Валерий Большаков - Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин Страница 12

– Аллес гут.

– Командир! Сзади!

Быков резко оглянулся – «мессер» висел в хвосте в полусотне метров.

Резко бросив самолет с полностью данными рулями в косой переворот, Григорий опередил врага на единственный миг – трассы трехпушечного «Мессершмитта» прошли ниже крыла.

«Худой» оказался так близко, что сквозь шум мотора «Колорад» расслышал пушечную очередь.

– Ах, ты, сволочь…

Выведя «Як», Быков кинулся на «месса».

Тот энергичным переворотом ушел из прицела и стал вертикально пикировать к земле.

Малая высота не позволяла немцу оторваться.

На выходе из пикирования он снова попал «на мушку», и две очереди «приземлили» вражеский истребитель.

Прах к праху. Аминь.

– «Колорад», я «Перевал», немедленно возвращайтесь к переправе. В воздухе появился противник!

– Прекратить преследование!

Построив группу в боевой порядок, Григорий взял новый курс. Оглядываясь, он насчитал то ли девять, то ли все десять дымных столбов – это догорали на земле сбитые самолеты.

– Я – «Колорад», на три часа, ноль градусов – «мессеры»! Атакуем!

Обнаружив русских, пилот «Мессершмитта» круто развернулся влево.

Быков так разогнался, что не поспел прицелиться и перебросил самолет в разворот на идущего справа ведомого.

А тот, нет, чтобы уйти под «Як», только отворачивал и отворачивал правее, словно позируя в прицеле.

Две трассы сомкнулись ниже кабины «худого».

Готов.

– Группа, разворот вправо на девяносто. Атакуем!

– Разворот!

– «Борода», бей, и снова вверх.

– Миша, на тебя сверху заходят!

– «Седьмой», отбей!

– Я – «Перевал»! «Колорад», хорошая работа. Подтверждаю падение трех самолетов.

– Щас добавим…

– «Пятый», прикрываешь.

– Володька, уходим в правый вираж, живо!

– «Седьмой», ты где?

– Туточки я…

– Давай, набирай высоту.

– Колька, сзади пара! Разворачивайся на двести!

– Повторяем атаку!

– «Седьмой», не увлекайся, пару атак сделай и отходи.

– Горит! Горит, сука!

– Слева «мессеры», выше!

– Группа, атакуем попарно!

– Миша, отбей!

– Принял!

– Я – «Перевал»! «Колорад», к вам с востока подходит помощь!

С востока приближалась эскадрилья «Яков».

– Серега, ты, что ли?

– Что ли!

– Долгушин, я – «Перевал». На подходе группа бомбардировщиков! Быстрее атакуйте!

– Вас понял! Выполняю! Сомкнуться!

– Всем последовательно, парами атаковать бомберов в лоб! В атаку!

– Я – «Перевал»! «Колорад», командование вас благодарит. Подтверждаем падение пятерых фрицев!

– Стараемся… Всем стать на свои места. Уходим!

В полете Быков стал отставать – начались перебои в моторе.

Достали-таки…

Группа скрылась в облаке, и Григорий остался как бы один.

Если бы…

Шестерка «мессеров» свалилась, покидая облачность. Осадки…

Один против шестерых?

– Я – «Колорад»! Атакован шестеркой «худых».

Не сразу, но в наушниках отозвалось:

– Командир, держись!

– Держусь…

Боеприпас на исходе, остался последний РС-82.

Его Быков и выпустил. Мимо!

Нет, «худого» задело-таки. Задымил, гад, и вышел из боя.

Осталось пятеро…

Григорий резко переложил машину в крутой левый вираж, чтобы не дать немцам атаковать его с задней полусферы.

Трассы шли, чудилось, со всех сторон. Быков увертывался от прицельного огня, бросал самолет из одной фигуры в другую и огрызался.

Очередное нажатие кнопки ничего не дало – боеприпасы кончились.

Тут пуля крупного калибра расколотила приборную доску. На плоскости и смотреть-то страшно – решето.

Тяга падала на глазах.

Быков зашел в вираж над обширным полем, посреди которого торчали забытые стога сена, черного на фоне подтаявшего снега.

Потянул ручку управления на себя.

Самолет дрожал, обещая вот-вот сорваться в штопор, а высота всего метров четыреста.

Пара «мессеров» метнулась выше, зашла с задней полусферы, открыла огонь по «Яку» с номером «12».

Пытаясь уйти, Григорий перетянул ручку и сорвался в штопор.

Выйти удалось быстро.

«Где же наши?!»

Быков спикировал в направлении большого стога, и вдруг этот самый стог вспыхнул, зачадил густым белым дымом.

Поджег сено «эрликон»!

Григорий еле вывел из пике покалеченный самолет. Плоскости срубили верхушки кустарника на меже.

Во рту сухо, зато глаза пот залил. Глянув вверх, Быков захохотал бы, если б смог – «худые» встали в «круг» над пылающим стогом!

Видать, приняли сено за обломки «Яка», а русский истребитель потеряли из виду. Вот и ладненько, как Мошин говаривает…

Именно в этот момент и появились «Яки».

– Командир, ты где? – завопил Орехов.

– Подбит. Тяну на аэродром.

– Командир, мы тебя не бросали, ты не думай! Тут до нас «мессы» прицепились, а стрелять почти нечем!

– Та же фигня… Уходим.

Самолет тряхнуло, колеса загудели, прокатываясь по полю. Мотор взревел, затягивая «Як» на стоянку, и стих.

Вавула запрыгнул на крыло, помогая выбраться Быкову.

– Ну, и побило вас…

– Да уж…

– Товарищ полковник, – обратился он, – говорят, у вас именины скоро?

Григорий чуть было не ляпнул, что родился осенью, как вспомнил – Вася-то Сталин 24 марта на свет появился.

– Да, Гриш, – скупо улыбнулся «Колорад», – послезавтра двадцать два стукнет.

– А я чуток попозжа, четырнадцатого апреля. Бежит время…

– И не говори…

– А дырок-то… Мать моя!

– Дырки – ладно. Мотор глянь.

– Глянем, товарищ полковник!

«Товарищ полковник» выбрался, кряхтя, на крыло и спрыгнул. Ноги подкосились чуток.

«Сидячая работа!» – усмехнулся Быков.

Его ведомый, на радостях, перед тем как приземлиться, разогнал машину и прошелся над летным полем на высоте пятидесяти метров вверх колесами, сделав в конце «горку».

Это у пилотов называлось «загнуть крючок».

После успешного боя, после трудной победы многие так «баловались»…

В землянке, занятой 4-й эскадрильей, было натоплено, но не душно. Потому как пусто – личный состав пошел знакомиться с новыми радистками.

Григорий взял гитару «Котика», сел, привалясь к бревенчатой стене, и заиграл «Тихого ангела».

Он пел его ребятам в Широкино, а еще раньше – на авиабазе в Баграме. Здесь слов песни и тревожной мелодии не знали.

Тихий ангел пролетел, Звездами отмеченный. Видно, Бог так захотел – Делать было нечего. Тихий ангел пролетел С бомбами под крыльями – Души вынуть вон из тел Общими усильями. Тихий ангел в небесах Землю крестит русскую…

Потренькав просто так, Быков отложил инструмент.

Что-то свербило его, что-то беспокоило…

Вавула не то сказал?

Да нет, как раз то!

«Четырнадцатое апреля!» – окатило Григория.

В этот самый день расстреляют Якова Джугашвили, старшего сына Сталина.

Через три недели… С ума сойти…

Рассеянно отвечая на приветствия летчиков, бездумно принимая поздравления с новыми победами, Быков усиленно соображал.

Что ж ему делать-то?

Он бывал в той Германии туристом.

Берлин… Гамбург… Франкфурт-на-Майне… Кельн… Мюнхен…

Последний город понравился ему больше других, но самое сильное впечатление оставил Заксенхаузен – концлагерь, километрах в тридцати от Берлина.

За годы многое было снесено в KZ, как немцы сокращенно называли лагеря смерти, но даже то, что осталось, впечатляло. Пройтись с экскурсией по Заксенхаузену – это то же самое, что посетить остывший ад.

Крематорий полуразрушен, но представить себе отвратительную гарь и жирный черный дым не сложно.

А в уцелевших бараках пахло…

Нет, это сложно передать.

Чем пахнет тупое отчаяние?

Ежесекундный, выматывающий страх?

А каково это – день за днем, месяц за месяцем отбывать нечеловеческую жизнь?

А комендатура? А сторожевые вышки? А железные ворота с издевательским изречением: «Труд делает свободным»?

А полукруглая дорожка, по которой узников заставляли бегать целыми сутками – с мешком песка на плечах, в тесной обуви?

Фашисты подобным палаческим способом определяли износ тех самых башмаков.

Но самое жуткое место – это лагерная клиника.

Один операционный стол чего стоил – отделанный белым кафелем, он больше всего напоминал алтарь для жертвоприношений.

Да так оно и было.

Никаким садистам даже в голову не приходили те изуверские опыты, что ставили над заключенными ученые-живодеры.

На мужиках, на детях… К беременным женщинам был особый подход…

Именно там, в Заксенхаузене, и окончил свои дни Яков Иосифович.

14 апреля 1943 года.

Гордый, несломленный, одинокий.

В тот апрельский день…

Быков усмехнулся и покачал головой.

Какой – тот? Ничего еще не случилось.

Но случится. Скоро уже.

Яков совершит невозможный «побег на рывок»: бросится к колючей проволоке, и пулеметчик-вертухай выпустит по нему очередь.

Умрет Джугашвили то ли от пуль, то ли от тока.