Врата в Сатурн - Борис Борисович Батыршин Страница 16

Невесомость радует только космических туристов и новичков — да и то лишь первые несколько минут, пока кувыркаются в приёмном шлюзе — или спортсменов, упражняющихся в сайберфайтинге или «нуль-гимнастике» — так прозвали ещё один 'орбитальный вид спорта, появившийся совсем недавно и заключающийся в проделывании акробатических трюков в условиях отсутствия тяготения. В остальном же, невесомость — это постоянный источник мучительных неудобств, в которые превращаются самые простые мелочи, вроде гигиенических процедур или приёма пищи.

Сейчас на «Тихо Браге» кроме пяти членов экипажа размещалось ещё семь человек — пять сотрудников группы Гарнье, включая самого француза, и мы трое. Нам с Юркой отвели двухместный «пенал»; Миру же подселили к девушке-астрофизику. С ней же отправился и Дася; сама скрипачка, как и её соседка пришли в негодование, когда Юрка заявил, что не собирается кота выпускать переноски во время перелёта, и немедленно спасли пушистого члена «Зари» от такого тиранства. Я против такой замены ничуть не возражал, предупредил только, что пользоваться лотком и даже миской с водой в невесомости кот не сможет — а значит, помогать ему в этих жизненно необходимых процедурах придётся сердобольным обитательницам каюты. На том мы и расстались; Катя (так звали девушку-астрофизика) осталась сюсюкаться с новым соседом, Юрка потащил Миру в обсервационный отсек, любоваться видами Луны (как будто не «звезде КЭЦ» не успели насмотреться!); я же, вернувшись в наше обиталище, включил извлечённый из чемодана компьютер (в пассажирских каютах «Тихо Браге подобные излишества отсутствовали) и достал коробку с гибкими дисками. Следовало, пока было время, зафиксировать в дневнике события прошедших дней — с некоторых пор я старался делать это регулярно, с интервалом, самое большее, в двое–трое суток. Заветная же дискета с 'особо секретным дневником» осталась в контейнере — до неё очередь дойдёт на «Заре», когда я, устроившись в отдельной каюте, смогу вволю предаться воспоминаниям и размышлениям.

Поработать не удалось. Не успел я открыть текстовый редактор и настучать на клавиатуре хотя бы строку, как браслет на запястье (мы уже успели подключить свои девайсы к информационной сети «Тихо Браге») негромко пискнул, и тут же ему ответила никелированная сетка интеркома.

— Пассажира Алексиса Монахова вызывает капитан Сеннан. — сообщил мужественный голос. Сказано было по-русски, но с сильнейшим акцентов. — Жду вас в кают-компании ровно через десять минут.

И отключился. Ага, сообразил я, значит, второй пилот успел сообщить капитану о моём предложении касательно образовавшейся на борту вакансии, а значит, следует поторопиться. Я закрыл крышку компьютера, проверил, надёжно ли фиксируют его на столе эластичные ремни, и выплыл из каюты, не забыв тщательно запечатать за собой люк.

Кают-компания, она же столовая,– по сути, небольшой зал, в конце единственного в жилом отсеке корабля коридора, к уда выходили все каюты, — сообщалась через отдельный, внутренний люк с камбузом, но своего люка, отделяющего её от коридора, не имела. Люди собирались здесь только ради приёма пищи; всё остальное время кают-компанию оккупировал капитан «Тихо Браге», использовавший её в качестве рабочего кабинета. На стене кают-компании я обнаружил полный список членов экипажа и пассажиров.

Была здесь и фотография встречавшего меня второго пилота — с полным именем, написанным, как и положено, по-русски, по-английски и по-французски. Я задумался, припоминая, где я его всё-таки слышал, а потом едва не хлопнул себя ладонью по любу. Ну, конечно: в оставленной мной реальности он стал первым монгольским космонавтом, слетавшим на орбиту, кажется, в начале восьмидесятых, по программе «Интеркосмос». Между прочим, напарником монгола и командиром корабля был тогда Владимир Джанибеков, чьё промороженное в межпланетном вакууме тело мы вытаскивали из мёртвого «Эндевора»… Совпадение — или нечто большее? Да нет, ерунда… Я помотал головой, отгоняя некстати пришедшие на ум параноидальные мысли и, чтобы окончательно от них избавиться, вспомнил байку, ещё жизни. Согласно ей, советские офицеры, служившие в дальнем степном гарнизоне в Монголии, придумали своеобразный ритуал. Когда в разгар очередной пьянки (а чем ещё заняться в этой забытой богом и армейским начальством дыре?) предстояло отправить в ближайший городок, до которого было не меньше пятнадцати километров, гонца на «Уазике», на эту ответственную должность назначали того, что первым не сумеет без запинки выговорить имя и фамилию первого монгольского космонавта — Жугдэрдэмиди́йн Гуррагча́, он же Сансар, второй пилот космического грузовика «Тихо Браге». Я подумал — а знал ли, «тот, другой» Сансар об этой байке? Сомнительно — я, помнится, я позаимствовал её из какой-то книги про попаданцев, и вряд ли она могла попасть к нему в руки…

Нашлись на доске и наши фотокарточки с указаниями ФИО и приписками «пассажир». Я удивился — и когда только они успели раздобыть фотки? Наши с Кащеем «личины» явно были позаимствованы со служебных удостоверений, и, как по качеству, так и по художественным достоинствам безнадёжно проигрывали портрету Миры, переснятому с концертной афиши. Такими были залеплены коридоры «Звезды КЭЦ», а одна из них висела и в кают-компании– с объявлением, что гостья намерена дать концерт прямо во время предстоящего рейса. Я успел подумать, что надо бы посоветовать скрипачке хорошенько подготовиться к этому мероприятию — вряд ли ей приходилось до сих пор выступать в невесомости, — как за спиной у меня раздалось негромкое «кхе-кхе».

Я обернулся — капитан «Тихо Браге», собственной персоной -зависнув на пороге кают-компании, он приветственно помахал мне рукой. Я ответил тем же.

— Добрый день, Алексис! Мы с вами, кажется, знакомы?

На этот раз он говорил на родном языке, причём манера речи выдавала в нём выходца из южных штатов.

Итак, Юджин Эндрю Сернан платиновый блондин с узким, породистым лицом типичного англосакса, лет сорока пяти или около того, ещё в «той, другой» жизни запомнился мне тем, что стал последним человеком, побывавшим на Луне в рамках программы «Аполлон» — а в оставленной мной реальности так и вообще последним, о чём он даже написал, кажется, в девяносто девятом, книгу. Здесь же это произведение написано, вероятно, не будет — потому что автор уже который год не слезает вместе со своим кораблём с окололунных орбит, а на самом спутнике Земли побывала с тех пор не одна сотня человек.

— Так точно! — бодро отозвался я, тоже по-английски. — Вы были на «Ловелле», когда я имел удовольствие поохотиться на электрических гадин, повылезавших из «звёздного обруча».

Он хохотнул.

— Да, лихо вы их, взрывчаткой!..Признаться, Алексис, я вам до сих пор завидую — как же, первый обитатель Земли, убивший инопланетное животное, да ещё и такое опасное! Как минимум,