Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-3 [СИ] Страница 23

И впервые — там оказался один из своих.

— Он все еще там?

— Да… наверное.

— А взрыв у дверей?

— Этот… шакаленок какой-то! Из отмороженных, это тут вообще не причем. Гранату взял и мстить пошел!

— Так…

Генерал принял решение. Достал из стола несколько листов бумаги.

— Пиши.

— Что писать…

— Как было пиши. Попробую пока тебя отмазать…

Генерал вышел из кабинета. Вместо него зашел адъютант, устроился у двери, сверля Гумерова внимательными и жестокими глазами.

Вздохнув, Гумеров достал ручку и стал писать…

Генерал вернулся через полчаса, с довольным видом. Отобрал бумаги, бегло проглядел. Взглядом приказал адъютанту выйти.

— Вот и молодец…

Толоконников протянул руку — и Гумеров плача, приник к ней губами. Он не сомневался — что только что спас карьеру и возможно, жизнь. За пределами Управления жизни нет! Кто нормально уходит — тот и на гражданке нормально живет, при случае — помогут, поддержат, прикроют. А тут… Вышвырнут, намекнут кому надо, что этот — изгой, ни помощи, ни защиты ему не будет. И на него — накинутся и растерзают — все, кого он переехал, кого обокрал, кого построил. Растерзают, по миру пустят… хоть в петлю. А его коллеги — будут с улыбкой на все это смотреть.

Гумеров, до этого относившийся к твердо националистической, башкирской платформе, еще при Муртазе Губайдулловиче стоявший у истоков агрессивного башкирского национализма и сейчас втихаря работающий против Толоконникова — обрел нового хозяина и новую команду. Поцелуй руки был символом, проштрафившийся — и на колени готов был встать и ботинок поцеловать…[31]

— Значит, так. Опера своего — убери… да не сейчас, не сейчас… Потом. Но убери. Ненадежен он…

— Понял! — на лице Гумерова было живейшее понимание и чуть ли не благоговение.

— С удмуртами я утряс, они шум поднимать не будут. Бери этого опера своего, которого ты распустил, езжай на третью, забирай этого гаврика. Работайте с ними в контакте. Бросайте все силы — найти заложников. Не может быть, чтобы твой не знал — где. Потом подключайте спецназ, я команду уже дал. Как сделаете — выходите на контакт, пусть они дадут команду выпустить этого… бородатого. Ясно?

— Ясно.

— Я на трубе. Звони, не пускай на самотек. Подключай спецов, пусть постоянно слушают все трубы. И пеленгуют. Но резко — ничего не делай… Просто контролируй.

— Понял… спасибо… Виктор Владимирович.

— Спасибо не шуршит… — строго сказал генерал… — двести передашь.[32] Как разрулим.

Внутри у Гумерова все заледенело.

— Есть.

— Иди. Разгребай, что навалили…

Комкая в горле крик — Гумеров повернулся и вышел

Башкортостан, Россия

Вечер 29 июля 2015 года

Телефон Котова зазвонил внезапно — когда он и надеяться уже перестал. Это была единственная, очень тонкая ниточка, на которой еще держались жизни его друзей и соратников. Оборвись она — и все, больше ничего не будет…

В трубке было тяжелое дыхание… уродов учили, как нагнетать обстановку. Неслабо учили.

Котов выключил телефон. Нельзя поддаваться психологическому давлению противника. Замурлыкал какую-то песенку, чтобы снять напряжение.

Телефон зазвонил на пятой минуте. Очевидно урод, который решил с ним в игры поиграть — ждал, пока русский начнет ему перезванивать. Ага, хрен дождется…

— А ты невежливый, кяффир — заговорила трубка — не опасаешься?

— Поцелуй меня в зад, сын свиньи

Котов снова выключил аппарат

На сей раз — перезвон прошел почти сразу. Очевидно, ему удалось вывести урода на другом конце из себя.

На сей раз — разговор начался с крика. Длинного, страшного, разрывающего барабанные перепонки.

— Слышал, кяффир? Это русист так кричит. Хочешь, я его женщиной сделаю?

— Говори, говори… Я сейчас с винтовкой лежу на крыше. Медресе — напротив. Там как раз какой-то движняк нездоровый намечается. Бах — один правоверный ушел. Бах — двое правоверных ушли. Бах — еще один у Аллаха. Ты в эти игры со мной не играй, ишак бородатый. У тебя в руках только трое — а я как минимум десятерых положить успею. И уйду. А потом — еще десятерых. Тут тебе не Сеянтус,[33] тут тебе Катынь будет!

Трубка какое-то время молчала. Очевидно, к таким раскладам никто не привык — они творили террор, но никто не думал, что террор может быть применен и к ним. А ведь даже в Коране написано — что нельзя отнимать жизни, имущество, женщин у неверных, если это приведет к гонениям и смертям среди мусульманской уммы.

— Ты забрал шейха. Что ты хочешь? — наконец, спросила трубка

— Меняться будем. Ты мне — моих людей. Я вам — вашего Шейха.

— А дальше?

— А дальше — как Аллах рассудит. Но если мои друзья не будут живы — я с вашим духовным лидером такой диск запишу, что всем дискам диск будет. И в Интернет его скину. А потом — и ваших пойду мочить, по десятку за голову нашего. Мне по…у, я — смертник.

Трубка какое-то время молчала.

— Говори, где обмен, русский… — наконец спросил ваххабит

Одна из станций мониторинга — моментально засекла разговор. Если раньше станции мониторинга представляли собой машины с улавливателями, которые ездили по городу и пытались определить местоположение передатчика методом триангуляции — то теперь использовались куда более совершенные технологии. Обычные люди — даже с трудом представляют, что может система СОРМ. Но может она очень и очень многое…

Разговор перехватили мгновенно.

Башкортостан, Россия

Утро 30 июля 2015 года

На въезде в Уфу — есть примечательный район, он находится рядом с автовокзалом и неподалеку от нефтеперерабатывающего завода. Его и строил нефтеперерабатывающий завод — для своих работников, совсем рядом со своей территорией, потому что раньше на работу ходили в основном пешком. Это не бараки, отнюдь. Это целый городской район, состоящий из трех и пятиэтажных хрущевок, не лучше, но и не хуже, чем в других городах огромной страны.

Так вот — при Муртазе Губайдулловиче Рахимове этот район расселили. Полностью, до последнего человека — расселили и запретили там жить. Про Рахимова можно говорить всякое, местные жители и вовсе прозвали его Открывашкой за страсть к торжественным открытиями — но ведь чтобы открывать, надо чтобы было что открывать. И этот район — наверное будет памятником Рахимову, который довел дело до конца и запретил таки людям жить рядом с изрыгающим заразу комбинатом. В некоторых местах — не могут расселить пару десятков деревянных домов в центре…

Дома эти — должны были снести, но так и не снесли. Поначалу здесь копошились старьевщики — рамы, стекла, вывески, мебель… Потом — когда вывезли все, что только можно было вывезти — этот район остался тихо умирать…

Утром — стоявший на часах пацан — он стоял на балконе второго этажа давно уже лишившегося жизни здания — случайно заметил мелькнувшие в переулке черные тени. Он схватил сотовый, нажал кнопку — но сказать ничего не успел. С крыши соседнего дома харкнул Винторез — и пацана отбросило на пол. На стену — как из ведра красным хлестнуло.

— Я третий, у меня один на минус — доложил снайпер.

Это было плохо.

— Третий, шумнул?

— Не успел…

— Движение! — отдал приказ наголо бритый, двухметрового роста здоровяк, бесшумный Вал в руках которого казался игрушкой — всем группам вперед.

— Аллаху Акбар!!!

Не высовываясь, Абдулла полоснул из автомата через оконный проем — и взвыл от боли и страха. Сразу несколько пуль прилетели с разных сторон, одна из них ударила в автомат, искорежив его, другая — почти разорвала запястье, рука повисла на мясе, кровь хлынула рекой.

Ранение он представлял себе не так… в глазах потемнело, сердце колошматило как заведенное, толчками выбрасывая кровь через рану, подняться и вести бой не было никаких сил. Собрав волю в кулак — он должен умереть как шахид — здоровой рукой он потянулся к гранате в кармане…

Топот сапогов, хлопки в коридоре — подсказали ему, что русисты уже близко. Они — рядом.

— Иншалла…

Из коридора — полоснула короткая очередь из Вала, вышибая жизнь. Спецы ни с кем не церемонились. С тех пор, как отменили смертную казнь, приказ был обычным — живыми не брать. По комнате — катилось выпавшее из ослабевшей руки стальное яйцо гранаты…

— Граната!

Близкий взрыв подбросил тело русского по имени Абдалла. Спецназовцы — спрятались в коридоре, осколки их не задели…

— Аллах Акбар!!!

Пуля снайпера калибра двенадцать и семь — проломила старую, сделанную еще в семидесятых на местном домостроительном комбинате плиту — и огневая точка подавилась огнем, замолкла…