Олег Курылев - Шестая книга судьбы Страница 15

После окончания школы Мартин Вангер шесть месяцев провел в одном из горных лагерей Имперской трудовой службы на строительстве пансионата, после чего поступил на медицинский факультет Мюнхенского университета. Он выбрал профессию врача без особого желания, просто посчитав, что это единственное, что может быть полезно в будущих дальних походах и горных восхождениях. Но учеба, эти скучные лекции, анатомический театр, над входом в который одно время висела скопированная из Сорбонны фраза: «Hie est locus, ubi mors in vitam preficit»,[11] латынь, химия и все остальное нисколько не возбуждали его интереса. Времени для поездок в Альпы почти не оставалось. Особенно жаль было терять раннюю весну.

Как-то в самом начале его учебы в университете произошёл случай, характеризующий упрямый характер Мартина Вангера.

Вместе со своим другом и однокашником Вальтером Бюреном, тоже увлекавшимся лыжами, он стоял в одном из университетских коридоров возле стенда с репертуаром городских театров — «Страдания Томаса», «Страна улыбок», «Портной Виббельт», — когда случайно услышал следующий разговор.

— Какое к черту серебро! Ты посмотри на цвет — обыкновенный альпак.

— А я тебе говорю, серебро. Это мастерская «Годет и сын», они не работали с альпаком.

— Разуй глаза, Эрнст, это крест второго класса! В войну их нашлепали почти шесть миллионов. Серебряные рамки делали только в первые месяцы или на заказ. Нет, больше двадцати марок это барахло не стоит.

Мартин обернулся и увидел возле окна троих парней. Один вертел на пальце замусоленную черную с белыми полосками ленточку, на которой болтался Железный крест второго класса.

— Почему это ты называешь Железный крест барахлом? — спросил он, резко подойдя к ним.

— А ты еще кто такой? — удивленно воззрился на Мартина парень с крестом. — Тоже мне клистирная трубка! Ты, по-моему, шел в ту сторону? Вот и иди.

Все трое засмеялись Мартин был в белом халате Шутливое прозвище «клистирная трубка» от студентов других факультетов он уже слышал и не обижался. Как только не называют теперь немецких врачей, одно только «биологический солдат» чего стоит. Но сейчас…

— Нет, ты ответь! Боевая награда у тебя ценится по количеству истраченного на нее серебра?

— Да пошел ты! Кто это такой? — обратился парень с крестом к своим товарищам. Он выглядел долговязым и достаточно плотным Было видно, что он уверен в своих силах и привык вести себя нагло.

— Я его знаю, Гейнц, это сын историка Вангера, — сказал тот, который продавал награду.

— Вот и вали отсюда! Не твоего папаши крест.

— Да его отец и не воевал.

— Тем более. Ха-ха!

Долговязый больше ничего не сказал, но насмешливое выражение, с которым он смотрел на Мартина, выводило того из себя. Да и те двое тоже ухмылялись Нет, уйти просто так он уже не мог.

— Ты оскорбил память человека, который носил этот крест, — произнес Вангер тихо, — и должен при всех извиниться.

Возле них собралось еще несколько студентов. Все они были знакомыми долговязого Гейнца и с интересом ждали развязки Мартина кто-то тронул за рукав.

— Пойдем, Мартин, не связывайся, — услышал он голос Вальтера.

— Пускай сначала извинится, — стоял на своем Мартин.

— Может, подеремся? — Долговязый схватил надоедливого медика за отворот белого халата. — Пошли в спортзал, там сейчас никого нет!

Мартин крепко сжал и довольно легко отвел руку долговязого в сторону. «А силенок-то у него не очень, — отметил он про себя, — рыхловат».

— Драться в спортзале неинтересно, — сказал он тихо, — я предлагаю дуэль.

С этими словами Мартин влепил долговязому звонкую пощечину. Тот отпрянул, удивленно глядя на обидчика Такой реакции от «клистирной трубки» он никак не ожидал. Присутствующие сначала оторопели, но спустя секунду, осознав всю прелесть предстоящего развлечения, пришли в восторг.

— Вот это по-нашему! — воскликнул кто-то — Пускай тряхнут стариной.

Студенческие дуэли в ту пору снова потихоньку входили в моду. Пример подал Гейдельбергский университет еще в тридцать третьем году. Правда, там все было театрализовано так, что больше походило на спектакль, разыгранный для местной прессы. Присутствовал сам ректор, а после бескровного поединка состоялся банкет. Но в некоторых других университетах к старой традиции отнеслись более серьезно. Там произошли настоящие схватки, неумелые, но жестокие. Гиммлер, разрешивший дуэли в среде своих эсэсовцев, одобрил возрождение студенческих традиций: «Молодой человек должен иметь возможность отстоять свою честь с оружием в руках, кто бы ни был его обидчиком» Отношение же фюрера к такому хоть и традиционному, но, безусловно, устаревшему и даже нелепому в двадцатом веке способу выяснения отношений было отрицательным. Однако официальных запретов пока не последовало.

Владелец креста — его звали Эрнст — забрал награду из рук долговязого.

— Выбирай оружие, Гейнц — говорили со всех сторон. — Раз тебя вызвали, это твое право.

— Друзья, погодите, я сбегаю в библиотеку за дуэльным уставом! — кричал рыжий худенький парнишка в короткой курточке и очках, стараясь привлечь внимание остальных.

— К черту устав! И так все ясно! Выбирай оружие, Гейнц!

— По правилам должно быть по два секунданта с каждой стороны, — не унимался рыжий, — при этом один из четверых — непременно медик, а один — богослов.

— Медиков у нас навалом, а вот где нынче сыскать богослова?

Вокруг них собралась уже целая толпа. Узнав, в чем дело, студенты подключались к общему гвалту. Вальтер несколько раз уговаривал Мартина не делать глупостей, но тот только молча смотрел на долговязого Гейнца и, казалось, был доволен своей выдумкой.

— У вас право выбрать тип клинка, — перешел он на «вы», обращаясь к своему врагу, — шпага, сабля или меч Я надеюсь, вы не опуститесь до учебной рапиры Выбирайте либо извиняйтесь при всех!

Гейнц внезапно вскипел и, ткнув пальцем в ближайших соседей, сказал:

— Вот мои секунданты. Я выбираю сабли. Пошли в Английский парк!

— Нет, так нельзя! — закричал рыжий. — Перед дуэлью противники должны провести ночь дома, сделать распоряжения и написать письма

На этот раз с ним согласились. Решено было встретиться завтра в семь часов утра в условленном месте огромного Английского парка, начинавшегося через два квартала от университета, сразу за Кенигенштрассе. Трое вызвались принести сабли своих отцов и братьев — одну про запас. Вальтеру Бюрену поручили позаботиться о перевязочных материалах и медикаментах, Эрнсту Грокнеру — тому, кто продавал Железный крест, — надлежало принести Библию и изображать студента-богослова. Всем прочим велели молчать о дуэли, чтобы утром на место события не сбежался весь университет.

— Мартин, ты хоть держал в руках саблю? — спрашивал Вальтер друга, когда они вышли на Людвигштрассе и направились к остановке автобуса. — Может, лучше отказаться? Ведь это не рапира. Пропустишь один удар, и все. Может, сообщить декану? По старым правилам на дуэли должен присутствовать декан.

— Не смей этого делать! Я должен проучить наглеца, и если он выбрал сабли, то сам об этом и пожалеет.

— Тогда поехали к Винсенту. У него есть кавалерийская сабля. Ты хоть потренируешься.

В шесть часов утра, что-то соврав родителям по поводу столь раннего ухода, Мартин вышел из дома.

Он уснул только под утро. Не то чтобы он сильно боялся за свою жизнь. Нет, внутренне он был готов к ужасной рубленой ране и даже к смерти. Больше всего он боялся стать посмешищем, сделать что-нибудь не так. Он понимал, что их дурацкая дуэль станет предметом широкого обсуждения и насмешек. Особенно если все кончится царапиной.

В его комнате на столе остался лежать запечатанный и неподписанный конверт. Если он вернется сегодня, то уничтожит его. Если же нет… Родители прочтут его последние слова: «Никто не смеет называть Железный крест барахлом».

«Наверное, следовало написать что-нибудь Мари и маме», — думал он, шагая по первым осенним листьям.

Несмотря на ранний час, народу в условленном месте было намного больше, чем вчера присутствовало при ссоре. Некоторые привели приятелей, а рыжий очкарик — даже двух подруг. Он притащил дуэльные уставы Геттингенского и Берлинского университетов и теперь зачитывал из них отрывки.

— Эй ты, умник, — обратился к нему Бюрен, — ты лучше скажи, это по правилам — тащить сюда девушек?

В это время Вальтер увидел показавшегося из-за деревьев Мартина. Он и второй секундант Винсент подбежали к своему товарищу.

— Знаешь, кто у этого Гейнца Шутцбара папаша? — спросил Вальтер, пожимая руку друга. — Какая-то шишка в полиции. Чуть ли не оберст!

— Плевать.

— А его дядя — группенфюрер штурмабтайлюнга.