Сергей Калашников - Внизу наш дом Страница 19

ИскИн тут же фиксирует уничтожение ракеты.

Не прокатило.

На корпус «Спринтера» словно обрушивается гигантская кувалда. Его закручивает вокруг оси, ресурс прыжковых двигателей бешено расходуется в попытке удержаться вертикально и избежать падения. Система внешнего контроля регистрирует мощные всплески энергетических возмущений в зоне, где находится робот. А система контроля повреждений фиксирует обширное попадание, охватывающее практически всю поверхность передней брони. Рассредоточенные в верхнем броневом слое нанолинзы оптической видеосистемы гаснут, словно искры, обедняя общую графику выводимой на виртуалку картинки окружающей местности. Вывести из строя видеосистему ИБээРа практически невозможно — даже при очень сильных повреждениях поверхности корпуса всегда останутся уцелевшие участки с десятками и сотнями действующих «глаз», а мощь вычислительных возможностей бортового ИскИна позволяет мгновенно проводить компьютерную реконструкцию недостающих участков обзора до полной сферической картины. По крайней мере, так считалось раньше. Но запасные сенсоры не включаются, броня по показаниям диагностики поражена вглубь на несколько слоев, что само по себе, учитывая площадь поражения, — небывалое дело. Хорошая новость — внутренних повреждений пока нет. И кроме противоракетной системы — все лазерные розетки сдохли, оказавшись в вооружении самым слабым звеном по защите, — все остальные орудия целы. Ничего, робот — выносливая скотинка, он и не такое переживет. Сейчас главное — побыстрее приземлиться самостоятельно, пока враг его не уронил по собственной инициативе…

«Спринтер» устремляется вниз, к надежной земле, разворачиваясь в воздухе для бегства. Без поддержки «Миссионера» здесь больше делать нечего, это ясно как день, а с Огоньком он еще даст прикурить непрошеным гостям…

В десятке метров над поверхностью мех ловит в спину еще одну зубодробительную оплеуху. Система контроля повреждений высыпает на панель красную россыпь пометок. Видеосистема слепнет. Прыжковые двигатели умолкают. Сорокапятитонный гуман тяжело падает на изломы скал…

Робот по определению не способен умереть, но он выходит из строя, получает повреждения, ведущие к снижению функциональности. Все внешние и внутренние повреждения робота пилот отчасти чувствует как свои собственные. Это помогает оперативной диагностике в ходе боя, когда счет идет на секунды, это важно — чувствовать и знать, не теряя драгоценных моментов на изучение строчек технических данных…

Удар от падения на правый бок отдается во всем бронированном теле Дыма. Правая рука немеет, размозженная о камни вместе с плазмопушкой собственным весом робота. Правое плечевое лазерное орудие, воткнувшись стволом в валун, разбивает его в щебень и сминается само. Из разбитого кожуха охлаждения туманной дымкой испаряется кристаллический азот.

Оживает видеосистема, пробуждая чудом уцелевшую сотню запасных наносенсоров. Картинка плоская, без деталей, голая схема без текстур — не хватает данных. Точки целей на экране радара кружат вокруг Дыма бледными искрами. Пока достаточно. Все еще работающее ЭМ-поле не подпустит внутрь «ежей», а с «жалами» придется разбираться иначе, левый лазер еще цел…

Дым переваливается на грудь, подтягивает ноги, помогает уцелевшей рукой. Как это ни парадоксально, но человекоподобным гуманам по конструкции тяжелее вставать, чем их собратьям — кработам.

Бледные точки нескольких «ежей» прижимаются к упругой поверхности ЭМ-поля, продавливаются внутрь, участки, где они прилипают к дышащей сухим жаром броне, сразу немеют и выходят из-под контроля аппаратуры. Сквозь броню словно тянутся жадные невидимые щупальца. Ворох отказов различных систем заливает тактическую панель желто-красной мозаикой, сопровождаясь непрерывным писком зуммера тревоги. Так и не распрямившись, робот застывает в скрюченном положении, словно паралитик, которого внезапно настиг приступ. Система сферического обзора снова меркнет, обмен данными с ИскИном превращается в рваный ручеек, сходит на нет. Дым оглушен и ослеплен полнейшей дезориентацией.

Пилот пытается катапультироваться, но техника отказывает и в этом. Попытка выгрузить сознание из боевой программы, а тело — из кокона жизнеобеспечения и выйти через основной люк тоже оканчивается ничем. Он замурован в собственном роботе. До последнего скованный эмофильтрами лоцмана, старший лейтенант Гунза Кипер не испытывает паники, настойчиво пытаясь найти решение. Но искусственное онемение, вызванное присосавшимися «ежами», не останавливается на достигнутом и проникает все глубже. Оно пробивается сквозь автономную защиту кокона жизнеобеспечения и добирается до настоящего тела пилота, из плоти и крови. Гунза Кипер еще успевает осознать свою очередную ошибку — «ежи» не являлись пушечным мясом. Как и «Жала», они тоже боевые единицы со специфическими свойствами. Затем эмофильтры отключаются, и не остается ничего, кроме удушающей паники заживо замурованного и абсолютно беспомощного человека.

Несколько мгновений спустя его сознание растворилось в ничто.

ГЛАВА 10

Сомаха

Особист уже стоял у трапа челнока — плотный коренастый толстячок в серо-зеленой камуфляжной форме. Мы с Зайдой не спеша потопали к нему прямо от турникета, и не думая ускорять шаг. О чем бы он ни хотел сообщить, вряд ли ради этого стоило торопиться. Условия контракта с нашей стороны выполнены, а если проблема связана с доставленным на Пустошь пассажиром, то опять же мы-то тут при чем? Нам платят, мы везем. Мы люди нейтральные. Удобная позиция.

Пока мы приближались, капитан смотрел в нашу сторону с выражением озабоченного ожидания. Ему пришлось для этого здорово постараться, с такой рожей изображать озабоченность — все равно что выжимать слезу из кирпича. Камуфляжная форма несколько смягчала несуразность его облика, но военное кепи на слишком крупной для его комплекции голове смотрелось несколько комично. Очень уж большое кепи пришлось сшить на такой котелок. Впрочем, чем ближе мы подходили, тем менее забавным он мне казался. С такой отталкивающей внешностью можно пугать детей без маски: казалось, неведомая сила стянула все его лицо в центр физиономии — крошечный рот, едва обозначившийся нос, затерявшиеся под широченным лбом белесые, красноватые глазки. Да еще кожа бледная, как у покойника. Но для начальника службы безопасности такой облик в самый раз — наверняка помогает при допросах. Шутка. Попытка получить хоть какие-то сведения об этом типе в местной сети успехом не увенчалась: зашитая в служебные чипы военных информация, как правило, свободно курсирует только среди своих подразделений, тем более у представителей секретных служб. Но несколькими минутами раньше он сам представился Зайде, когда вызывал ее к челноку от турникета: капитан Юрин Семик, заместитель начальника службы безопасности военной базы «Зеро».

Капитан дождался, когда мы подойдем поближе, и преувеличенно любезно заговорил, выставив вперед ладони останавливающим жестом:

— Зайда, коллега моя драгоценная, будь ласкова, не подходи ближе, иначе мне придется задирать голову для любования твоим прекрасным лицом, а такая досадная мелочь здорово портит удовольствие.

Зайда изобразила вежливую улыбку в ответ на комплимент от такой сомнительной личности, но остановилась, как капитан и просил, в двух шагах, а я замер рядом с ней, не без иронии окидывая это чудо природы взглядом.

— Так в чем дело, капитан?

— Прошу прощения за беспокойство, но у моего командования случились некоторые изменения в планах насчет нашего общего груза, о чем мне и поручено сообщить. Лично.

— И в чем же заключаются эти изменения? — деловито поинтересовалась бикаэлка.

— Да все предельно просто. Разгрузку техники решено произвести на базе. Всех-то дел — взлететь, помахать крылышками несколько минут и опять приземлиться. Наши техники уже ждут, к разгрузке приступят немедленно, и скоро вы будете свободны, как птицы после…

— Хорошего пинка, — закончил я за капитана. — А как же ваша секретность, на которую вы ссылались раньше, а, капитан? Заставили нас зря жечь дорогостоящее топливо для посадки в космопорте?

Капитан зыркнул в мою сторону и снова уставился на Зайду, видимо решив, что моя персона его внимания не стоит. Сегодня у меня день такой — все, с кем встречаюсь, отводят мне роль мебели. Отчасти потому, что я — заложник своей внешности. Бикаэльцы мужского пола обычно не покидают материнскую планету по совершенно простой причине — они имеют разум детей, какие-то древние генетические отклонения, поэтому и отношение в известном космосе к ним сложилось соответствующее. Такого подхода не перебивал даже тот факт, что по всем признакам я — полукровка, а значит, соображалка у меня не хуже, чем у обычных людей. Но бороться с этим забавным предубеждением я не очень-то и старался, иногда это довольно удобно — когда люди не воспринимают тебя всерьез и не осторожничают в твоем присутствии. Можно узнать много любопытного.