Елена Хаецкая - Жизнь и смерть Арнаута Каталана Страница 14

Каталан отвечал иудею уныло, что менее всего заботит его древность этого акведука, а если народы, построившие эту штуку, вымерли, значит, неугодны были они Господу. Разговаривая столь невежливо, думал Каталан, что ученый иудей пойдет своей дорогой, а его, Каталана, оставит в покое.

Но просчитался. Сказал ему мастер Менахем:

– Вижу я, что не головой ты сейчас думаешь, а своим голодным брюхом.

– Это верно, – не стал отпираться Каталан. – Все красоты земные, кажется, променял бы сейчас на добрый ломоть хлеба и кус жареного мяса.

– Кто ты и как тебя зовут? – спросил его ученый иудей.

На такой вопрос Каталан отвечал:

– Я Арнаут Каталан,

Без вина вечно пьян,

Без вины виноват,

Только бедами и богат!

Чем-то глянулся мастеру Менахему такой ответ.

– Если хочешь, – сказал он, – можешь пойти со мной.

Мастер Менахем оказался лекарем. Да каким! Ученым-преученым. Целил не так, как те костроправы да зубодеры, что во множестве встречались на жизненном пути Каталана, – нет! Те хорошо если зуб вырвут, челюсть не своротив, кровь пустят да не всю выпустят; а мастер Менахем все это делал по науке. И в доме, куда привел он Каталана, таинственно пахло разными снадобьями.

Первым делом уселся Каталан за стол и как следует набил себе брюхо – чтобы ничего из своей выгоды не упустить на тот случай, если не угодит чем-либо иудею, и тот его выгонит.

Но все сложилось как нельзя удачнее: нанял Каталана мастер Менахем в услужение, обещав вместо платы хорошо кормить.

И снова началось доброе житье у Каталана, на сей раз при хозяине столь диковинном, что и самому подчас не верилось.

Лечил этот лекарь и бедных, и богатых. Впрочем, бедные к нему почти не обращались – иные такого лекаря страшились пуще самой болезни, подозревая иудея в колдовстве. Богатые же, подобного страха не ведая, прибегали к услугам мастера Менахема весьма охотно и оплачивали его труды весьма щедро. Нетрудно догадаться, что при таком обороте дела у мастера Менахема шли превосходно.

Многому научился у премудрого иудея Каталан, быстро сообразив, что подобная наука ловкому человеку всегда впрок. А мастер Менахем и не думал что-либо таить от своего нового помощника, все ему рассказывал, о чем бы тот ни спросил. И узнал таким образом Каталан, что при вредительской мокрости в груди и одышливом кашле помогает питье с имбирем, корицей и перцем. Тот же имбирь, но с компонентами тмина, гвоздики, корицы и двух разных видов перца (но не таких, как при кашле) хорош при вздутии внутренностей и злом ворчании кишок. А скажем при дрожании в конечностях лучше всего масло коричное. Что до перца черного, то несть числа его достоинствам: согревает он нервы, размягчает отвердевшие мышцы, облегчает боли в груди, очищает легкие от помянутой вредительской мокрости. Корица же употребляется в разных сочетаниях при параличе, подагре, малярии, рвоте, неостановимом кашле, а также от лишаев и всяких язв. Предивное растение мускат, в больших дозах ядовитое, в малых же – целительное при головной боли, кровохаркании, трудном дыхании и болезнях желудка.

Все это и многое другое постепенно вложил мастер Менахем в разверстую память Каталана, а когда тот переспрашивал, не ленился повторять.

И вот однажды спросил Каталан своего хозяина, зачем он так поступает.

– Дивлюсь на простодушие ваше, господин мой, – молвил Каталан. – Говорят об иудеях, будто все вы лукавы и злы, а если и показываете доброту, то из одного лишь притворства. Однако же я живу при вас почти целый год, а зла никакого за вами еще не приметил. Напротив, странным мне кажется, что вы так охотно открываете передо мной все секреты своего ремесла.

Мастер Менахем, по своему обыкновению, посмеялся в бороду.

– Вижу тебя насквозь, Каталан, – сказал ученый иудей. – Пройдоха ты, каких еще свет не видывал, ловкач с болтливым языком и вечно алчущим желудком. Глянулся ты мне тогда, на акведуке, вот и взял к себе, а когда понял, каков ты на самом деле, – пожалел выгонять. Сердце-то у тебя доброе.

– Сердце молчит, когда плачет желудок,

Голод подчас изгоняет рассудок, – не стал отпираться Каталан, ибо иудей говорил о нем чистую правду. – А вы, господин мой, и впрямь видите меня насквозь, хоть это и обидно.

Мастер Менахем махнул рукой.

– Обиды тут никакой нет. Да и кто мешает тебе, Каталан, видеть насквозь меня?

Каталан озадаченно заморгал, чем вызвал у своего хозяина новый смешок.

– Итак, – завершил разговор мастер Менахем, – зная, что ты пройдоха и прозревая в тебе доброе сердце, я понял: рано или поздно уйдя от меня, возьмешься ты за лекарское ремесло. Сострадание ли толкнет тебя к этому, жажда ли наживы – не ведаю. Но лучше уж я потеряю часть моих доходов, чем стану виновником смертей, которые могут проистечь от твоего невежества.

Таков был мастер Менахем.

В другой раз Каталан спросил:

– Господин мой, как это вам удается столь быстро разгадывать людей, проникая в их мысли? Нет ли здесь колдовства?

И снова смеялся ученый иудей, а Каталан чувствовал себя дураком.

– Колдовства здесь никакого нет, – ответил наконец мастер Менахем. – А есть одна только житейская опытность и премудрость арабских мудрецов, которая заключена в некоторых трактатах, вроде "Книги вразумления начаткам науки о звездах", которые мне доводилось изучать. Пользуясь этими знаниями, я умножаю их на то, что успел узнать о людях за долгие годы моей жизни. Вот почему я почти никогда не ошибаюсь.

Глаза Каталана разгорелись.

– Уделите мне хотя бы малую толику от этих превосходных "Вразумлений", господин мой! – взмолился он. – Ибо меня весьма тяготит сознание моего дремучего невежества.

Но на этот раз мастер Менахем лишь погрозил Каталану пальцем, не переставая, впрочем, посмеиваться.

– Нет, нет, Каталан! Не на пользу пойдет тебе такое учение.

– Отчего же? – в запальчивости вскинулся Каталан. – Разве не вы сами говорили, господин мой, что сердце у меня доброе?

– Так-то оно так, но ведь и ты признавался, что сердце молчит, когда плачет желудок.

– Ох, лучше бы мне лишиться моего болтливого языка! – пригорюнился Каталан. – И зачем я только признался вам в этой правде!

– Да я и сам эту правду знал, без твоего признания, – утешил его мастер Менахем. – Не плачь, Каталан, не печалься, веселый жулик. Кое-что из "Начатков" я тебе, пожалуй, все-таки расскажу.

Тут Каталан сразу приободрился, слезы у него высохли сами собой. Приготовился слушать и запоминать.

– Есть один человек, хорошее знание которого не только не повредит ему, но и послужит к великой пользе, – начал мастер Менахем. – И этот человек – ты сам, Арнаут Каталан.

После такого многообещающего начала вот что поведал Каталану его добрый и ученый хозяин.

Едва лишь увидел он Каталана сидящим на римском акведуке и оплакивающим свою несчастную долю, как тотчас же мысленно определил время его рождения и главенствующие над ним планеты. Ибо многие арабские и еврейские мудрецы советуют при выборе жен и слуг непременно справляться о времени их рождения и в зависимости от расположения звезд делать выводы о пригодности человека к той или иной жизненной роли. Искусный астролог умеет, кроме того, прикидывать гороскоп на глазок и почти никогда не ошибается.

– Это удивительное, а главное – чрезвычайно полезное умение, – с волнением сказал Каталан. – Ибо, признаться честно, господин, я и сам не знаю времени моего рождения.

– Ты родился поздней осенью, – уверенно молвил мастер Менахем. – И чем больше я смотрю на тебя, тем более убеждаюсь в правильности моей первой догадки. Мудрейший Абу Райхан Беруни говорит о таких, как ты: "По природе великодушен, беспокоен, лукав, ленив, склонен к самопожертвованию, храбр и глуп".

Каталан поначалу захотел обидеться, но вовремя спохватился: в таком случае он больше не узнает от мастера Менахема ничего полезного, а в том, что этот иудей – настоящий кладезь самых разнообразных премудростей, у Каталана был уже не один случай убедиться. И потому он смолчал, смиренно потупив ресницы. В конце концов, мастер Менахем – не первый, кто называет его дураком и, надо думать, не без оснований.

– Многое поведала мне твоя внешность, – продолжал между тем мастер Менахем, щурясь с еле заметной светлой насмешкой над притихшим Каталаном. – Правда, арабские физиогномисты составляли свои трактаты исходя из характерных лиц сарацинской расы, но кое-что из этих знаний применимо и к франкам-христианам. Так, могу сказать тебе, каким образом я догадался о времени твоего рождения.

Каталан смиренно попросил не утаивать от него подобных важнейших сведений. Мастер Менахем назвал ему несколько примет, из которых главнейшие – длинные руки и ноги, широкие костлявые плечи, маленькие глаза, грубые волосы и большое брюхо.

– Ну уж брюхо-то у меня, положим, тогда к спине прилипало, – не выдержал Каталан. Даже надулся и не удержался – слегка кольнул хозяина: – Да и теперь, по правде сказать, не чрезмерно выпирает.