Новичок в XIX веке. Снова в полиции! (СИ) - Михаил Леккор Страница 16

Князь подпрыгнул, потом опамятовался, огляделся. Было тепло, но не жарко, безветренно. Воздух на улице не пах бензином и газом, как в ХХI веке. Правда, явно отдавалось терпким конским навозом, но не сильно и только местами. Людей было сравнительно немного. XIX век! Если в XXI веке в первопрестольной было полтора десятка миллионов, то в две сотни лет назад не было и миллиона. И хотя сама Москва тоже была крохотной, замыкаясь в основном Бульварным кольцом, но все равно, людей было до неприличия мало.

Ему надо было идти почти пол Москвы. Ничего страшного, во-первых, Москва XIX века, как уже говорилось, оставалась еще очень мала. Во-вторых, Константин Николаевич был молод и здоров. Не то, что в XXI веке — стар и немощен. Буквально через час он уже пришел к родительской квартире.

Хорошо идти пешком по вечерней спокойной Москве XIX века! Ни тебе мельтешения огромного числа автомобилей, ни надоедливого хулиганья, ни загазованной природы. И желудок он прилично потряс, избавив от пищи и спиртных напитков!

Глава 7

— Как отвратительно в России по утрам, — пел когда-то в будущем популярный певец. Или же это народное творчество? Все равно, не вообще в России отвратительное, а у конкретного россиянина, который накануне много ел и пил в ресторане! И не столько обильно пил, сколько вкусно и много ел, откровенного говоря, Константин Николаевич вчера по-старчески понадеялся на молодой крепкий желудок, и совсем не контролировал себя. Кушать ведь не выпивать, можно долго и часто и ничего тебе не будет!

Оказалось, что совершенно зря так он считал и надеялся. Поскольку хотя тело было молодым, но слабым, а сознание априори дряхлым и вялым, то и моральный дух оказался не очень крепким и гвоздедробильным. Так-то есть, поговорка «в здоровом теле — здоровый дух» очень хорошо срабатывал именно в негативном плане. хреноватенько было всем — и физическому телу, и моральному духу. Хотелось получше зарыться в мягкую постель и притащить любимый тазик был поближе на случай рвотного позыва.

А тут еще дражайший отец, узнав от слуги Гриши, что сын, наконец-то, изволил проснуться, пришел к нему в комнату с твердым намерением — побеседовать «по душам». Проще говоря, отругать за вчерашнее пьянство. Ну и что первый рабочий день и будущие коллеги попросили, почти потребовали прогуляться в ближайший ресторан, или, Боже упаси, простонародную харчевню, чтобы там нахлебаться дешевым вином. А характер у тебя где?

Малопьющий Николай Анатольевич такой алкогольной практике очень активно в семье противодействовал, понимая, что это путь в никуда. Но как-то одновременно вяло и нехотя. Все-таки сын уже взрослый князь Долгорукий! Нечего его гнобить, как кого-то сыромяжного крестьянина.

Поэтому на первый раз неопределенно спросил, копя будущий гнев:

— Как у тебя, сын мой разлюбезный и единственный, прошел первый рабочий день в полиции? Что-то больно ты вчера вечером был, к моему удивлению, пьян!

Константин Николаевич с появлением уважаемого отца Николая Анатольевича вынужден был сесть на своем прокрустовом ложе, иначе уже и не назовешь, так ему было кромешно и некомфортабельно. Тело с ним по этому направлению бытия было согласно. Голова заметно заболела, зашумела, призывая к дальнейшему лежанию в горизонтальном положении. Но особенно завозмущалась съеденная вчера разнообразная еда. Не согласная с движениями хозяина, она решила посмотреть, что же там на белом свете странного творится и куда они, собственно, идут?

Попаданец, глядя на отца, едва сумел послать мыслительный посыл еде — остановится и одуматься. Ибо мыслительная еда это в любом случае страшный кошмар, хоть в XIX веке, хоть в XXI. Больше тут Георгий Васильевич ничем своему реципиенту помочь не мог, поскольку за всю свою жизнь он так напиваться-наедаться успел в лучшем случае раза два-три, да и то довольно условно. Во всяком случае, ситуацию, когда ему на следующее утро было бы так плохо, как сейчас, он не помнил совсем. хотя на память, вроде бы, совсем не жаловался.

«Надо хотя бы положить на лоб мокрую тряпку, — пришла ему в мозг светлая мысль, — всяко станет легче. По крайней мере, чертовы кузнецы из его головы будут изгнаны, или, хотя бы, одумаются и станут работать потише. И самому шевелиться не надо, все слуга сделает, только прикажи».

Поэтому, прежде всего, он не стал отвечать на вопросы отца, а попросил слабеющим голосом своего слугу:

— Гриша, милый мой, смочи какое полотенце, да приложи к моему многострадальному лбу, а то так мне больно и стыдно за вчерашний вечер, право слово!

Отец его за такое поведение ничуть не забранил. Он хоть и не был в подобном положении, но неоднократно встречал сослуживцев с густого похмелья и слушал их горестные жалобы на их плохое самочувствие. Вряд ли сын был в чем-то лучше на этот час.

Просидев так с десяток минут и почувствовав себя немного легче, попаданец заговорил уже с отцом, объясняя причины столь бестактного поведения:

— Я вчера, папА, был у самого директора Московской полиции его превосходительства Аристарха Поликарповича Кормилицына!

Новость была, в общем-то, вполне ожидаема, выпускники юридического факультета МГУ, как правило, устраиваясь в полиции, приглашались к директору. Конечно, необязательно, в конце концов, зеленый еще выпускник не такая шишка, чтобы с ходу попасть к первому почтенному лицу данной организации. Но он же князь Долгорукий! Неприятие его в верхах Московской полиции отметилось бы настоящим скандалом. И в первую очередь для него самого. И как тогда быть, совсем уезжать из столицы?

К счастью, тяжко думать о таком чрезвычайно тяжелом развитии событий уже не приходилось. Николай Анатольевич всего лишь поощрительно улыбнулся и потребовал продолжать.

— Я, папА, всего лишь хотел представиться его превосходительству по случаю принятия в его полицию. Но тут возник форс-мажор. Сам министр финансов его высокопревосходительство Егор Францевич Канкрин приехали в Москву. И здесь его, к большому сожалению, обворовали! Деньги, а, главное, секретнейшие бумаги исчезли с концами! Каково, а?

— Ах! — не удержавшись, ахнул Николай Анатольевич, — какая же грязная сволочь это отважилась делать? Бедный Егор Францевич! И что же теперь дальше?

— Ох! — почти в тон охнул Константин Николаевич, но не от неудобного вопроса, вопрос был так себе. От болезненного пароксизма, казалось бы, во всем теле. Помолчал, приводя его в порядок, и затем продолжил уже по теме: — сами понимаете, папА, на помощь его высокопревосходительству немедленно была выслана группа полицейских следователей. Но они не только не смогли