Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте Страница 15

– Да, мог, – кивнул Кулябко. – Господин Стрекало это предвидел. Но, в конце концов, речь ведь шла, в сущности, о преступнике. За свои деяния Аленский давно должен был находиться на каторге, это мы позволяли ему разгуливать на свободе, исходя из государственных интересов. А теперь эти интересы требовали принести его в жертву. Причем господин Стрекало придумал, как мы могли бы использовать Аленского двояким образом. Он приказал мне передать агенту револьвер и дать ему возможность пронести его в театр.

– Это с какой же целью?

– А затем, чтобы Аленский мог защититься от Ванды, а может, и застрелить ее. Таким образом, революционеры уничтожили бы друг друга.

– Превосходная идея! – произнес статский советник, не скрывая иронии. – И поэтому ты дал убийце оружие, которое он действительно пустил в ход. Правда, застрелил не мифическую Ванду, а главу правительства Российской империи!

– Да, все так! – произнес Кулябко, чуть не рыдая. – Но кто мог знать, что так получится?!

– Ты! – жестко заявил приезжий. – Ты должен был все знать! Все предвидеть! Для того ты и возглавляешь Охранное отделение. А ты, Кулябко, стал игрушкой в руках заговорщиков. Так что в лучшем случае тебя ждет отставка – это если ты сможешь доказать, что все так и было и ты проявил всего-навсего бездарность и бестолковость. А может, все обстояло иначе, никакого Стрекало не было и ты сам составил план убийства премьера? А, Кулябко? Тогда с тебя совсем другой спрос…

И статский советник впился глазами в лицо начальника киевской охранки.

– Но как же… Как вы можете такое предполагать?! – возопил Кулябко, вскочив с места. – Как же его не было, если его все видели? И адъютант мой, и охрана… Вы спросите! Все скажут!

– Нужно будет – спросим, – пообещал Угрюмов. – Ты сядь, мы еще не закончили. Значит, Стрекало подговорил тебя дать Богрову револьвер и пустить его в театр. А как отнесся к этому сам Богров, когда ты с ним встретился? Не удивился? Не стал возражать?

– Нет, Аленский не высказал ни малейшего удивления.

– Хорошо. А теперь опиши нам, как выглядел этот «посланец императрицы».

– Сию минуту, – ответил начальник охранки, стараясь справиться с волнением. – Значит, среднего роста… лет сорока пяти… волосы светлые… глаза серые… скулы широкие… За ухом – вот тут… – Кулябко тронул себя чуть ниже правого уха. – Тут я заметил шрам. Такой обычно остается от удара шпагой или саблей…

– Это ты молодец, что заметил, – сказал статский советник, переглянувшись со своим помощником; тот, склонившись над столом, быстро заносил в тетрадь все, что рассказывал хозяин кабинета. – Еще что-нибудь?

– Ну, одет превосходно, золотые часы носит в жилетном кармане…

– Ну, это к приметам не относится, – махнул рукой гость. – Теперь скажи, а в театре, во время спектакля, ты видел господина Стрекало?

– Нет, там я его не заметил, хотя осматривал все ложи.

– А ты, значит, был уверен, что такое значительное лицо должно сидеть непременно в ложе! – усмехнулся Угрюмов. – А после покушения? Он заходил к тебе?

– Нет, больше я его не видел, – признался Кулябко.

– А убийца, Богров, во время допросов не упоминал твоего собеседника?

– Аленский? – удивился Кулябко. – Нет, он не… Он, правда, говорил, что приказ убить Столыпина он получил от эмиссара Центрального комитета партии эсеров, какого-то Степана… Но… вы же не хотите сказать, что этот Степан…

И начальник киевской охранки замер, не договорив; как видно, ужасная догадка только сейчас пришла ему в голову.

– Да, Кулябко, рано тебе доверили такую ответственную должность, – сказал статский советник, поднимаясь. – Тебе бы еще лет десять в простых агентах послужить, может, и вышел какой-то толк. Ладно, прощай.

И, не обращая больше на хозяина кабинета никакого внимания, гости вышли.

Глава 11

– Итак, вот она, зацепка! – воскликнул «ротмистр Зверев», когда они со «статским советником» покинули здание Киевского охранного отделения. – Значит, некий Степан, он же Стрекало, все же был! И все приметы совпадают!

– Да, это действительно зацепка, – согласился руководитель группы. – Был человек, который детально продумал покушение на Столыпина, составил план, наметил исполнителей – и полностью осуществил свой замысел. Теперь остается только его найти и хорошенько расспросить… Но вряд ли это будет так просто. По всему видно, что мы имеем дело с человеком весьма опытным, скорее всего – с профессионалом. Смотри, как легко он развел обоих фигурантов, от которых зависел его план, – и Богрова, и Кулябко. Вряд ли такой человек оставит после себя следы, по которым его можно будет найти.

– Ну, какие-то следы в любом случае должны остаться, – уверенно заявил Дружинин. – Все-таки в эту эпоху секретные службы еще не достигли таких высот, как в наше время. Два возможных направления поисков я вижу уже сейчас. Одно – гостиницы, другое – театр. Этот Стрекало должен был где-то остановиться. И он должен был появиться в театре вечером 1 сентября – я в этом совершенно уверен.

– Да, согласен, – кивнул Углов. – Нам надо разделить все киевские гостиницы между собой и обойти их все. Хотя не факт, что «посланник императрицы» остановился в гостинице. У него в Киеве мог быть сообщник, и он мог жить у него. И в театре тоже надо побывать. Возможно, он с кем-то там общался. Но слишком много времени на эти поиски тратить не надо. Главный след ведет нас, конечно, на север, в Питер. Надо выехать туда завтра, в крайнем случае послезавтра.

– То есть ты считаешь, что там, в столице, сложился заговор против Столыпина? Там живут главные заговорщики?

– А где им жить, в Одессе, что ли? Там они, голубчики. Так что пошли в свой номер, будем постоялые дворы делить.

– Пошли, – согласился Дружинин. – А я, кроме гостиниц, готов взять на себя еще и театр. Только с одним условием: раз уж мы остаемся в Киеве на ближайшие сутки, я хочу сегодня вечером сходить на лекцию.

– На какую еще лекцию? – удивился Углов. – О новых типах телефонных трубок, что ли? Так ты сам можешь лекции читать по любой отрасли техники.

– И вовсе не о телефонах, – ответил Дружинин. – Ведь я тебе уже говорил. Я хочу сходить на лекцию Константина Бальмонта. Я о его выступлениях читал, еще в юности. Все сходятся на том, что это было нечто феерическое. И я себе не прощу, если буду здесь, рядом, и не увижу!

– Ладно, иди на свою феерическую лекцию, – усмехнулся Углов. – Она когда, вечером? Вот днем гостиницы обойдешь – ступай, слушай своего Бальмонта.

Всю оставшуюся часть дня Дружинин ходил по гостиницам. Подходил к портье, представлялся жандармским ротмистром и спрашивал насчет представительного блондина со шрамом – не проживал ли, дескать, такой. Если портье только сегодня заступил на дежурство, добивался, чтобы вызвали кого-то из прошлых смен, кто мог видеть и запомнить жильцов.

Легенда его сомнений нигде не вызвала, никто и не подумал спросить у «жандармского ротмистра» документы – как видно, было в облике Дружинина, в его манере себя держать нечто такое, что выдавало его принадлежность к «органам», как бы они ни назывались. Портье добросовестно морщили лбы, листали книги прибытия, подзывали и спрашивали слуг – однако никто не мог припомнить гостя с приметами, которые называл Дружинин. К семи вечера он завершил свой обход. Результат был нулевой – господин Стрекало ни в одной гостинице из имевшегося у капитана списка не проживал.

Пора было идти на лекцию знаменитого символиста. О билете Дружинин заранее не позаботился, а зря: как он выяснил, подойдя к кассе, все билеты были раскуплены, «певец Солнца», как себя называл сам Бальмонт, имел несомненный успех у киевской публики. Дружинин уже решил было пройти в зал, пользуясь своей «жандармской» легендой – он был уверен, что она и здесь сработает; хотя именно на поэтическое выступление в облике «ротмистра Зверева» являться не хотелось. Но тут ему улыбнулась удача: совсем рядом с ним у входа в зал остановилась молоденькая девица, по всей видимости, курсистка, и вытащила из сумочки заветную синюю картонку. Не успела девица раскрыть рот, как Дружинин уже мягко взял ее под локоть и тихо спросил: «Лишний?»

Спустя минуту он уже входил в переполненный зал. Преобладала здесь, конечно, молодежь: студенты, учащиеся гимназий (тщательно это скрывавшие – посещение лекции подозрительного поэта начальство вряд ли одобрило), молодые приказчики, служащие. Место Дружинина находилось довольно далеко от сцены. Не успел он сесть, как занавес раздвинулся и на сцене появился невысокий человек с шевелюрой рыжих волос и такой же бородкой клинышком. Он заметно прихрамывал, но двигался при этом легко и стремительно. Публика встретила знаменитого поэта громкими овациями. Он отвесил поклон и сразу, без предисловий, начал читать:

Есть в русской природе усталая нежность,Безмолвная боль затаенной печали…

В зале, где только что перешептывались и даже громко разговаривали, сразу воцарилась тишина. И Дружинин понял, почему: в том, как знаменитый символист читал стихи, было нечто гипнотическое.