто это я убила этих трёх молодых людей. Впрочем, в том, другом, мире в 1991 году всё было точно так же. Тогда тоже объявили траур. По всей Москве, по крайней мере… Когда гибнут родные и друзья, люди скорбят независимо от политических убеждений, но чтобы плакать по поводу гибели трех парней, которых ты не знал… Это было сильно.

Да, после перестройки люди стали гораздо равнодушнее. Или это защитная реакция? Когда столько смертей вокруг, невольно черствеешь… Но до чего же глупо было отдавать свою жизнь за строй, в котором человеческая жизнь так обесценилась!

Тем временем они кончили петь, и А. опять взглянул на меня с той же язвительной иронией. Но смущение мое уже прошло. Я набрала побольше воздуха и заговорила громко и внятно:

— Скажите, Вы и в самом деле считаете, что если бы победила перестройка, то было бы лучше?

— Без всякого сомнения!

— Но ведь тогда бы развалился Советский Союз, и у нас не было бы крепкого государства…

— А зачем тебе крепкое государство? — вмешалась опять мама.

— Чтобы нас не убивали, — ответила я.

— Что ты за чушь несёшь? Кто нас будет убивать?

— Это не чушь. На слабое государство нападают. Поэтому сильное государство — это гарантия нашей безопасности, нашей жизни, в конце концов!

А. стал иронически декламировать:

— «Товарищ, верь, пройдёт она,Так называемая гласность,Россия вспрянет ото сна!И вот тогда госбезопасностьПрипомнит наши имена!»

Что поделать, для него, как и для большинства интеллигентов, сила государства ассоциировалась, прежде всего, с репрессиями.

— А вам бы понравилось, если бы Советский Союз развалилился и началась война, и людей убивали бы? — спросила я.

— Ну, что было бы, этого никто не знает, — вставил мой отец. — Кажется, у Блаженного Августина говорится, что даже бог не может сделать бывшее небывшим. Хотя у мусульман, вроде, наоборот. Аллах может сделать бывшее небывшим, если захочет…

— Да нет, папа, ты путаешь. «Перед прошлым бессильны даже боги» — это античное изречение. А у Блаженного Августина наоборот, считается, что бог вне времени и включает в себя прошедшее, настоящее и будущее.

— Включает в себя, но не может изменить…

— Почему? Блаженный Августин отстаивал идею абсолютного всемогущества бога, он даже отрицал наличие какой-либо материи до начала творения, ибо это указывает на ограниченность творца. Как там у мусульман, я точно не знаю, но вроде так же.

Давая все эти пояснения, я со страхом и восторгом думала о том, что посягнула на прерогативы всевышнего. Атеистка постперестроечного времени, а уж «комсомолка» эпохи социализма и подавно не могла не знать, что бога нет. И всё-таки у меня кружилась голова и захватывало дух от совершенного. Хотя мне достаточно было взглянуть на О. или на родителей, чтобы убедиться, что все сделала правильно.

— А всё-таки, как Вы думаете, — обратилась я опять к А., - что бы было, если бы «демократы» победили?

— Я думаю, что сажать людей за убеждения в любом случае нельзя, — ответил он.

— За любые убеждения?

— Конечно.

— Даже если они состоят в том, чтобы всех взорвать, например?

— Но они же не собирались никого взрывать.

— Они собирались разрушить Советский Союз и возродить капитализм. А чем это лучше? При этом кровавая каша практически неизбежна. Потому что интересы капитала требуют дележа ресурсов, и не всегда-то мирным путем. Так что моя позиция продиктована не фанатизмом, а вполне практическими соображениями. Хочу жить. И не надо никакой войны.

— Войны, конечно, не надо. Тут я с вами согласен. Но я уверен, что войны не было бы.

— А всё-таки, если бы у вас была возможность изменить историю, что бы Вы предпочли?

— Я бы предпочёл, чтобы не было революции.

— Почему?

— Потому что нельзя ничего менять насильственным путём.

— А как бы Вы хотели? Чтобы всё менял волшебник в голубом вертолёте? Вы же знаете, что это невозможно.

— Ну, тогда не надо ничего менять.

— Если бы не было революции, то в Европе победил бы фашизм. Как Вам такой вариант? — спросила я и лукаво взглянула на А. Вообще-то в вопросе содержался тонкий намёк на его национальность: ведь если бы победили фашисты, его бы точно не было на свете.

— Ну, что было бы — сказать трудно, может, если бы не было коммунизма, то и фашизма, возможно, тоже не было бы.

А всё-таки он тут тоже подкован. Сразу и не ответишь. Ведь фашизм вскармливали в противовес коммунизму. Так что может быть, если бы у нас революция провалилась, то фашистской диктатуры в том виде, в каком она сложилась, могло и не быть. Хотя Вторая мировая война была бы неизбежно. По тем же причинам, что и Первая. Передел мира. Война — прибыльный бизнес. И общество, которое поставило выгоду превыше всего, от этого бизнеса никогда не откажется. Просто Вторая мировая война была бы больше похожа на Первую, а скажем, охоты именно за евреями не было бы. Или была бы. Ведь антисемитизм был ещё и в XIX веке. Да и вообще нежелание принимать человека потому, что он в чём-то другой — неизбежно для мещанства. А мещанство, конечно, есть при любом строе, но самым пышным цветом оно расцветает именно при капитализме благодаря засилью масскультуры… Но все эти соображения пришли ко мне в чётком виде позднее, к тому же всего этого не выскажешь при бурной полемике. Что поделать, в спорах и в самом деле рождается истина, но до конца родиться она там не может. Тогда же я просто сказала: