Александр Борянский - Три стороны моря Страница 12

Ба вопросительно посмотрел на Рамзеса.

— Сыны Кемт плохие воины, советник. Я понял это давно. Это моя тайна.

Кора пальмы заостренным концом уткнулась на полшага выше борозды, обозначающей реку Хапи.

— Вот тут воины средние.

И на целый шаг выше и левее треугольничка дельты.

— А где-то здесь, советник, прячутся настоящие воины.

— Если они настоящие, то почему прячутся?

— Мне кажется, их еще очень мало. А может, они и не прячутся, просто мы о них ничего не знаем.

— До сих пор Черная Земля лишь однажды встретилась с настоящей силой, — позволил себе сказать Ба.

Рамзес одобрительно кивнул.

— Ты избавлен от страха, советник. Ты вновь способен думать. Мне кажется, долина реки делает людей слабыми. Пожив в дельте, страшные гиксосы превратились в свиней, которых изгнал даже Яхмос,[46] жизнь-здоровье-сила.

Кора пальмы указала чуть выше и чуть правее дельты.

— Вот здесь нужно создать заслон между нами и хеттами. Поселение людей, которые не будут слабеть от близости — Хапи. Пусть они будут не так умны, но пусть хетты сначала воюют с ними.

Ба молчал.

— Пусть они отличаются от Кемт, но всегда помнят свое происхождение и родство с нами. Ты понимаешь?

Ба неопределенно покачал головой.

Губы Рамзеса изогнулись угрожающе-недовольно:

— Ты не понимаешь?

— Я думаю, — ответил Ба.

— Великий Дом, жизнь-здоровье-сила, дал тебе на раздумья десять дней. Сегодня пятый день.

Мес-Су, личный телохранитель Ба-Кхенну-фа, смотрел на него тяжелым темным взглядом.

— Не бойся, я не собираюсь бежать. У меня будет что сказать, когда придет время.

«Я жалую тебе лучшего охранника! — такими были слова Рамзеса пять дней назад. — Однажды он один дрался против тринадцати нубийцев.»

«И победил», — произнес Ба, низко склонив голову.

Если судить по слухам и по тяжеленному взгляду, среди азиатов Рамзеса Мес-Су был, похоже, действительно самым страшным. Зачем он ходил повсюду с Ба? С одной стороны, это, безусловно, отгоняло дурные мысли у чати и других приближенных, у жрецов Амона-Ра, например. Но… Впрочем, в любом случае Ба не собирался бежать.

Поначалу Мес-Су нависал бдительной молчаливой тенью. Он просыпался раньше Ба, а засыпал позже. Ба пытался заговорить с ним, но не находил слов и соглашался с тишиной. И от неожиданности что-то перевернулось, когда за спиной Ба вдруг услышал:

— Где ты добыл руку?

Ба ответил:

— Я переправился на западный берег, в город мертвецов.

— Ты убил человека, чтобы забрать его руку?

— Нет. Я не убийца. Тот человек уже был мертв.

— Но кто из богов приставил ее к твоему телу?

— Ты не понимаешь. Я отрезал руку у мертвого, завернул в покрывало и взял ее с собой в храм Хатхур.

— Ты вызвал гнев ушедшего.

— Пусть.

— И ты спокоен? — с тревогой сказал Мес-Су.

После этого случая они стали разговаривать. Мес-Су был старше на четыре года, он успел приобрести боевой опыт на юге. Топор в его руках летал соколом, да и без топора он умел многое. Мечтал он о новом Кадеше и сокрушался, что знаменитая битва произошла до его рождения. Люди для него представляли собой объект атаки, исконных жителей Кемт следовало защищать, но трудно было уважать из-за их слабости. При всем том Мес-Су имел странное для Ба стремление жить правильно. Ему требовались законы, четкие, недвусмысленные, любая спорность смущала и расстраивала, хотя разглядеть смущение было почти невозможно.

Прошло еще пару дней, прежде чем Мес-Су спросил, так же внезапно, среди тишины:

— Неужели ты убил брата?

Ба-Кхенну-ф ничего не ответил.

И только вечером Ба вдруг начал кричать, размахивая руками, чуть ли не бросаясь душить эту груду мышц, о том, что он не убивал брата, он не убийца, брат взял с него клятву, ужасную и глупую, прожить за двоих, отомстить Сетху, настичь Сетха, разорвать ему пасть изнутри…

Мес-Су не настаивал и даже не сопротивлялся, когда Ба грубо хватал его за одежду. Он подождал, пока Ба успокоится, и рассказал что у него тоже есть брат, они совсем разные, и Мес-Су опасается, что из-за брата он может когда-нибудь сделаться ненужным Великому Дому.

— Почему?

— Мой брат с отступниками, — выговорил Мес-Су с трудом.

— С какими еще отступниками? — удивился Ба.

— Он главный отступник.

Мес-Су вскочил, осознав, что проговорился. У него вырвалось:

— Это единственное, чего Великий Дом не знал обо мне!

Тогда Ба-Кхенну-ф прикрыл глаза и произнес:

— Мой брат был мудрее меня. И все, что я делал до того, как пришел сюда, я делал ради него. Ты храбрец, Мес-Су, но ты боишься таких вещей…

Ба лежал, Мес-Су стоял над ним, сжав огромные кулаки.

— Ты не должен стыдиться или бояться своего брата. Тем более что ты не сказал мне, кто он. Что такое отступник?

— Солнцепоклонник, — с неприязнью выдавил из себя Мес-Су.

— Слуга Атона? — переспросил Ба.

А еще через день Мес-Су согласился познакомить Ба-Кхенну-фа со своим отверженным братом.

Со времен Эхнатона, Аменхотепа IV, проклятого правителя Черной Земли, прошло около сотни разливов, около сотни посевов и около сотни жатв. Его не следовало помнить. Его нужно было забыть.

Как он мог?!

«Ты в моем сердце… Ты — единственный, только ты создаешь тысячи и тысячи существ… Ты создал каждого человека равным брату его…[47]»

А Пта, Тот, Себек, Хатхур, Гор, Сехмет, Анубис?! А Осирис, Изида, Шу, Тефнут, Амон-Ра?! А многие, многие еще? А жрецы их всех?!!!

Храмы Ипет-Рес и Ипет-Су, величественные, прекрасные, — ни к чему? Немыслимо! Но так сказал Великий Дом. Он не побоялся превратиться в ругательство для потомков. Ба чувствовал общность.

Эхнатон выглядел уродцем в тех настенных рельефах, что не успели уничтожить. Обладатель тонких ручек и узкого, нечеловеческого лица встал один против всех, шутка ли — против Амона-Ра… да против всех. И тогда солнце протянуло к нему ласковые лучи! Ба хотелось чувствовать общность.

Аменхотеп IV, угодный Атону, сотворил чудо смелости. Даже дерзкий Ба был не в состоянии представить себе его душу. Возможно, Аб-Кхенну-ф постиг бы… Кем надо быть, откуда явиться, чтобы объявить поход низложения богов? И сказать: «Это ненастоящее. Настоящее — вот».

Эхнатон бросил дворцы, покинул города. Он построил новый город в пустыне, из ничего. Должно быть, прекраснейший город — Ахетатон. Ба бродил по развалинам. Вместо угрожающих звериных голов солнце тянуло руки, но встречало пролом в стене.

Тогда, в Ахетатоне, среди того, что осталось, в пустоте и безмолвии, Ба поймал редкое ощущение. Пожалуй, точнее всего это можно определить как аромат истового счастья. Аромат тонкий и исчезающий. Тем притягательней он и острее…

Ба показалось, что изгиб губ выражал насмешку.

— Ты нашел ответ на вопрос, над которым я бился всю жизнь?

— Да, о Великий Дом.

И снова они пошли в сад. Рамзес воспроизвел длинную борозду с треугольником наверху.

— Говори.

— Известно ли тебе, о Великий Дом, что у твоего верного Мес-Су есть брат?

— В стране Кемт у всех есть братья и сестры.

— Известно ли тебе, о Великий Дом, что в стране Кемт по-прежнему есть люди, которые верят в бога Атона? И в то, что он один?

— Солнцепоклонники, — презрительно бросил Великий Дом. — Дальше.

— Известно ли тебе, о Великий Дом, кто брат твоего верного Мес-Су?

— Солнцепоклонник, — предположил Рамзес. — Их особенно много среди потомков гиксосов. Зачем ты выдаешь тайну Мес-Су? Он все равно незаменимый боец. От тебя мне нужен ответ на вопрос.

— Это начало ответа, о Великий Дом.

И Ба-Кхенну-ф замолчал.

Гиксосы вторглись в дельту очень давно. Они на пятьсот лет опередили Рамзеса, в этом им повезло. Прежде чем их прогнали, Хапи успел разлиться полторы сотни раз. Но прогнали не всех: Яхмос победил вождей и отобрал власть над севером, однако тысячи осевших, занимавших подчиненное положение азиатов лишь поменяли хозяев. Будучи чужими, тем паче проигравшими, они хочешь не хочешь исполняли роль жителей второго сорта. Черная Земля, долина реки все равно кормила лучше любого другого места, они не спешили за единоплеменниками. Азиаты в дельте да еще нубийцы на юге были в Кемт своими чужаками.

Когда Эхнатон перевернул представления, ему понадобились люди, которым нечего терять. Эхнатон никого не искал. Он светил наподобие бога Атона, ни о чем не думая, непрерывно радуясь, и люди, которым было нечего терять, и люди, которые не боялись терять, сами шли на свет. Гиксосы, наполовину переставшие быть гиксосами, забывшие прошлое, восприняли учение Эхнатона глубже и быстрее. Им ведь не приходилось отвергать для этого тысячелетние традиции, им не приходилось выбирать между жрецами Ра-Херу-Кхути,[48] Осириса, Изиды — и одним божественным сыном.