Анатолий Матвиенко - Танки генерала Брусилова Страница 16

– Петр Николаевич! Вас не узнать. – Унтер револьвером отогнал конвоира. – Вы ранены?

– Руки сгорели. Заживут.

– Идемте, ваше благородие. Вас перевяжут.

– Обожди, Епифан. Тут у меня разговор есть кой с кем.

Тяжело ступая в обгорелой одежде, с потеками крови на спине от китайского штыка, Врангель направился к британскому лейтенанту.

– Я – командир роты танкового полка ротмистр барон фон Врангель, – представился он по-английски. – Назовите свое имя, лейтенант.

– Зачем? – ехидно ответил тыловой вояка.

– Когда у меня заживут руки, я имею честь вызвать вас на дуэль.

– Что за дикость! В армии Его Величества дуэли запрещены.

– Тогда пристрелю как собаку. Имя? Или тебе стыдно произнести его вслух, британская мразь?

– Господа, давайте уйдем отсюда, – предложил другой уроженец Альбиона. – После ранения русский не в себе.

– Не хотите называть имя – не надо. Когда-нибудь встретимся на поле боя. И я буду убивать англичан. Клянусь честью. Всех вас. Каждого. До последнего. Тогда, надеюсь, сдохнут и четверо трусов, которых вижу перед собой. Честь имею.

Скандал имел последствия. Генерал Бекесфилд, заслушав донесения своих офицеров и не потрудившись узнать мнение другой стороны, потребовал выдать Врангеля для предания военно-полевому суду. Брусилов в грубой форме послал его к далекой британской бабушке и потребовал суда над англичанами, оскорбившими раненого героя. Вокруг лазарета появился постоянный наряд в составе танка, двух пулеметных расчетов и безлошадных бойцов с приказом стрелять на поражение, если кто явится по душу раненого барона. Смелых не нашлось.

Через неделю смешанное англо-русско-китайское воинство вышло к предместьям Шанхая, пылавшего от боев британского десанта и остатков частей микадо. Впереди стучали гусеницами три оставшихся в строю танка.

Война закончилась поражением Японии, кучей наград для полка Брусилова. Один лишь Врангель вместо поощрения получил взыскание и изгнание из гвардии. И тогда генерал-майор добился личной аудиенции у Военного министра Александра Федорович Редигера.

– Ваше высокопревосходительство, британское командование нарочно ошельмовало русского офицера, выгораживая своих штабных крыс, оскорблявших раненого барона. Более того, ротмистр образцово организовал ремонт бронеходов, а затем сам участвовал в бою, прикрыл товарищей и, рискуя жизнью, раздавил гусеницами батарею японских орудий. Горел в танке, был ранен. В почерневшей форме и с ожогами китайские солдаты не отличили его от японцев и затолкали в кучу к военнопленным. Когда барон на английском языке обратился за помощью к английским негодяям, они высмеяли его и заявили, что это очень хорошая шутка – русский танкист среди желтых макак. Ваша светлость, русский офицер и дворянин не может и не должен терпеть такую низость.

– Дворянин, говорите? Мы с вами тоже дворяне, господин генерал-майор. Высшая обязанность и долг дворянина состоит в служении Государю. Он послал вас в Китай для улучшения отношений с англичанами. Что изволил учинить ваш барон? Сыр-бор на весь мир! Британские газеты напечатали, что русские офицеры только и мечтают, чтобы воевать с ними на уничтожение. Он единым высказыванием перечеркнул вашу помощь в войне и многолетние тщания нашей дипломатии. По-хорошему его нужно вообще гнать из армии.

Брусилов смолчал. Кому нужен Государь Император, в интересах которого, чтобы о его дворян и офицеров иностранные тыловики вытирали ноги? Отношения дворянина и суверена двоякие. Дворянин готов жизнь отдать за монарха, но и от него ждет защиты. Говорить такие вещи в присутствии Военного министра и доверенного лица Николая Второго негоже. Поэтому генерал-майор поднял другую тему – о будущем танковых войск.

Редигер с досадой отодвинул пространный рапорт с визой Вернандера об опыте боевого применения Б-1 в Китае. Досадовал он потому, что среди авторов прилагаемой докладной записки значился и опальный Врангель. Действительно, он был единственным инженером, оказавшимся в практическом сражении за рычагами. Зачем подчеркивать его участие? Из Брусилова не выйдет толкового военачальника. Эдакий бесхитростный, плохо ориентируется, не знает удержу в защите подчиненных. Подумаешь, какой-то барон…

– Ваше высокопревосходительство, технические замечания переданы в тракторный отдел Главного инженерного управления, – не сдавался генерал. – Мы взяли на себя смелость подчеркнуть особые тонкости танковой тактики: атака совместно с конницей, прорыв заранее подготовленной обороны, управление ротой в бою.

– Я непременно ознакомлюсь и доложу Государю. Ступайте, Алексей Алексеевич.

Брусилов вытянулся, коротко брякнул «честь имею» и покинул министерский кабинет в уверенности, что с тем же успехом мог выбросить рапорт в Янцзы. Очевидно, что ограниченность Редигера, желание не боеспособность армии наращивать, а дипломатически маневрировать перед возможным врагом суть не собственные его грехи, но государственная политика, спущенная министру свыше. Даже, право, неловко ожидать мельчайшей самостоятельности от чиновника, четверть века воевавшего исключительно на канцелярском поприще и видевшего войска лишь на парадах. А уж если совсем в вольнодумство впасть, выходит, что назначение на верховную должность паркетного шаркуна, имеющего такой же боевой опыт, как и у самого Императора – нулевой, выдает стремление Государя иметь мощную армию лишь на бумаге.

Выйдя в ноябрьскую слякоть Дворцовой площади, генерал впервые вплотную задумался о неопределенности, нависшей над ним самим. В ближайшие дни он получит какое-нибудь назначение, например командиром кавалерийской дивизии в Тмутаракани или его временно оставят в Питере при штабе. Что же – танковой вехе в его жизни конец? И десятки русских могил к востоку от Чанчжоу украсили китайский пейзаж просто так?

Редигер проявил к успехам танкового полка полную безучастность, а Император, судя по реакции министра, куда больше озабочен международным конфузом. Они забывают, что у британцев остались десятки танков и артиллерийских тягачей. Да, джентльмены – бескультурное самодовольное быдло. Но не дураки. Они смекнули, что, не имея бесплатного китайского пушечного мяса и бронированных огневых точек, понесли бы на преодолении японских рубежей изрядные потери. Нет сомнений, что уцелевшие Б-1 уже под Лондоном, их до винтика разбирают и обнюхивают совсем не бесталанные инженеры. Так что ежели сбудется предсказание не Государя, а Врангеля, и нам англичан воевать, с их стороны танки будут всенепременно. А с нашей?

Помянув нехорошими словами русскую расхлябанность, в пучине которой бесследно погибают замечательные начинания, Брусилов решил обратиться к истокам, то бишь к создателям танка и тягачей – Бергу, Романову и Брилингу. Может, и к великому князю придется идти с челобитной: с его подачи на Руси появился первый боевой бронеход.

Глава третья

Александр Маврикиевич чувствовал себя отвратительно, куда-либо ехать решительно отказался, однако выразил радость принять у себя дома господ танкистов в любое удобное для них время. Приглашением они не преминули воспользоваться.

Николай Брилинг чуть располнел. Он порвал с эсерами, которые после революции ушли в индивидуальный террор и стройными рядами отправились на каторгу. Ныне он принадлежал к экзотической марксистской партии социал-демократов и по-прежнему любил щеголять в узком кругу лозунгами вроде «долой самодержавие». Однако инженер здорово изменился с тех пор, как в январское воскресенье застрелил гвардейского офицера. Теперь его более вдохновляли думские способы революционной борьбы. Будто российский псевдопарламент сможет проголосовать за отмену самодержавного строя, Император тут же возьмет под козырек и двинет на остров Святой Елены ждать смерти от старости.

Романов светился довольством. Главное артиллерийское управление Военного министерства, или бог войны, как они скромно себя величали, пришло в воодушевление от китайских испытаний паровых тягачей. В ГАУ слышать не хотели про двигатели Тринклера и ратовали за паровые тягачи шестидюймовых гаубиц, показавшие себя надежнее в жарких условиях, нежели бронеходы с моторами внутреннего сгорания. От Романова требовали улучшения конструкции с китайскими замечаниями и упрощения выделки для массового производства. Одновременно пушкари задумались о корабельных восьми– и даже десятидюймовых калибрах на поле боя, раз появилось чудодейственное тягловое средство.

Барон Врангель, залечивший ожоги на лице и большей частью восстановивший подвижность пальцев, выглядел сосредоточенно и хмуро. Он вынес положенную долю пилюль за недостаточный пиетет в отношении британских союзников и спокойно ждал назначения, вряд ли почетного и сулящего перспективы. И уж, естественно, никак представить не мог, что напротив него сидит, спокойно наливает рюмку и накладывает буженину убийца Лешки Вострякова. Мир тесен, но мы не всегда понимаем насколько.