Шэрон Кендрик - Запретная женщина Страница 16

– Я просто стараюсь быть прилежной.

– Иногда мужчине совсем не нужно прилежание.

– Нет? – Язычок девушки скользнул по внезапно пересохшим губам, потому что от взгляда Джека ее снова кинуло в жар. – Даже от секретарши?

– Даже от секретарши. Знаешь, что бы сейчас предпочел мужчина?

– Я… я не уверена.

– Вот это. – Он одним движением перекатил Эшли на себя и поцеловал. – Лично я предпочитаю это.

Джеку нравился вкус ее губ. Она вся была сладкой, чистой – и в то же время настолько сексуальной, насколько женщина имеет право быть. Он опустил руку вниз, к сосредоточию ее жаркой медовой влажности, и услышал вздох удовольствия в ответ на движение пальцев.

– Джек!

– Ты очень восприимчива, – одобрительно пробормотал он и потянулся за презервативом.

Эшли встретила его любопытным сочетанием готовности и покорности. Джек двигался глубоко внутри ее, наслаждаясь податливостью тугой шелковистой плоти, но на сей раз не сводил глаз с лица девушки. На сей раз он видел, как наслаждение изменило ее обычно строгие черты прежде, чем сам попал под его чары.

После Эшли сонно свернулась клубочком рядом с ним, прижавшись щекой к его груди.

– Это было… удивительно, – робко сказала она.

– Нет, это ты удивительная. – Джек пригладил ее спутанные волосы. – Хотя, признаться, мне странно видеть мою маленькую Эшли такой несдержанной дикаркой.

Сердце девушки дрогнуло, глаза широко открылись. Неужели Джек действительно подразумевал то, что сказал – «моя Эшли»? Или просто оговорился, слишком разнежившись после любви?

– К молчащей Эшли я тоже не привык, – продолжил он, приподнимая пальцами ее подбородок, чтобы она не смогла избежать его взгляда. – Все-таки жалеешь о том, что сделала?

– Нет. А ты?

Джек помолчал, в черных глазах появилось какое-то странное, еще незнакомое девушке выражение.

– Если бы я задумался хотя бы на минуту, мог бы составить целый список причин, по которым нам не нужно было этого делать. Но желание нарастало неделями, твое и мое. – Он провел пальцем от ее шеи к груди. – Это было неизбежно.

Это не было ответом на ее вопрос. Неприятное предчувствие дрожью прокатилось по телу Эшли. Неужели он считал то, что произошло, единичным случаем, который подлежал забвению?

– Ты понимаешь, что я практически ничего о тебе не знаю? – вдруг спросил Джек.

– А тебе… тебе не кажется, что эту тему имело смысл поднять несколько часов назад?

– Я серьезно, Эшли. Не уходи от ответа.

И это говорил человек, который превратил уклончивость в высокое искусство и захлопывался, как устрица, каждый раз, когда она пыталась разузнать что-то о его прошлом! Но Джек оставался ее боссом и, видимо, полагал, что обладает эксклюзивным правом задавать вопросы – даже в такой ситуации, в постели.

– Что ты хочешь знать? Ты читал мое резюме.

– Меня интересует не твоя квалификация, а ты сама! Я знаю, что твои родители умерли, и все. А братья, сестры – кто-нибудь у тебя есть?

Эшли заерзала, жалея, что не может просто откатиться на другой конец смятой постели – подальше от его соблазнительного тела и вопросительного взгляда. Ее прошлое было страной, куда не хотелось возвращаться. Встречая кого-то, чье детство и воспитание не вписываются в общепринятые стандарты, люди обычно спешат с нелицеприятными выводами. С другой стороны, Джек был мужчиной, которому она только что отдала свою девственность, с кем почувствовала то, что не надеялась когда-либо почувствовать. Было бы странно противиться его попыткам узнать ее лучше.

– Нет, я – единственный ребенок, – неохотно ответила Эшли. – Мамы не стало, когда я была маленькой.

– А отец?

Девушка помолчала, взвешивая варианты. Джек казался искренне заинтересованным в ее истории, но не стоило забывать, что сам он происходит из добропорядочной великосветской семьи. Правда о ее происхождении могла показаться ему отталкивающей. «Но ты не можешь обмануть его, – рассудил внутренний голос. – Между любовниками не должно быть лжи. Пусть лучше Джек узнает все из первых уст. Он ведь все равно бросит тебя, какая разница, раньше или позже».

– Я не знаю, кто мой отец. Мне кажется, мама тоже не знала точно, кто он.

– И что это должно означать?

– Одна из опекунш получала большое удовольствие, рассказывая мне, какой… распутной женщиной была моя мать. – Ногти Эшли впились в ладони, так сильно она сжала кулачки. – Спала со всеми подряд, чтобы заработать деньги на наркотики.

– Пытаешься шокировать меня, Эшли? – Джек недоверчиво сузил глаза.

– Нет. Я говорю тебе чистую правду без прикрас, потому что, как мне показалось, ты на этом настаивал. Откуда мне знать, что тебя шокирует, а что – нет? В армии ты видел столько ужасных вещей, что хватило бы на десяток обычных жизней.

Джек немного натянуто рассмеялся тому, с какой ловкостью Эшли перевела стрелку разговора, в процессе неумышленно, но ощутимо задев его совесть.

– Неужели кто-то однажды рассказал тебе, что правда может быть орудием соблазна?

Он понимал, что скользит по очень тонкому льду, но запретил себе думать об опасности. Вместо этого притянул Эшли к себе и позволил ее пряному, сладковатому аромату изгнать из его головы неприятные мысли.

– Меня не учили ничему полезному.

– Но ты все же научилась. – Его пальцы впились в обнаженные нежные плечи, обжигающий взгляд черных глаз – в лицо. – Научилась незаметно, но потрясающе эффективно залезать мужчине под кожу, в самое сердце.

– Не говори мне таких вещей, Джек.

– Не любишь комплименты?

– Люблю, если они соответствуют действительности.

– Они соответствуют. Каждое слово. – Но недоверие в ее голосе заставило его нахмуриться и вспомнить, о чем Эшли ему только что рассказала. – У тебя было тяжелое детство.

Девушка поборолась с искушением сказать, что в конце концов обрела «нормальную» семью, как их изображают в рекламных роликах. С мамочкой, папочкой и даже, возможно, братиком или сестричкой. Она могла бы описать блестящую машину на аккуратной подъездной дорожке. Семейные завтраки, обеды и ужины за большим столом. Торты на дни рождения, елки на Рождество и забавного щенка, который жевал тапки, зная, что всех это только насмешит.

Но какой-то инстинкт подсказывал – она не оказалась бы в постели с Джеком, если бы у нее было такое детство. Что трудности и одиночество, оставившие столько шрамов на ее душе, протянули эту странную нить между ними. Эшли чувствовала, что его душа тоже покрыта шрамами, хотя и не знала от чего. Неужели одна только служба в армии сделала его таким?

– Бывало… нелегко, – осторожно признала Эшли.

– Насколько нелегко?

Она прикусила губу, когда воспоминания нахлынули душной черной волной.

– Даже не знаю, с чего начать. В смысле, надо ли ворошить прошлое и вспоминать опекунов, которых ни при каких обстоятельствах нельзя было подпускать к детям? Тех, кто брал к себе сирот только из-за пособий или пытался заткнуть ими пустоты в прогнивших браках? Тех, кто…

– Распускал руки? – Лицо Джека потемнело.

– Нет, меня никогда не били.

– Есть много способов обидеть ребенка, не нанося ему побоев.

Эшли вспомнила чулан и ощущение, что ее похоронили заживо. Стены, которые смыкались вокруг, пока она не начала задыхаться. Потрясенное, растерянное лицо врача. Ей снова стало трудно дышать.

– Откуда ты знаешь?

– У меня очень развито чутье на страдание и боль. – Он мягко, полушепотом выругался. – Тебя использовали, твоей уязвимостью злоупотребляли всю твою жизнь. И я только что сделал то же самое.

– Ты не использовал меня, Джек! – Она помотала головой. – Я сама хотела этого. Ты не применял силу, тебе даже долго уговаривать не пришлось.

– Но у тебя нет опыта. А у меня его достаточно, чтобы знать, когда следует остановиться. Я должен был контролировать ситуацию. Я должен был прекратить это, пока мог.

«Ну вот он и начал оправдываться», – подумала Эшли. Джек, вероятно, хотел, чтобы она сама отпустила его. Значит, так тому и быть. При всей неискушенности девушка понимала, что не дело приковывать к себе мужчину цепями вины или ответственности.

– Еще не поздно. Все может закончиться здесь и сейчас, если ты хочешь.

Джек посмотрел на нее долгим, задумчивым взглядом, потом рассмеялся.

– Черт бы тебя побрал, Эшли Джонс. – Он привлек девушку к себе. – Тебя и твое жертвенное понимание. Ты знаешь, что, предлагая мне свободу, вынуждаешь добровольно оставаться в плену?

– У меня не было такого намерения.