Алексей Вязовский - Эпоха Воюющих провинций Страница 14

Или:

Багрянцем в небесаВзлетают опавшие листья.Вихрь уносит мечты.[40]

Ну разве не потрясающие хайку?[41] Человек в двух шагах от неведомого, его ждет боль и ужас смерти — и в чем же он находит силы?

— Бесконечность, Филипп, — она не в Боге. Она внутри нас.

— Какая мерзость возвеличивать смерть! — Иезуит аж весь передернулся. — Я сейчас же уезжаю! Сию же минуту.

— Никуда вы не уезжаете. — Я жестом подозвал мацукэ: — Мураками-сан, проследите, чтобы сеньора Родригеса и его людей устроили в городе получше. Он у нас еще задержится.

Мисаки поклонился, а я махнул рукой. Крик боли, свист клинка — первая голова покатилась по двору. Эта картина мне будет сниться всю оставшуюся жизнь.

Нельзя сказать, что я так легко дал согласие вассалам дяди последовать вслед за ним. Я против самоубийства как метода. Но вместе с тем я начал принимать реальность такой, какая она есть. Совершить сэппуку — это, по местным обычаям, доблесть и честь. О таких героях будут рассказывать детям, предсмертные стихи читать женам и друзьям. Попади эти люди в тюрьму, а подвалы Тибы позволяли разместить хоть сто узников, — жертв может быть намного больше. Например, могут покончить с собой из-за позора отца дети самурая или жена. Тут женщины-самураи имеют те же права, что и мужчины. Правда, кончают с собой они не вскрывая живот, а перерезая горло, но суть от этого не меняется. Я решил проявить благородство — назначить семьям хорошую пенсию, а сыновей взять в свое личное войско. Так что самураи уходили в великую пустоту с гордо поднятой головой, а моя совесть по местным меркам была чиста.

Кроме того, из приехавших с Ёшитойо остается мой брат и тот самый носатый японец со сбитыми костяшками. Он оказался любопытной личностью. Мацукэ уже доложил мне, что товарищ не так прост, как кажется. Не исключено, что он связан с пиратами вако, которые предположительно имеют базу на самой оконечности полуострова Босо. А еще этот самурай вез садок с почтовыми голубями. Для связи с кем? На этот и на другие вопросы теперь предстояло ответить нашему главе ГБ.

А мне же следовало закрепить успех (если так, конечно, можно назвать убийство дяди) и встретиться с главами семей куни-сю. Сельские отряды уже начали собираться под стенами замка, и первым прибыл Самаза Арима.

Обработку провинциальной аристократии мы построили следующим образом. При въезде в замок региональный лидер проезжал мимо галереи из отрубленных голов бунтовщиков, насаженных на колья. Венчала галерею забальзамированная голова моего дяди. Оказалось, что наш аптекарь не только хороший доктор, но и неплохой бальзамировщик. Так что после снятия швов у меня на голове Кусуриури еще успел обработать дядины останки.

Куни-сю спешивались, и их приветствовал генерал с моим братом. Хайра, после того как протрезвел и осознал, что произошло, — здорово пришел в ум. Никакого прежнего раздолбайства, глупых ухмылок. Я объяснил брату, что Ёшитойо замешан в смерти отца. От этой новости брат, конечно, выпал в осадок. Кроме того, нам предстоит война на выживание с Огигаяцу, и не исключено, что с Ходзе тоже. Брат впадает в задумчивость. Понимает ли Хайра, что Ходзе и Огигаяцу — это фактически уже один большой клан, который сильнее нас в разы? Вроде понимает, кивает. Так что от сплоченности Сатоми, от верности и энергичности наших самураев зависит жизнь всех. От мала до велика.

В общем, пиар нового дайме начинался еще на крыльце донжона. Хайра с печальным видом рассказывал самураям о предательстве дяди, капитанов и лейтенантов Итихары. Дальше генерал демонстрировал письменные показания свидетелей, ну а финальную шлифовку производил уже я.

В этом мне помогали жена и «писатель». Тотоми давала общие сведения о семье и ее лидере, а рыжеволосый мацукэ, перелистывая досье своего приемного отца, искал различный компромат. Первым под наш конвейер попал Самаза Арима — тучный самурай с мясистым лицом и высокой косичкой. Вошел, опасливо осматриваясь, низко поклонился. С кряхтеньем сел перед помостом на подушку. Пока служанки наливали ему чай, пока он его, отдуваясь, пил, Тотоми с Мураками тихонько обрисовали мне ситуацию с уездом Гои, которым управлял Арима.

Площадь владений Самазы составляла пять тысяч тё,[42] только половина сельхозназначений, расположено оно большей частью на побережье моря Эдо. Сорок пять лет, женат, имеет наложницу, трех дочерей. Жаден, труслив, поддерживает обширные связи с торговцами, богат. Обручил старшую дочь с сыном патриарха дома Джинья, что расценивается остальными куни-сю как бесчестье. У моего отца активно выпрашивал самурайское достоинство для будущего зятя. Безрезультатно. Главный актив — порт в бухте Фунобаси, через который идут основные экспортно-импортные операции Сатоми. Привел триста бойцов, в основном пеших, но хорошо вооруженных и экипированных.

Разговор ведет осторожно, почтительно. Сразу заявляет, что я — лучший дайме, чем мой дядя. Поверженного льва да не пнуть? С ходу показываю ему кнут — дескать, грязные торговцы совсем обнаглели, платят в казну совсем мало, пора привести их в чувство. Кое-кого, наверное, стоит распять в воспитательных целях. Куда смотрит владелец порта? Может быть, стоит прислать моего казначея для ревизии? Арима вздыхает, вытирает пот со лба. А вот теперь можно и морковку дать.

— Но если, конечно, остались еще у клана Сатоми верные слуги среди негоциантов, — я демонстративно смотрю в окно, — готовые помочь родине в тяжелую минуту…

Тяну паузу.

— Господин дайме, — кланяется Арима, — о какой помощи идет речь?

— Мне нужно, чтобы уезд Гои к концу месяца без дождей мог выставить две тысячи бойцов.

Толстяк охает.

— Это могут быть ронины, и даже крестьяне-асигару. Вручим им бамбуковые копья, простые доспехи и, может быть, даже заморские ружья.

Где бы взять еще столько снаряжения и аркебуз?! Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Арима тоже не скоро навербует солдат. Дай бог к августу раскачается.

Вешаю еще пару морковок перед носом самурая. Во-первых, я готов вложить клановые деньги в строительство верфи. Мне нужны новые, современные суда и моряки, готовые на них ходить. Изображаю на бумаге голландский флейт с двумя мачтами. Двадцать пушек, пятьдесят человек экипажа. Типовое судно этой эпохи. Еще сто ближайших лет на таких кораблях будут и торговать, и воевать.

Оказывается, Самаза уже в курсе насчет флейтов. Один такой стоит в его гавани Фунобаси. Получается, что португальцы тоже уже освоили этот тип судна? Или захватили чужое? Я помечаю в своем дневнике уточнить некоторые моменты с Родригесом, а также все важные особенности уезда Гои.

Обращаю внимание Аримы, что дерево сушить под эти корабли надо начинать уже сейчас. Надо закладывать морильные пруды, ставить лесопилки. Объясняю принцип работы лесопилки от водяного колеса. Договариваемся о совместной встрече — я, он и Джинья. Самурай уходит от меня одновременно задумчивым и воодушевленным. В дверях раскланивается с двумя вооруженными мужчинами.

Оба — полная противоположность Аримы. Худые, жилистые, с ярко очерченным носогубным треугольником, выпирающими зубами. Один молодой, другой уже пожилой, с седыми волосами.

Доспехи небогатые, потертые. На лбу повязки с изображением собаки. Да что же этот узкоглазый пес меня все время преследует?! У молодого за спиной висит огромный меч — нодати. Кланяются вежливо, но не более. Чай, кофе, потанцевать? Ни второго, ни третьего у нас нет, поэтому слуги наливают все тот же зеленый чай. А тем временем группа поддержки просвещает меня насчет этой пары. Семья Абэ, уезд Сануки, десять тысяч тё. Отец — Хотта Абэ, сын — Хосокава Абэ. Оба женаты, многочисленные дети и внуки. Привели двести пятьдесят самураев. И мечники, и лучники с копейщиками… Оказывается, уезд большой, но бедный. Бедность его заключается в том, что на территории располагается огромный монастырь Хоккэ школы Нитирэн-сю. Еще мой дедушка, Сатоми Санэтака, приютил беглецов-монахов из центральной части Японии. Те основали в Сануки монастырь, который сейчас разросся до пяти тысяч насельников. Хоккэ принадлежат обширные земли, которые обрабатывают собственные крестьяне. Фактически монастырь — это государство в государстве. Свой устав и законы, свои налоги (в мою казну ничего не платят — есть грамота об освобождении от налогов еще от дедушки), много земель отведено под выращивание хлопка (есть мастерские по изготовлению тканей), свои кузницы и даже войско. Хоккэ славятся воинами-монахами — сохеями, вооруженными нагинатами. Я уже видел на плацу одного самурая, упражняющегося с этим грозным оружием. Длинный изогнутый односторонний клинок, насаженный на высокую рукоять.

Разговор с Абэ у нас сразу пошел если и не на повышенных тонах, то очень напряженный. И Хотта, и его сын Хосокава оказались весьма религиозными буддистами. Причем принадлежали другой школе, чем Хоккэ. Монастырь исповедовал школу Нитирэн-сю из ветви махаяна. Если коротко, то основатель религиозного движения Нитирэн считал, что все люди без исключения обладают природой Будды и могут достичь просветления в этой жизни. Путь к просветлению лежит через повторение особой сутры «Наму Мёхо рэнгэ кё!» («Слава Сутре Лотоса благой Дхармы!»). Нитирэнцы изучали историю сутры, повторяли ее день и ночь (практика даймоку), медитировали на образ Белого Лотоса, соблюдали посты и ограничения. И что самое главное, требовали всего этого от других. В том числе от своих столь же религиозных соседей. Проблема была в том, что Абэ принадлежали к иной школе буддизма — дзэну. В дзэне мало внимания уделяется внешним религиозным обрядам. Считается, что просветления можно достичь, лишь «выйдя» волевым усилием за пределы ума, который ограничивает персональный опыт жесткими рамками.