Внедрение (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич Страница 15

– Маша, ты закончила?

– Миша! Так до инфаркта доведешь. Закончила. А вы же давно ушли. Ты чего? – вижу, как он мнется.

– Маша, можно я тебя провожу? – в темноте глаза, лицо его плохо видно, но эмоции слышно прям физически. И что я должна ответить? Отказать? Кто мне нравится, я пока не задумывалась. Влад привлекает своей активностью, уверенностью. Высокий, качается. Это он для ребят достал самиздат Вайдера, как надо заниматься. А Миша молчаливый, делает свое и тихо уходит. Но крепкий, коренастый. Ребята его уважают. Учится в девятом классе.

– Проводи.

– Давай сумку.

Молча протягиваю, улыбаясь про себя. Сейчасдевушки с аэробики видели бы.

– А ты по какой-то системе занимаешься? – ищет Миша тему для разговора, – просто смотрю, веса у тебя маленькие. Культуризмом не назовешь.

– Да, такая система. Что там в ваших секретных бумагах написано? Есть веса для массы, есть для массы и силы, а есть для рельефа и выносливости. Я же девушка. Мне масса не нужна, а изящность и грация. Это только долгой работой достигается.

– Все-таки не привычно, что девушка в качалке. Все на аэробику ходят.

– У меня своя аэробика. Я еще дома занимаюсь. А здесь удобнее, на рабочий лад хорошо настраиваться.

– Слушай, тут слух такой. Ты там шаманишь чего-то. Вроде ведьмы. Извини, давно хотел спросить.

– Ничего не шаманю. И совсем не ведьма. У меня сейчас подростковый период. Проявляю себя, как могу. И так, чтобы интересно было.

– Все равно ты как-то по-другому держишься. Не как другие.

– По-другому, это естественно. Ничего из себя не накручиваю. И другие такие девушки есть, моя подружка, например. Другие себя стесняются, а я не боюсь быть такой, какая есть. Вот и весь секрет.

Мы стояли под фонарем у моего дома. Я забрала сумку:

– Пока.

– Пока, – Миша не ушел, пока я не скрылась в подъезде.

Вечер прошел в бурных мыслях о приключении. Даже почти решила, что при таких событиях голодание не уместно. Да еще и мама с намеками и соблазнами. Но взяла себя в руки. По факту весь этот мысленный сумбур просто не дает мне возможности собраться. Лишь перед сном пришла в себя. Надо удержаться в одном направлении. Попробуй так сделать, когда каждая клеточка орет, что это самое главное в жизни, что срочно надо бросать все силы на отношения. Но мне удалось.

На второй день легче голод переносить. Мысли в порядок пришли. Относительно, но я могу сосредоточиться. После школы я проводила Катю. Нужно найти укромное место, да где же его зимой отыщешь. Вернулась к дому. У нас есть маленький, на четыре сотки огородик. Мы его забросили. Очень часто воруют урожай. Но мама рассказывала, что летом мы вытаскиваем матрасы и загораем. Там есть кусты смородины, ягоды тоже успеваем обобрать. За огородом маленький пруд, который промерзает до дна. Он окружен холмами вкопанных овощехранилищ. Среди них есть и наше, которым мы тоже не пользуемся. Я направилась туда. Там точно никого не будет. Оставляя глубокие ямы, пробралась до огорода. Хорошо, что калитка оказалась приоткрытой. Еще двадцать метров по колено в зернистом снегу с твердой корочкой, и я на проплешине пруда. Огляделась. На самой середине пруда снег принял меня с раскинутыми руками и ногами. Я замерла, и воздух, и вороны, и время. Внутри вызвала образ пожилого врача с раком желудка. Вопрос «почему?» повис и потянулся вверх. Как ледяная лавина, меня ударили образы. Я не шевелилась ни телом, ни мыслью, боясь пропустить что-нибудь. И они заполняли меня, насколько я могла принять и вместить.

«Не все по своей воле. Совсем не все. Для многих случаев нужно разрешение, своего рода лицензия. Нарушать, делать вопреки – хуже для всех. Болезни и испытания не просто так. У них свои внутренние причины и свои цели. Если человек не понимает, зачем и за что с ним приключилось горе, то оно усиливается. Доходит до критического, потому что за все надо отвечать. Разрешения есть на почти все. На богатство, славу, битвы. И на лечение тоже бывает, особенно, в сложных, судьбоносных случаях. Его надо получить. А больному заслужить, понять ошибку и попытаться исправить. Тогда есть шанс. На Дмитрия Семеновича разрешения нет. Он может попытаться найти ошибку и осознать. Потом определить, зачем ему дальнейшее время жизни. Тогда возможно. Но все зависит от него. И тогда возможно разрешение на помощь».

Я очнулась. Часть знаний еще нужно расшифровать хотя бы для себя. Руки и ноги не спешат двигаться. Подтягиваю к себе. Глубоко дышу. Рука черпает зерна снега и умывает лицо. Сажусь. Дыхание успокаивается. Еще снега в лицо. Не к любым знаниям я готова. Встаю. Еще выбираться домой, но это легче по своим следам.

Не спеша пью горячий чай. Сделала бутерброды из черного хлеба и минтая в томате. Пара банок фрикаделек осталась на ужин, когда мама придет. Когда пришла в себя совсем, пошла звонить к бабе Лиде. Трубку подняли не сразу.

– Здравствуйте, Дмитрий Семенович. Это Маша.

– Здравствуйте, Маша. Если честно, думал, не позвоните.

– Вы можете приехать?

– Даже не знаю. Какой смысл? Поговорили мы очень интересно, совсем не ожидал от девочки такой оценки медицины. Но сейчас я себя неважно чувствую. Слабость. Что-то можете сказать по телефону?

– Это долго. И не телефонная тема, – в ответ слышу молчание, – ваш случай нельзя решить за один раз. Требуются и ваши личные движения. Только тогда у меня будет шанс что-то сделать. Но за вас я ничего не решу. Единственное, что могу сказать по телефону, вы должны понять, зачем вам дальше жить.

– То есть как, зачем? – голос осекся и продолжил с возмущением, – Что за вопрос? За жизнь больного я боролся до конца, не спрашивая, как он будет дальше жить и зачем. Разве не так? Это уже личное дело каждого.

– Я не врач. Если решите, приезжайте. Только позвоните. Баба Лида передаст. До свидания, Дмитрий Семенович. – Я положила трубку, не дожидаясь ответа. Неприятный разговор. И уговаривать здесь нельзя. Право выбора священно.

На следующий день объявили, что мы дружно едем в театр. На спектакль «Гроза» Островского. Едут старшие классы, но и нам будет полезно приобщиться к классике. Тем более с театром договорились. А главное, будет встреча с режиссером. На билеты сдавать по два рубля и срочно. Сдали не все. Мальчишки пошли в отказ, а большая часть девочек, в том числе, и мы с Катей решили ехать. Все-таки театр. Старшим классам обязательно, так как у них «Гроза» в программе.

Долго думала, что надеть. Мама настаивала на парадной белой блузке и черной юбке. Но я отвергла их сразу. Подошла мамина юбка, серая в складку, до колена. Чуть велика, но мама мне ее ушила. Свитер мой любимый, крупной вязки, длинный. Мама его постирала сразу же, чтобы уселся. Он сох два дня и действительно сел в обтяжку, закрывая почти до середины бедра. Еще я захотела сумочку. Но ничего интересного не было. Бабуля зашла посмотреть на наши приготовления. Вышла и через пять минут вернулась с миниатюрной сумкой.

– Мне моя мама подарила, – с гордостью сказала она, – стиль ар-деко.

Это был небольшой конверт из толстого полотна, на каком вышивают гобелены. С такой же вышивкой. Узоры и маленький домик. Снизу бахрома. Сверху полоска кожи и защелка. Цепочка для носки была короткая, но мама достала откуда-то цепочку, блестящую, гладкую и длинную.

– Пришьем на время. Ладно, Лидия Васильевна?

– Да уж бери совсем. От меня на память.

– Спасибо, бабуля, – чмокнула ее в щеку.

С цепочкой через плечо сумочка смотрелась стильно. Я распустила волосы.

– Тебе еще ремешок на волосы и точно – хиппи, – оценила мама, – и сумки у них такие.

– А это кто? – я знала про хиппи, но хотелось вытянуть мнение мамы.

– Дети цветов. Счастливое было время, – тень мелькнула на ее лице.

– Если не хиппи, то буду изображать богему.

– Смотри, Маша, что б деньги не уперли, – напутствует баба Лида, – спереди ее носи.

В девять часов к школе подогнали два красных «Икаруса». Мы погрузились и двинулись в путь. Я высматривала Михаила, но его не было. Странные они, глупые мальчишки. А мы наивные фантазерки. В автобусе Катя дремала у меня на плече. Было жалко ее будить, когда зашипели двери. Площадь Волкова перед одноименным театром украшена большой клумбой с голубыми елями. Мы сдали курточки с Катей на один номер в бурлящем ребятами гардеробе. Народ одет разно. Кто-то и просто в школьной форме, девочки в джинсах и блузках или свитерах, мальчики в брюках или джинсах, свитерах и редко в пиджаках. Представители нашей школы влились в общий хаос и учителя нервничали. Когда разобрались, раздали билеты. Девочки гурьбой собрались в туалет и мы с ними.