В. Бирюк - Рацухизация Страница 21

«Тут — играть, тут — не играть, тут — рыбу заворачивали»… Аборигены столетиями играли в общерусские игры, но упорно заворачивали ладейки русских купцов и плоты переселенцев, шедших по Оке и совавшихся в устья Протвы и Нары.

До 14 века, когда Московские князья начали ставить здесь городки — регион имеет чисто литовское население. Собственно говоря, первый именно Московский удельный князь Михаил Хоробрит и погиб на Протве 15 января 1248 года, пытаясь убедить «Московскую Литву» платить налоги.

За год до этого Михаил получил у хана Золотой Орды ярлык на Владимирское Великое княжение. Он, таким образом, стал последним русским Великим Князем, павший в бою. Прозвище «Храбрый» вполне соответствует его характеру. Да и кем ещё мог вырасти внук Мстислава Удатного, правнук Мстислава Храброго и праправнук моего нынешнего государя и общесвяторусского зануды Ростика — Ростислава Смоленского?

Почему балтские племена на Припяти, Днепре, Десне, Соже, Неруссе и Болве, Угре и Оке… довольно спокойно соседствовали со славянами — кривичами, северянами, радимичами, вятичами…, но полностью закуклились на Протве?

«Закукливание» произошло очень рано — в 8 веке. Пришедших в этот время вятичей — уже и на порог не пускали. Почему — непонятно. Второе славянское племя «ляшского корня» — радимичи, осевшие на Соже, вполне штатно смешивалось с местными балтами и угро-финнами. И с соседями-славянами дреговичами. Но между вятской Москва-рекой и голядской Протвой будто пролегла невидимая граница.

Такое состояние — ненормально. Два соседних народа, освоив захваченные территории, должны или разбежаться — один уходит, другой расширяется, или перерезаться, или слиться. Судя по распространённости вятичей, славяне «перерожали» литовцев. После одного-двух веков обычного, лишь временами враждебного, племенного соседства, должна была начаться эпоха интеграции. Этого не случилось.

Археологические материалы не дают аргументов для объяснения такой уникальной сегрегации. Различия в материальных культурах — невелики, языки и обычаи — близки, антропологи с патологоанатомами — народы не различают… Остаётся идеология. В Средневековье идеология называется религией. Должен быть какой-то аналог того фактора, который позволил евреям сохранить свою национальную идентичность — аналог иудаизма.

Со слов Фанга, этнообразующим стержнем был Перун. Точнее — один его пропагандист.

Посланцы Криве-Кривайто из Ромова столетиями бродили по Русской равнине. Установив у себя девятибожие, пруссы активно занимались миссионерской деятельностью. Начав от побережья Балтики, они довольно далеко продвинулись вглубь. Особенно — на территориях, заселённых литовскими племенами.

Ни угро-финны, ни славяне менять своих племенных богов на новых — не торопились. Да и сами литваки… по разному. Но на Протву пришел кто-то из очень талантливых вайделотов — жрецов Перуна. Именно этот человек весьма успешно провёл «перунизацию» туземцев.

Не уникально. Какой-то дервиш проповедовал ислам среди печенегов столь эффективно, что одна половина народа принялась резать вторую половину. А потом ушла в Болгарию, где и была полностью вырезана благочестивыми греками. 30 тысяч покойников — считали только женщин и детей — от болтовни одного бродячего чудака.

Святой равноапостольный Николай Японский (Касаткин) создал, практически в одиночку, существующую более ста лет Японскую Православную церковь. С десятками тысяч прихожан. Не смотря на запрет христианской проповеди под страхом смерти, крайнюю враждебность населения ко всяким иноземцам, полное несовпадение языков… И все последующие проблемы межгосударственных отношений 20 века.

Просто — люди разные. У некоторых — проповедь получается эффективнее, чем у других.

Различие между обычным, племенным язычеством окружающих народов и «всемирным язычеством», прозелитизмом перунистов «поротой Литвы» — резко подняло уровень взаимной ксенофобии местных жителей. Вятичи выдавили литваков с Москва-реки, но дальше в этом направлении продвинуться не смогли.

Понятно, что никакая глупость — не вечна. Уровень избыточной религиозности постепенно снижался, и «поротвичи» постепенно приходили к «обще-голядской» норме, к интеграции и ассимиляции. Но тут пришла «третья волна».

Первая волна балтских племён прошла по здешней местности ещё на рубеже Новой Эры. Вторая волна прокатилась лет через пятьсот. Тогда и возникла общность, которую археологи называю мощанской культурой, а историки — голядью. Но был ещё один эпизод. Вызвавший третью волну миграции. Уже не племенной, не крестьянско-переселенческой, а княжеской, политико-религиозной.

В 980 году Владимир-ублюдок, «робич» становится князем Киевским. И устанавливает в Киеве шестибожье. Во главе с Перуном: «поставил на горе деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами».

Одна причина: попытка централизации, введения единого общегосударственного культа. Другая: нужно отрабатывать кредит, полученный от главного мирового перуниста — Криве-Кривайто из Ромова, на найм в Норвегии тысячной армии для захвата Руси.

Потом Вова повзрослел, вспомнил заветы бабушки — «зари перед рассветом», святой княгини Ольги. Одумался, женился, остепенился…

Через восемь лет: «И приид? Новугороду Акимъ архиепископъ Коръсунянинъ, и требища раздруши, и Перуна посече, и повеле волочи Волховомъ, поверзавше оужи, волочаху по калу, бьюще жезьлиемъ; и запов?да никомуже нигд?же не приати».

Литературнее, без транспортных подробностей: случилось Крещение Руси.

Идолов — порубили, капища — развалили, жрецов — вырезали. Но восемь лет до этого по Руси ходили толпы проповедников-вайделотов с характерными посохами-кривулями. «Третья волна». Их проповедь, поддерживаемая властями и княжеской дружиной — в значительной части адептами Перуна или другого «громовержца» — Тора, хотя были в дружине и, например, христиане, была достаточно эффективной. Особенно, по «уже распаханному полю» — по Протве.

На идеологию наложилась местная политика: в 982 году ярый, на тот момент, бабник и перунист князь Владимир (ещё не Креститель) в первый раз громит вятичей и налагает на них дань. Естественно, вставляет им своего бога — Перуна. Княжеские единоверцы, вятические соседи — «литва поротая», принимают участие и получают дивиденды. Успех даёт «поротым» перунистам «второе дыхание».

Через сто лет, в начале 1080-х годов Мономах устраивает два карательных похода на вятичей. Ослабление соседей снова оказывается на руку «поротой литве». Но Мономах — вполне православный государь. Походы на вятичей имеют смысл не только государственный, но и религиозный — выкорчёвывание вятского язычества.

Соседи вятичей — «поротые» перунисты — тоже язычники. Даже прожив сто лет в православном окружении — выкорчёвываться не захотели.

«Вера — верою, коль сил невпроворот», а отбиться от Мономаха — сил не было. Ни помереть за веру, ни сменить веру — желания нет. Из двух зол выбирают третье.

Местные литовские князьки выкупают свою веру (и свою долю в добыче, взятой у вятичей) — демонстративным, ложным, крещением. Для литовских князей — очень не оригинально.

Первый Великий Князь Литовский Миндовг принял в 1251 католическое крещение. Удачно развалив, тем самым, коалицию противников. И через десять лет отрёкся от Христа.

Ягайло, Великий Князь Литовский ставший королём польским под именем Владислава, успел заключить договор о женитьбе на дочери Дмитрия Донского и о принятии православия, с магистром Тевтонского ордена — о принятии католичества, с поляками — о крещении всего литовского народа и о браке (в свои 42 года) с тринадцатилетней девочкой — королевой Польши Ядвигой. Но исповедовал христианство так своеобразно, что обвинения в исполнении языческих обрядов, включая его личное общение с мёртвыми, стали общеевропейской новостью и одной из причин общекатолического похода под Грюнвальд.

Его двоюродный брат, постоянный соперник по престолу и соратник по Грюнвальдской победе — Витовт крестился три раза: по католическому, по православному и снова — по католическому обряду. После чего стал королём гуситов. Которые были официально объявлены Папой Римским еретиками.

Нечто подобное происходило и на Протве: окружённые со всех сторон христианскими землями, местные правители приняли для вида православие, но продолжали исповедовать перунизм. Это обеспечивало правящему роду стабильность: Рюриковичи и церковники не приставали — крестятся же! А свои соплеменники не бегали и не бунтовали: вокруг — «враждебное окружение». «Мы, конечно — бедные. Но зато вера у нас — правильная».

Такое состояние требовало сохранения тайны, закрытости, самоизоляции. «Железный занавес».

Для самых различных религиозных сообществ — явление весьма распространённое. Среди сект русского раскола были такие, которые полностью прерывали общение с миром. Другие допускали для своих членов любые неканонические действия: брить бороду, пить вино, курить табак… Но — только «в миру». Вернувшийся в общину адепт проходил отработанную процедуру «очищения от мирской скверны» и «возвращался в лоно» родной ереси.