Андрей Гончаров - Чисто царское убийство Страница 16

– Мне кажется, нельзя исключать ни одну версию, – сказал Дружинин. – Вспомни, Кирилл, какие случаи были в нашей практике там, в двадцать первом веке. Разбираем громкое убийство крупного бизнесмена или серьезного политика. Ищем преступника среди таких же известных фигур. А виноватым оказывается какой-то второстепенный персонаж, у которого был свой маленький конфликт с жертвой. Так и здесь. Организатором или, точнее сказать, заказчиком отравления может оказаться император Карл, султан Ахмед или же наш русский Апраксин, а то и этот… Как его? Бассевич.

– В самую последнюю очередь я взялся бы проверять князя Меншикова, – добавил Ваня. – Во-первых, мотив убийства тут какой-то неясный. Александр Данилович и при Петре был первым лицом в государстве после императора, и сейчас таким остался. В чем выигрыш? А потерять он может очень многое, если к власти придет Петр Второй, отцу которого, царевичу Алексею, Меншиков подписал смертный приговор. А во-вторых, как нам допрашивать князя, живя у него во дворце? Кто нам даст? Предлагаю эту версию оставить на потом как запасную.

– Согласен, – сказал Углов. – Мне тоже показалось, что князь Василий назвал Меншикова из личной неприязни. Проверим сначала всех наших, русских, потом займемся иностранцами, императорами да султанами.

– Может, без султана все же обойдемся? – спросил Дружинин. – Далеко все-таки. И потом, я не уверен, что из меня выйдет хороший турок. Против Евдокии Лопухиной я тоже возражаю. Ведь она содержится в Суздальском монастыре. Это опять придется в Москву ехать, а потом и еще дальше. Может, сначала займемся нашими, петербуржцами?

– Так и сделаем, – согласился Углов. – И начнем с самого что ни на есть «нашего» человека – с графа Геннинг-Фридриха Бассевича, председателя тайного совета герцогства Голштинского.

– Это что же, в Гамбург придется ехать? – спросил Ваня, показав свои познания в исторической географии.

– Нет, гораздо ближе, – с усмешкой проговорил Углов. – Всего лишь на Фонтанку. Граф Бассевич уже довольно давно там проживает.

– А почему ты решил с Бассевича начать? – спросил Дружинин.

– Во-первых, его назвал в числе возможных отравителей князь Долгоруков. А во-вторых, Бассевич известен историкам как весьма толковый и наблюдательный человек, который оставил очень подробные воспоминания об императоре Петре и его окружении. Так что расспросить графа нужно. Но только этакую особу голыми руками не возьмешь. Тут моя бумага от канцлера Головкина не очень подействует. Надо бы его хорошенько напугать. Знаешь, Ваня, к кому я думаю обратиться? Все к тому же князю Василию. Давай-ка съезди к нему еще разок, попроси оказать содействие. Думаю, он тебе не откажет.

Глава 11

Граф Бассевич, председатель тайного совета при его высочестве герцоге Голштинском Карле-Фридрихе, проживал в особняке на берегу Фонтанки вместе со своим покровителем, но занимал отдельные апартаменты. Он прибыл в русскую столицу в начале прошлого, 1724 года, чтобы заключить договор между Голштинией и Россией, а также содействовать заключению брака между герцогом Карлом-Фридрихом и Анной, старшей дочерью императора Петра. Свадьба была назначена на май. В связи с этим на берега Невы приехал и сам герцог.

Двенадцатого февраля люди, проходившие по набережной Фонтанки близ особняка, занимаемого голштинцами, могли видеть, как к западному крыльцу дома, где находились покои графа, подкатили три возка. Из первого вышел человек начальственного вида в модном камзоле и коротком парике. С ним были мужчина в офицерском мундире и совсем молодой юноша в гражданском кафтане. Из двух других повозок вышли солдаты Преображенского полка и капитан, который командовал ими.

Начальник из первой повозки подозвал офицера к себе и произнес:

– Я полагаю, граф Василий Владимирович дал тебе ясное приказание мне содействовать?

– Да, господин надворный советник, – отвечал капитан.

– Слушай, что вы должны делать. Сейчас мы вместе войдем в покои графа, и я объявлю о цели нашего приезда. Засим ты с солдатами останешься в передней, а я с помощниками пройду в покои голштинца и переговорю с ним. Если допрос выявит воровские злоумышления этого графа, я дам команду. Тогда вы войдете и возьмете его. А может, задерживать сего немца и не потребуется. Ясно?

Убедившись в том, что командир преображенцев правильно и полностью понял задачу, Углов вместе с другими членами оперативной группы поднялся на крыльцо и громко постучал дверным молотком.

Едва открылась дверь, надворный советник стремительно шагнул внутрь и объявил опешившему слуге:

– Скажи господину графу, чтобы немедленно спускался сюда. Прибыли чины из Преображенского приказа для следствия об его воровстве и измене. Ждать мы не будем! Если он немедля к нам не пожалует, то мы сами к нему поднимемся!

Слуга бегом пустился докладывать о необычных гостях, а Углов принялся расхаживать по вестибюлю, разглядывая гобелены, висевшие по стенам.

Долго ждать ему не пришлось. Прошло всего несколько минут, и на лестнице показался человек лет сорока пяти в щегольском кафтане. Это и был граф Бассевич.

Он недаром слыл проницательным человеком, с первого взгляда определил, кто здесь главный, подошел к надворному советнику, вежливо улыбнулся и сказал:

– Слуга мне доложил, что вы прибыли с заданием иметь со мной беседу. – Советник герцога Голштинского говорил по-русски довольно чисто, хотя и путал иной раз рода и падежи. – Извольте, я готов к разговору. Солдаты пока могут обождать здесь, я полагаю. А о чем будет идти речь?

– Об убийстве государя императора Петра Алексеевича, – веско произнес Углов, сверля взглядом немецкого графа. – Мне приказано провести тщательное расследование сего запредельного злодеяния. Я надворный советник Кирилла Углов, со мной мои помощники. – Тут незваный гость показал на Дружинина и Ваню. – Мы тебя будем спрашивать, а ты – все без утайки отвечать.

– Понятно. – Граф закивал. – Пойдемте наверх, в кабинет, там нам будет удобнее.

– Вообще-то я имею полномочия везти тебя, граф, прямо в приказ, где и провести допрос со всей строгостью, – сказал Углов, словно бы пребывая в сомнении. – Для того мне и конвойные солдаты дадены. Ну да ладно, давай сначала здесь побеседуем.

Оперативники, следуя за хозяином, поднялись на второй этаж и вошли в уютный кабинет, убранный дорогими коврами.

Бассевич чуть ли не сам усадил каждого из гостей в кресло и спросил:

– Не угодно ли мальвазии? Она у меня отменная, из Испании! А вот табак, тоже самый лучший!

– Вино мы после будем пить, когда с делом покончим, – сурово ответил на это Углов. – А пока сядь сам да отвечай на вопросы. А мой помощник протокол вести будет.

Ваня действительно достал из карманов бумагу, гусиное перо, пузырек с чернилами и приготовился записывать.

– Итак, сказывай, что тебе известно насчет злодейского замысла извести государя императора Петра Алексеевича? – задал надворный советник первый вопрос.

– Да мне, собственно, ничего такого не известно, – пролепетал голштинец. – Вот от вас первого такое слышу.

– Ну, если ты и дальше так думаешь отвечать, то зря мы сюда, в твой кабинет, поднимались, – заявил Углов и покачал головой: – Надо ехать в Преображенский приказ и там настоящий допрос тебе учинять. – Он встал с кресла столь решительно, словно и правда собирался уходить.

На лице голштинского графа нарисовался ужас. Как видно, он был наслышан про весьма суровые нравы российской политической полиции.

– Да, я краем уха слышал, как придворные после смерти императора шептались о том, что он якобы умер не своей смертью, был отравлен, – поспешно проговорил Бассевич. – Мы с его высочеством герцогом обсуждали, кто мог желать смерти императора Петра, называли различные имена.

– Какие же?

– Первый человек, о котором тут надобно вспомнить, – это князь Меншиков. Государь в последний год был им весьма недоволен, не раз бил прилюдно за воровство. А второй – это князь Петр Голицын. Мне известно, что он мечтает возвести на престол внука царя, мальчика Петра Алексеевича, чтобы править Россией из-за его спины. Его высочество герцог предполагал также, что извести царя могла его супруга Екатерина, но я решительно тому возражал.

– И почему ты столь решительно возражал?

– Я лично не раз наблюдал, как одна только государыня могла помочь своему супругу, – стал объяснять Бассевич. – У него часто случались приступы головной боли, столь сильной, что она вызывала судороги во всем теле царя. Врачи не умели облегчить муки императора, а у Екатерины это получалось. Уже один только звук ее голоса успокаивал монарха, утешал его гнев, вызванный болью. Потом я видел, как она сажала супруга подле себя и брала за голову, которую почесывала. Это производило на императора совершенно магическое действие, он сразу засыпал. Охраняя его покой, императрица сидела, держа голову царя на своей груди, – и так в течение двух, а иногда и трех часов! Какое самоотвержение! Оно оказывало свое целебное действие. Царь просыпался совершенно здоровым и бодрым. И вообще меж ними имелась любовь подлинная, не знающая расчета. Где тут мог родиться умысел на убийство? Нет, это совершенно противно всей человеческой природе, как я ее наблюдал.