Евгений Белогорский - На сопках Манчжурии Страница 17

Пограничники Заамурских погранотрядов вместе с маньчжурскими казаками днем и ночью несли боевой дозор вдоль всего железнодорожного пути. По мере сил и возможностей охраняли дома кэвэжединцев, но полностью закрыть сотни километров российской территории, что прямой линией рассекала просторы Маньчжурии, они не могли. То там, то тут случались на КВЖД беспорядки, но мало кто из поселенцев или служащих поддался нажиму хунхузов и покинул Маньчжурию.

Вопреки всем надеждам и чаяниям китайских милитаристов и стоящих за ними японцев, русские сплотились в один кулак и давали стойкий отпор вражьей силе. И одним из факторов, побудивших их остаться на маленьком пяточке русской земли под названием КВЖД, были заамурские пограничники и маньчжурские казаки. И друзья, и враги твердо знали, что зеленые фуражки и черные папахи обязательно придут на помощь, а если случится непоправимое, то обязательно отомстят.

В отношении последнего пункта приоритет был за казаками. Вольные люди, они не были связаны пунктами и параграфами устава и время от времени могли совершать рейды по маньчжурским просторам для сведения «кровных» счетов. Зная об этом, хунхузы во время набегов старались не трогать казачьих поселений вдоль железной дороги, так как при проведении «кровных» расчетов казаки производили их из расчета 1:3.

Куаньчэнь, куда определило на службу высокое начальство молодого офицера, был на острие этого сложного пограничного противостояния. Согласно условиям Портсмутского мирного договора, Южно-Китайская железная дорога, уступленная Россией японцам, простиралась от Порт-Артура, что находился на самой оконечности Квантунского полуострова до Чанчуня в Маньчжурии.

По причудливому стечению обстоятельств, в этой маленьком городке, что затерялся на просторах Маньчжурии, произошло столкновение интересов сразу трех держав. Сам Чанчунь принадлежал Китаю, железнодорожным полотном и станционными пакгаузами владели японцы, тогда как к русским владениям относились перрон и вокзал.

К северу от Чанчуня начинались маньчжурские владения России. В двух верстах от городка находилась станция Куаньчэнь, на которой кроме паровозного депо и железнодорожных складов находилась пограничная застава, которой командовал наш молодой литвин.

Чанчуньский анклав был самый южный рубеж Заамурского пограничного округа. И именно здесь, на маленьком пяточке русской земли, зародились искры военного конфликта, прозванного историками «Маньчжурским инцидентом».

Подталкиваемый своими хозяевами японцами, генерал Чжан Цзолинь в ультимативной форме потребовал от администрации КВЖД следующих уступок. Полной замены русского персонала на станции Чанчунь китайскими служащими, удаления пограничных и таможенных постов, а также отказа от экстерриториальных прав на прилегающие к вокзалу земли.

Москва сама была не рада столь сложному и запутанному положению своего чанчуньского анклава. В другое время она бы с радостью уступила этот злосчастный участок дороги японцам или китайцам за определенную сумму денег или какую-нибудь иную дипломатическую уступку. Однако сейчас, отдавать землю генералу милитаристу просто так, значило потерять в большой дипломатии свое лицо и породить очень опасный прецедент. Вряд ли Чжан Цзолинь почувствовав слабину со стороны Москвы, ограничился бы только одним русским анклавом в Чанчуне. Генерал, а с января 1924 года маршал, никогда не скрывал своих планов полного изгнания русских за пределы Маньчжурии.

Выполняя приказ сверху китайские служащие станции Чанчунь, с февраля месяца стали всячески провоцировать российскую сторону на серьезный скандал. Началась «война нервов» на бытовом уровне, которая закончилась скандалом. Один из китайцев стал приставать к жене начальника станции с требованием раздеться, так как она украла и спрятала у себя на теле секретные документы. Все это происходило на глазах изумленной публики, но этот факт ничуть не смущал провокатора. Поверив в свою безнаказанность, он попытался сорвать с женщины одежду в тайной надежде вовлечь в скандал мужа начальника, но просчитался. Крепкая от рождения Полина Ермолаевна, так сильно ударила своего обидчика, что тот трусливо бежал, утирая разбитый в кровь нос.

Специально собранная по этому поводу комиссия признала правомочность действий дамы, постоявшей за свою честь. Казалось, правда, восторжествовала, но этот случай позволил японцам ввести на территорию Чанчуня дополнительную роту солдат, якобы для предотвращения подобных происшествий на будущее.

Обрадованный столь удачным дебютом, подполковник Доихара стал требовать от владыки Маньчжурии новых провокаций против русской стороны, и они не заставили себя ждать. Напрасно министр иностранных дел России вручал китайскому послу в Москве ноту с требованием обеспечить нормальные условия работы российских подданных на КВЖД.

Впустую бомбардировал протестами администрацию правителя Маньчжурии русский консул в Мукдене и китайского представителя на КВЖД управляющий железной дороги в Харбине. Охваченный милитаристическим угаром Чжан Цзолинь упрямо лез на рожон, и остановить его можно было только с помощью силы, которой как он твердо знал, у русских сейчас в Маньчжурии не было.

С начала марта объектом провокаций китайцев стала вся железная дорога, что серьезно осложнило её работу. Чтобы избежать простоев составов железнодорожники были вынуждены пускать часть составов во Владивосток через Читу, что автоматически приводило к увеличению стоимости транспортировки грузов. Через Маньчжурию пошли только пассажирские поезда, да и то в сокращенном составе.

Обстановка вокруг КВЖД достигла своего максимума напряженности и была подобна натянутой струне, готовой лопнуть от любого неудачного движения. Москва предлагала Мукдену для разрешения проблемы сесть за стол переговоров, но маршал был глух к увещеванию дипломатов, делая ставку на хунхузов или точнее сказать тех, кто ими назывался.

Со средины марта, почти каждую ночь незваные гости стали беспокоить русских пограничников своими нападениями. Это было похоже на пробу сил или поиски слабого места в обороне заамурцев. Многочисленные вооруженные отряды пытались с сопредельной стороны приблизиться к Куаньчэню, но всякий раз натыкаясь на плотный огневой заслон, отступали.

— Господи, откуда их столько нынче взялось? Ведь никогда такого числа хунхузов здесь не было. Обычно по пятнадцать-двадцать человек орудовали, не более. А тут по пятьдесят-семьдесят человек за раз — говорили старые пограничники, удивленно рассматривая тела убитых ими при столкновении налетчиков.

— Никак со всей Маньчжурии собрались — вторили им казаки и при этом не подозревали, как были правы. Усилиями Чжан Цзолиня и Доихары, под Харбин был, стянут весь цвет преступного мира не только Маньчжурии, но и Внутренней Монголии. Соблазненные возможностью получить индульгенцию за прошлые грехи и благословение на безнаказанный грабеж мирного населения, хунхузы охотно шли под знамена «черного дракона». Так они прозвали между собой властителя Маньчжурии.

В ночь на весеннее равноденствие китайские бандиты предприняли попытку проникнуть на станцию с севера, в обход главных секретов русских пограничников. В этом единственно удобном для нападения месте, дорога проходила между двумя сопками, перед которыми расположился пограничный наряд под командованием унтер-офицера Семёна Митрохина.

Людей в отряде катастрофически не хватало и потому, в подчинении унтер-офицера было всего два человека; ефрейтор Николай Петренко и казак второй сотни Никифор Размётнов. Скрытно расположившись у подножья одной из сопок, пограничный секрет вел пристальное наблюдение за китайской стороной.

Непрерывно дующие со стороны Желтого моря ветра, сделали наступившую зиму в Маньчжурии необычайно мягкой. Снежного покрова в этом году почти не было и бедные ежи, не имея возможности впасть в спячку, неприкаянно слонялись по темно-бурой земле.

В небе уже стали гаснуть звезды, и забрезжил рассвет, когда на сопредельной стороне зашевелились низкорослые кусты и из них один за другим стали выходить вооруженные люди. Впервые столкнувшись с налетами бандитов в 1904 году, пограничники вырубили всю растительность на подступах к железной дороге и прочим важным объектам. Благодаря этому враг не мог незаметно приблизиться к русским владениям.

С замиранием в сердце наблюдали пограничники за хунхузами, с которыми им вот-вот предстояло скрестить оружие.

— Десять, двадцать семь, сорок, пятьдесят девять, семьдесят, — шептали пересохшие от волнения губы трех защитников пограничных рубежей Отечества. На девяносто втором счет был оборван. Враг продолжал прибывать и лежащим за «Максимом» людям стало ясно, сегодня их последний день и прожить его нужно с честью.