Сергей Щепетов - След кроманьонца Страница 18

Кое-как она протиснула руку к животу и обнаружила, что не только чехол, но и сам стилет на месте. Только бы не порезаться — хоть и вымыла лезвие, но кто знает, чем там его мазал Нойл. Оружие это колющее, резать им грубую плетенку чуть ли не в палец толщиной — одно мученье. Впрочем, ковер старый, протертый, а лезвие острое. Она начала было там, где удобнее — прямо перед лицом, но потом сообразила и стала пилить волокна вдоль бока — от плеча к ногам.

«Ковер, кажется, не обвязали, и верхний оборот лежит свободно — это еще одна удача. Какие-то они недотёпы! Или очень спешат? — Элл осторожно высунулись. — Та-а-ак: ночь, город — наверное, окраина. Повозка открытая, но с дугами для крыши. Впереди двое, один сзади: стоит спиной, поясницей оперся о последнюю дугу, руки закинул — бдит, значит. Едут шустро: какие-то дома рядом мелькают, но ни фонарей, ни факелов. Видимость приличная — луна, наверное… Что делать-то?

Ну, что делать — это ясно: всех раскидать, всех порезать, и домой к Ма, к папе. Только писать очень хочется: ой-е-ей, как хочется! Это героини романов никогда в туалет не ходят! Даже по-маленькому, не говоря уж… А я так не могу! Ч-черт! А плевать! А пускай!! Жизнь дороже!!! В конце концов… Да ну вас всех! — Она расслабила мышцы, и ногам стало горячо. — И наплевать! Зато как хорошо-то! Фу-у… Ну, ребята, вы еще пожалеете! Сейчас я вам устрою! Сейчас я вам…»

Эллана лежала на дне повозки в пыльном ковре и накручивала, распаляла себя, пытаясь впасть в то знакомое, где-то даже любимое, состояние этакого бешенства, из которого только два выхода — победа или смерть! Тренер пытался отучить ее от этого при помощи оплеух и длинных нотаций: «Боец, который весит пятьдесят килограммов вместе с тапочками, не может, не должен впадать в состояние гарра — это для больших и сильных! Твое оружие — расчет и точность, ювелирная точность и безупречный расчет!» Он даже отцу жаловался, но Патиш сказал, что это у нее наследственное. Нет, она может удержаться, когда захочет… если захочет.

Желаемое состояние все не приходило, наоборот: накатывала обида и жалость к себе — вот она тут лежит, маленькая, мокрая… «Нет! Хватит! Ну, гады!!!» Кинжал мешал выбираться, и пришлось зажать его зубами, на всякий случай оттянув губы. Элл чуть-чуть проползла в задок повозки и взяла кинжал в левую руку. Правую она подняла, провела между расставленных ног мужчины, прицелилась, выдохнула и… цапнула его мошонку и рванула вниз!

Человек вскрикнул, взмахнул руками и начал садиться. Эллана подалась вверх навстречу и боднула его головой в зад. Как был — скрючившись и держась руками за пах, мужчина выпал на дорогу. Он еще, наверное, не долетел до земли, а Эллана уже повернулась и прыгнула вперед, на того, кто первым оглянулся.

Дальше был бред, безумие… Она не думала, не контролировала ситуацию — она дралась. Всем, чем могла, использовала все, что умела, все, что применять можно только на пороге смерти: целилась в горло, в глаза, в пах, ломала пальцы, рвала губы и ноздри. Ее тоже били, хватали, валили на землю. Она вырывалась, выскальзывала, выворачивалась, то теряла кинжал, то выхватывала его из чьей-то руки, прокусив запястье, опять теряла… Наверное, ее не хотели убивать, а удержать не могли.

Когда Эллана пришла в себя, то обнаружила, что несется по темной улице в полном одиночестве, и дальше бежать никаких сил уже нет. Кое-как она дотянула до ближайшего угла, прислонилась к стене, потом сползла по ней, царапая спину, и села на корточки. Под носом было мокро, она попыталась вытереться и обнаружила, что все еще сжимает в кулаке рукоятку кинжала Нойла — острый тонкий кончик был обломан.

Дыхание никак не восстанавливалось, в груди жгло и першило, даже слегка подташнивало. «Так, кажется, всегда бывает после большой пробежки, — успокоила себя Элл. — Не это главное! Лицо: левый глаз подбит и заплывает, носовой хрящ болтается, но, кажется, на сторону не свернут, из носа уже почти не течет, губа распухла, а волос, наверное, половину выдрали! Зато все зубы на месте — шатаются только».

Эллана встала, осмотрела себя и ужаснулась: «О, боги Священной горы! Выше пояса остался только папин камушек на цепочке (уцелел!) и все! Лоскут вот один свисает, с пуговкой — как раз хватит прикрыть полсиськи… Штанины? Как же, жди — одна оторвана выше колена, а другая ниже. Что же делать?!»

Она растерянно огляделась по сторонам: «Хоть бы тряпку какую спереть… Ну да, ищи дураков — кто же оставит белье на ночь сушиться на улице? Да-а-а, попала… Что хоть за район-то? Где это я?»

Кроме каменных стен вокруг ничего не было видно, и, горько вздохнув, девушка побрела по улице, потом свернула на другую. В конце концов в просвет между домами удалось рассмотреть темный массив Священной горы: получилось, что она находится в противоположном конце города — где-то в районе Южных ворот, в одном из рабочих кварталов. «Ох-хо-хо: отсюда и днем-то не выбраться! — затосковала Эллана. — Но днем к тому же будут люди, а я…»

И она пошла. Время от времени из темноты слышались пьяные голоса, крики и говор людей — тогда она куда-нибудь сворачивала и двигалась дальше, ориентируясь по положению лунных теней.

Ночь явно перевалила за середину, когда, в очередной раз уклонившись от встречи с какой-то компанией, она вдруг обнаружила, что оказалась в тупике. А голоса приближались, и деваться было некуда. Эллана забилась в тень погуще и стала ждать.

Их человек шесть или семь, голоса громкие, возбужденные. Говорят на мусорном сленге — языке трущоб, в котором намешано всего понемногу, все падежи неправильно, окончания как попало, но понять можно.

— Во, дочапали наконец! Темно здесь, как у кое-кого в заднице! Давай, Мак, открывай, у тебя ключ!

— Какое «открывай»?! Я ни черта не вижу! Толстый, зажги факел, у тебя же остался!

— А идешь ты лесом, тяб-переяб! Нажрутся, как свиньи, и ключом в дырку попасть не могут!

— Я тебе сейчас попаду, харя!

— Тихо вы, твари! Тут кто-то есть. Малыш, ты что-нибудь видишь?

— Я всегда все вижу. Мак, иди сюда с ключом. Я тебя прицелю, ты разбежишься…

— Спорим, он промажет!

— А я говорю, что тут кто-то есть! Вон там! Толстый, тебе еще не надоели твои яйца? Нет? Тогда зажигай, пока не оторвали.

Зашипел, задымился факел, и тупик осветился неровным светом, задвигались тени на стенах.

— Ого, какая!

— Ну и страшна! Смотри, смотри, с ножиком!

— Интересно, зачем такой уродине ножик? Ха-ха, и так страшно!

— Слушай, да она голая! Во, во — сиськи торчат!

— Не-е, у ней штаны есть — панталончики, гы-гы!

Компания была пестрой — в том смысле, что цвет кожи у парней был от иссиня-черного до бледно-белого. Одеты тоже по-всякому — панталоны, штаны, рубашки, майки. Командовал, похоже, здоровенный коричневый детина в мятых брюках и рваной майке. Бицепсы его были необъятны, а зубы и белки глаз, казалось, светились.

Эллана смотрела на них с растерянностью и ужасом. Смысл слов до нее доходил, но понимать его она отказывалась. От обиды и беспомощности хотелось плакать.

— Эй, Хромой! Ты самый смелый — тащи девку сюда!

— Почему это сразу я? У ней ножик. И не девка она вовсе. Она, может, девкой была, когда ты еще и мальчиком не стал! Сам тащи!

— Щас я тебе вторую ногу оторву! Говорю: девка, значит девка! Ну, скажи, Малыш!

Тот, которого звали «Малыш», был, в общем-то, не самым маленьким. Малышом он казался только рядом с коричневым громилой. Одет парень был совсем экзотично: широкие меховые (!) штаны, неровно обрезанные ниже колен, и такая же меховая жилетка без пуговиц.

— Слушай, Толл, ну что ты к ней прицепился? Баб тебе мало? Пошли домой, спать охота. Ночь кончается, а завтра вставать!

— Нет, погоди! Может, если ее помыть, она окажется принцессой? Смотри, как сиськи торчат! И попка, кажется… Ну-ка, покажись, красотка…

Коричневый сунулся к ней, и Эллана чиркнула воздух перед собой обломком кинжала. Парень отпрянул, но явно не испугался:

— Слушай, да она молодая и шустрая! И талия у нее, и все остальное… Только лицо разбито, но это — фигня. Я таких люблю!

— Гы! Да она же у тебя, гы-гы, лопнет! — тонко пошутил кто-то из парней.

— Заткнись, дурак! Щас ты у меня сам лопнешь! Иди сюда, девочка! Иди к маленькому Толлу! Иди, не бойся: Толл добрый, ласковый и такой одинокий! Иди сюда, сука!!!

— Не заводись, Толл, не надо! — попытался успокоить коричневого гиганта Малыш. — Что ты к ней прицепился? Может, это я ей нравлюсь, а не ты?

— Отстань! В рог хочешь?

— Зачем? Вот прикинь: допустим, дашь ты мне в рог, и что? Все скажут: «Обидел слабого». А вдруг ты не сможешь дать мне в рог. Тогда что? Представляешь?

В голосе Толла уже не было прежней уверенности:

— Как это — «не смогу»? Тебе в рог? А чего она?!

— Ну, ты, блин, зануда! Давай так: эта — моя, она мне по размеру подходит, а тебе завтра я оплачиваю Зайну на целый вечер.