Влад Савин - Страна Гонгури Страница 21

– Того Корчагина – не Павлом звали?

– Не помню. Просто – товарищ Корчагин. Что смеешься?

– Так – повторение истории, даже в именах. Когда меня ТАМ в комсомол принимали – помню, как я потрясен был, вечером на празднике увидев секретаря комсомольского, вусмерть пьяным, как свинья: я-то думал, что все они корчагины! Старшие надо мной посмеялись, и по-свойски объяснили, что в комсомол давно уже вступают, лишь ради карьеры. Бороться-то уже не с кем, и не за что – врагов давно нет!

– Это как – не за что? Революция, брат – это не Десять Дней! Это – путь постоянный, к лучшему! Если недостатки видели, сам сказал – почему не боролись?

– Чтобы нас, партийные – за возмущение спокойствия и нарушение порядка?

– Что – вас? Расстреляли бы, или на каторгу – как нас, при царе? Или – карьеру бы притормозили?

– Да, лучше уж так, чем как у вас тут! Слышал я – две оппозиции и пять уклонов, разоблаченных! А уж чисток – не счесть. Представляю – что будет твориться здесь, в прекрасном и яростном мире, через двадцать лет!

– Почему – через двадцать?

– Потому что – тридцать седьмой. Если Вождь здесь ТАКОЕ сказал – лучше десять невиновных к стенке, чем одного врага пропустить! ТАМ все ж к людям гуманнее – вон, семья моя была из хозяев, зажиточных, уральских, аж батраков имели – но против власти с обрезом не бегали, потому как сами во власть пошли: образованный человек считался тогда много выше, чем деревенский богатей! И все – новой власти честно служили, одиннадцать братьев и сестер, считая деда моего. Один брат – генерал-майор армии советской, другой – главный инженер Уралмашзавода, остальные – тоже инженеры, учителя, врачи, актриса театра в Свердловске; и даже старший самый, кто до войны еще умер, в тридцать пятом – и то гордился, что не от сохи уже, а механиком. А дед мой, выше всех взлетел: в Питере, в партийные секретари, лично Кирова и Орджонокидзе знал – вождей партийных. Расстреляли его, в тридцать седьмом. И бабушке моей – десять лет, ни за что, просто как жене. Комсомолочка была, активистка, красивая, на фото – вышла старуха беззубая, под подписку, что никому ни слова. На собраниях всяких, когда ее приглашали, она как положено говорила – а мне, внучку любимому, всю правду. И у ребят во дворе – у многих такие же бабки и деды, то же рассказывают, втихаря. Такое послушав – трудно в идею верить. Против может и не пойдешь, но и защищать не станешь – лишь честно лямку тянуть..

– Знаешь, а ведь меня тоже хотели – под уклон. Сказали мне, в чистку последнюю – что есть такое мнение. А я работал, как прежде – не боясь. Просто – потому что не жалел ни о чем: ни об одном своем деле, ни об одном дне. О том, что сделал – чтобы коммунизм скорее настал. А жизнь – если Партия для меня все, то по праву может, жизнь мою забрать, если надо. Но – обошлось.

– Что-то не пойму, старшой – ты дурак?

– Видишь, река внизу течет? Поток ее, как история, а мы все, я, ты, он – капли там и пузырьки. Чтобы реку повернуть, надо плотину поставить – конечно, капли разбиваться будут, пузырьки лопаться – зато река, по нужному месту! Человек – это высшая ценность, и мы – самые гуманные люди, потому что реально строим такую жизнь, когда ВСЕ ЖИВУЩИЕ будут счастливы! Даже если придется – одно-два поколения ускоренно сработать. Чтобы – новое человечество создать. Где труд на общество – будет высшей ценностью. А кровь, даже лишняя, без вины – что делать! Это, как хирурги при гангрене режут, по ЗДОРОВОЙ ткани: лучше лишнее долой, чем хоть чуть гнили пропустить, и всему организму смерть!

Они снова замолкли – оба, вместе.

– Падлы вы все! – произнес Младший – меня-то за что? Здесь, с вами хотел – и там, от присяги не отрекался, Советскому Союзу! Мне ж многого не надо было – чтобы дом свой, и чтобы ждал меня там кто-то – а я бы честно служил! Больше всего жаль, что так и не встретил я свою, единственную – не вспомнит обо мне никто, как убьют. Как там не вспомнили – когда погиб честно во вторую чеченскую, в том самом двухтысячном, под Урус-Мортаном. Тоже офицер был – и тоже капитан. Майора и орден получить не успел – хотя был представлен. Социализм тупик, капитализм ненавижу – только убивать и умею. А я ведь верил вам, и здесь и там – честно с вами хотел. Все бы простил, даже деда – если б дал мне социализм то, что обещал! А вот вышло.. Сволочи вы все!

– Это что ж выходит? – спросил Итин – тебе уже на социализм-капитализм плевать – лишь бы САМОМУ устроиться? Кто на службу возьмет – тому и служить честно?

Мы обыватели – нас обувайте вы,

И мы уже – за вашу власть!

– Ты меня не агитируй! – усмехнулся Младший – я ж тебе, не пролетарий. Тьфу! Был – когда-то.

– Какая, к черту, агитация? – ответил Итин – просто, жалко мне тебя. Так и не понял ты, ЧТО мы строим. С кровью лишней, с ошибками иногда – если учимся по-живому, без экспериментов: сами мы, эксперимент, не вышло, так снова вперед, без слез и соплей. Чтобы стало, как у Гонгури. Где мать ребенка отдаст, навсегда, без сожаления – зная, что те, кому положено, любить его будут больше, чем она бы искренне могла. Где влюбленные будут расставаться без слез – зная, что на месте новом, куда каждого пошлют, они других встретят, таких же верных. Зачем семья – если все там, близкие друг другу? Зачем дом – если тебя всюду пустят? Зачем собственность – если все тебе дадут, что нужно? Вот настоящий коммунизм – торжество любви всеобщей! Которое попы на небесах обещали – а мы на земле построим.

– Лет через тысячу – в светлом будущем, бесконечно далеком. Как созреет.

– А уж это, зависит от вас! – убежденно ответил Итин – идея, она должна за собой вести, первой мечтой быть! Отчего мы сейчас уже мечтаем, к звездам – на планете этой дел мало, что ли? Да затем – чтобы дорога была бесконечной! Строить, это хорошо – но вы, удвоение произведенного продукта за год, главной идеей считать будете? Думаете, все само созреет, лет за тысячу? Нет – "мое", само не уйдет! Тысяча лет, или двадцать – это лишь, как скоро из себя собственника выдавливать, как раба, по капле, или сразу, со всей кровью! А вы – квартиры, автомобили – это ж какой расход лишний, если каждому – вместо того, чтобы общее, на всех! У нас специально в зал общий селят – чтобы все на виду, и вещами делиться, кому нужнее! Бескрылые вы – ползете, думая, как хорошо бы полетать, но нельзя! Можно – если на землю не оглядываться! У вас не вышло – у нас получится! Съезд наш – уже программу принял. Как коммунизм – за одно поколение построить. Эх, жаль – не увижу я!

– Это как? – усмехнулся Младший – для это вам надо совсем другое человечество создать.

– Значит, так и будет! – ответил Итин – это человечество сотрем, и новое с нуля создадим. Правильное.

Солнце давно уже перевалило за полдень. Суета у амбара утихла – все реквизированное растащили обратно по домам, в деревне налаживалась обычная жизнь.

– Ладно, поговорили – вышло твое время – сказал Младший – курить хочешь, напоследок? Возьми – довоенные еще, для особых случаев. Хоть какое удовольствие – в последний раз.

Итин взял папиросу. Вкус был слегка сладковатым, совсем не похожим на ядреный махорочный самосад. На мгновение ему показалось, что все стало – как много лет назад. Они идут вместе, через лес, к железной дороге – разговаривая, как тогда. Когда они еще были друг другу – братьями, товарищами. И могли стать – соратниками по борьбе.

– Знаю, что откажешься – сказал Младший – но все же.. Если хочешь – иди с нами. Мое слово – даже для Верховного кое-что значит. Жизнь тебе – обещаю. А все прочее – после решим.

– Плюнул бы тебе в рожу – ответил Итин – да слюны жалко. Что, даже убивать боишься, плесень? Только мальца отпусти – ты обещал.

– Что обещал – выполню. Только на последний вопрос – ответь. Про "пароход ученых" – все, по списку, там были? Или кого-то втайне оставили – под замком? Список, который в газетенке вашей – я видел. Все там были? Ну?

– Все – усмехнулся Итин – мы, Партия, массам одну лишь правду говорим. Бывает, что не всю правду – по целесообразности. Но уж если сказали – значит, так оно и есть.

– Падлы! – сказал Младший – ТАМ этот пароход доплыл. Не то чтобы по-подлому – обещали выпустить, и в море уже, торпеду в борт. А затем еще всплыть, и из пулеметов – чтоб никто.. И свалить все на командира лодки, которого сами же после расстреляли…

– Зато хлеб, в детские дома – ответил Итин – тебе напомнить, как было? Зерно нам – в обмен на выезд ученых. По списку – ИМИ составленному. Уже с приглашениями – кому где работать. Изобретать что-то – против нас. И хлеб выгружать – лишь после отплытия того парохода, под ИХ флагом. Командир лодки знал – что его, после во враги. И семью его – тоже. Но сказал "есть" – потому что НАДО. Настоящий коммунист – был. Но – дети хлеб получили. Когда – от голода падали, прямо в строю.

– Падлы – повторил Младший – капитализм, ненавижу, а в ваше счастье тотальное, не хочу! Хоть надежда была, когда совсем худо, снова профессора того разыскать, и в иной мир уйти. Где СССР жив, год семидесятый с чем-то, и мы с батяней на речку.. Хотя – вдруг смерти нет, а есть лишь переход, в другую жизнь, в мир параллельный? Там я завис – и вернулся, когда убили меня, в Чечне. Может и профессор – изобретает сейчас, где-то? А ты, если так – куда попадешь? Хотелось бы – чтобы туда, где я был. Чтобы ты сам увидел – как рухнет все, что вы сейчас строите. И понял – сколько стоят, все ваши "даешь"! И сколько – кровь, пролитая напрасно. Чтобы ты стал там – голодранью, зубами скрежещущей! И податься тебе – будет некуда. Хотя компартий там – целых четыре: зюгановцы, ампиловцы, кто-то еще. Только воюют больше, друг с другом – кто самый истинный. И с народом торгуются – вы нам, голоса на выборах, мы может быть, что-то когда-нибудь для вас! И будешь ты, старшой, водку глушить, или окна бить абрамовичам – а после, в ментовке ночевать, с битой мордой! Богатым не возродишься – не надейся. Как профессор мне сказал – психоматрица при переносе не абы в кого, а в схожего, по параметрам. Как я – и здесь, и там, за Отечество. А ты, значит – будешь пролетарий. Вылезешь с красным флагом – омоновцы рыло начистят. Прощай, старшой – удачи не желаю!