Андрей Шандаров - Время Сварога. Грамота Страница 16

– Сможешь идти? – спросил он, оглядываясь по сторонам.

– Там! Там! – показывала рукой Маня в сторону своего дома, горе и слезы душили ее.

– Понял, – кивнул головой ордынец, – быстро за мной! Не отставай!

Он влетел в ворота, как вихрь, и сходу воткнул клинок в грудь первому, кто встретился ему на пути. Увернулся от копья и метнул нож в другого. Третьего и четвертого он достал у дверей. Остальные, привлеченные криками соратников, выскакивали из дома и тут же попадали в объятия смерти. Словно играючи, орудуя саблей и ножом, он расправлялся с вооруженными людьми стремительно и безжалостно. Со стороны это походило на неведомый танец – так складно и красиво исполнялось каждое движение. Ничего лишнего, все подчинялось каким-то ему одному известным правилам ведения боя. Враги падали под ноги, как тряпичные куклы, не в силах поразить его своим оружием. Через минуту все было кончено. Вохма стоял посреди битвы, как скала. Изогнутый клинок очертил свой последний круг и успокоился в ножнах.

Маня кинулась к родителям. Они были мертвы. Но младший братишка продолжал дышать. Темное пятно расползлось по груди, чуть выше сердца.

– Он жив! – крикнула девушка своему спасителю.

– Хорошо! Ты сможешь его нести?

– Да.

– Тогда вперед. Нужно идти быстро.

Они шли сквозь дым и огонь пожарища. Порой было трудно дышать и Маня, неся на руках тело брата, подала на землю, собираясь с силами. Несколько раз им на пути попадались разрозненные отряды захватчиков, и тут Вохма показывал все свое воинское умение – крушил врага без разбору, не давая тому опомниться. Маня следила за ним восхищенным взглядом. Он казался ей былинным богатырем, сильным и непобедимым.

Наконец они оказались под крышей, где заботливые руки приняли у девушки тяжелую ношу. Мать Вохмы перевязала Ванятке рану и остановила кровь. Худое тельце едва подавало признаки жизни. Мать переглянулась с мужем и покачала головой. Ребенок умирал. Сколько ему оставалось жить, не знал никто.

Вохма смотрел на двор сквозь щель в двери. В доме он был один. Остальные домочадцы спрятались в подпол. Отец, было, попытался встать с ним рядом, но сын убедил его не мешать ему в ратном деле. Вооруженный саблей и ножом, он ждал. Трое тверских воинов заскочили на кузню и озирались по сторонам в поисках наживы. Один пошел в дом. Едва он открыл дверь, как рухнул без звука на пол с перерезанным горлом. Двое других, не дождавшись приятеля, пошли следом. Та же участь ждала и их. Вохма оттащил тела в сторону и опять принялся ждать. Используя тактику засады и то, что войско, грабившее город, действовало небольшими отрядами, он в одиночку расправлялся с каждым. Вот опять во двор зашли враги. Теперь их было больше. Человек семь. Трое сразу двинулись в дом, держа оружие на изготовку. Вохма лег на пол, притворился мертвым. Как только все трое оказались внутри, он сбил с ног первого и, пока тот падал, вонзил ему нож в сердце, проткнув грудной панцирь. Одновременно с разворотом отрубил голову второму, и не успела голова с грохотом укатиться в угол, как третий, с выпученными глазами, уже висел бородой на лезвии ножа, острие которого пробило ему затылок. С улицы увидеть то, что творилось внутри, было невозможно. Ни единым звуком дом не выдавал происходящее. Черный провал дверного проема поглощал в себя врагов одного за другим, словно не мог насытиться, а те шли внутрь навстречу своей гибели. Опьянев от крови и легкой победы, они не чаяли встретить сопротивление в какой-то избе, в которой и взять-то было нечего. Но они все шли и шли. Зрелище было страшное – тела врагов уже не помещались в избе. Вохма растаскивал их вдоль стен и складывал друг на друга, оставаясь на маленьком пятачке, залитым кровью. Он с трудом переводил дух. Грязная одежда прилипла к телу. Во мраке избы блестели только его глаза.

Незаметно наполз вечер. Рубленный деревянный город менее чем за сутки превратился в огромное пепелище. Горело все, что могло гореть. По бывшим улицам трудно было передвигаться от обилия мертвых тел. Оставшихся в живых горожан: женщин, стариков и детей – выводили на берег реки, срывали с них одежду, украшения и казнили, бросая трупы в воду. Их было так много, что река отказывалась принимать мертвых и выталкивала их обратно на берег. Матери молили убийц оставить в живых хотя бы детей, закрывали их своими телами, принимая на себя смертельные удары, но те были безжалостны. Крики и стоны неслись над землей. Бог отвернулся от людей. За что он наказывал их? За какие грехи? Берег Тверцы пропитался безвинно пролитой кровью.

Глава шестая

Весь день я готовился к побегу. Несколько раз выходил на улицу, приучая вахту к тому, что я уже не лежачий больной и мне нужен свежий воздух, но к забору не подходил, чтобы не привлекать внимание. Маруся забегала несколько раз.

– Воронин, у тебя все хорошо? Голова не болит? – всякий раз справлялась она, совала таблетки, заставляла выпивать их при ней и ставила укол.

Я отвечал, что все в порядке, не обращая внимания на звон в ушах и тупую боль при наклонах.

Вскоре появился дознаватель. Никак не выдавая свою осведомленность относительно его планов, я «тупил», как мог. Он продолжал настаивать на признательных показаниях, но теперь тактика его изменилась. Если раньше он горячился, то теперь демонстрировал полное равнодушие, мол, вот тебе факты, а решение остается за тобой. Хочешь – принимай, хочешь – нет. Тебе жить. Я опять сослался на слабость и попросил его уйти, не дав окончательного ответа. Он улыбнулся напоследок и простился, но я уже знал цену этой улыбки.

Вечером, как стемнело, я снова вышел на улицу, закутавшись в халат. Свет от фонаря над входом покрывал площадь до ближайших кустов. Легкий морозец тронул лицо. В тапках на босу ногу я проследовал вдоль забора в полной темноте и добрался до дыры. Доски, как и вчера, поддались без скрипа, и я оказался снаружи.

У дороги стоял припаркованный черный джип. Где-то я уже видел его, но в волнительной горячке вспоминать не стал. Фары мигнули и из открытого окна послышалось:

– Сюда!

«Хорошо живет ротный, классная тачка!» – подумал я, залезая в открытую заднюю дверцу.

В машине было темно, я плохо рассмотрел того, кто схватил меня за шею и крепко прижал к лицу влажную марлевую салфетку.

– Ну что, бегунок, добегался? – последнее, что я услышал, теряя сознание от едкого сладковатого запаха.

Опять я увидел себя в паутине. Только теперь передо мной был лес. Я шел энергичной поступью за седовласым старцем. Тот поминутно оглядывался, что-то говорил, но слов я не слышал. Меня не покидало ощущение важности происходящего, словно в жизни наступал какой-то переломный момент. Странное одеяние старика напоминало о чем-то хорошо известном, но давно забытом. Мы вышли к заболоченному озеру. На высоком берегу вырезанными из дерева столбами высились фигуры диковинных существ. Грозные бородатые лики могли отпугнуть кого угодно. Сплошь испещренные угловатыми символами они располагались по кругу, который ограничивался извне неглубоким рвом. В центре круга находился плоский каменный стол – алтарь, рядом колодцем лежали сухие поленья. Два столба с перекладиной наверху служили входом, над ним плоским диском висело плетеное из бересты солнце. Старец поклонился, сложил руки на груди и вошел в ворота, приглашая меня следовать за собой. Но тут паутина заволновалась, нити ее задрожали и напряглись. Картинка размылась и вмиг исчезла.

Я лежал в замусоренной комнате без окон на грязном матраце, связанный по рукам. Кирпичные стены, непонятные металлические конструкции, низкий потолок с тусклой светящейся лампочкой – вот, что я увидел, открыв глаза. Было тепло, даже жарко, словно за стеной дышала огнем печь. Запах сгоревшего угля и пыль, которую ни с чем не перепутать, царапали горло.

Я долго приходил в себя и пытался размышлять. Бесспорным оставалось одно – меня похитили. Богданов времени зря не терял. Но вот зачем ему нужен я? Ладно, выясним позже. Мысли блуждали, я с трудом пытался их собрать в единое целое и сконцентрироваться. С трудом, но все же мне это удалось. Интересно, как они узнали, где и когда меня ждать? У меня даже не возникло подозрения о подмене машин. Оставался главный вопрос: как отсюда выбираться? Сдаваться я не собирался.

Пытаясь подняться, я сразу почувствовал тошноту. В виски застучало барабанными палочками.

– Черт бы вас всех побрал! – в сердцах выругался я и босиком доковылял до закрытой двери.

Обшитая железом дверь с гулом приняла на себя удары ногами. Я бил до тех пор, пока не заболели пятки. Наконец за дверью послышалось движение, лязгнул замок.

– Че долбишься, придурок?

Передо мной возник яркий представитель синюшного класса. Опухший от водки, он, на вид обыкновенный бомж, уставился на меня красными кроличьими глазками.