Влад Савин - Страна Гонгури Страница 23

Есть только один выход – армия должна вся погибнуть, дав подойти резерву. И авангард – в первую очередь.

Народ пока верит – в наше обещание, лучшей жизни. Мы намерены теперь – растратить этот капитал, до последнего гроша, с наибольшей пользой. При всей нашей любви к трудовому народу. Это, как в шахматах: представьте, что фигурки – живые. Ради их блага, вам надо выиграть. И если это можно достичь жертвой – стоит ли жалеть пешки? Или даже – ферзей? Если итог – победа.

Наш резерв – это те, кто придет после нас. Должно вырасти следующее поколение – с истинно коммунистическим мышлением – для кого "я" и "мое" не будет иметь смысла! На воспитание его – бросаются самые верные; это – главный наш фронт сейчас! Детские дома – ни в чем не должны испытывать нужды: кто украдет хоть кусок хлеба от нужд детей – будет расстрелян, невзирая на должность и заслуги. Также – будет расстрелян всякий виновный в неправильном воспитании. К сожалению, мы не можем пока перейти к всеобщему изъятию детей у родителей – во избежание всеобщего же возмущения. Надо поручить пропагандистам – разъяснить, что если прежде семья была и школой, то теперь обучение, работе и войне, требует правильной военной организации, под строгим контролем. Как ни тяжело говорить, но нам очень помог голод: многие отдавали детей в дома, чтобы спасти – мы вырастим из них достойную смену. Это, в дополнение к детям бывших эксплуататорских классов, сиротам и детям членов Партии, помещаемых в дома в обязательном порядке.

Народ же – должен весь лечь, во благо, веря в нас. Износиться, сработаться – с наибольшей отдачей. Потерь – не считать. В течение следующих десяти – пятнадцати лет – пока первые выпускники детдомов будут готовы к трудфронту. Это будет, по предварительным данным, от двух до двух с половиной миллионов человеко-единиц, воспитанных в фанатичном следовании нашим идеям. Им предстоит сменить уставшие массы – хотя бы, в первых рядах. В дальнейшем, доля наших воспитанников в общем населении будет неуклонно возрастать – а прочих же, снижаться, пока не сойдет на нет. И – коммунизм наступит! Таков наш План – должный быть реализован за срок жизни одного поколения, "в основном" за двадцать-тридцать лет…

Мы этого не увидим – как у Гонгури: те, кто летят к созвездию Андромеды, за сотни световых лет – зная, что на Землю не вернутся, но и до цели сами не долетят; лишь дети их будут у той звезды, и дети их детей приведут корабль назад. Мы погибнем все, на пути – хотя могли бы стать элитой нового государства, и кончить жизнь в сытости и славословии. Вместо этого, мы выберем – проклятия и ведра грязи, вылитые на нас потомками. Может быть, наши тела бросят собакам, сожгут на позорном костре. А если нас не разорвет взбунтовавшаяся толпа – то убьют наши птенцы-соколята, намеренно приученные не слушать авторитеты! Пусть – мы освободим им место, чтобы они могли идти дальше, не скованные нашим грузом! Как мчится история – всего три года, и мы, делавшие революцию, уже стали ей помехой! Те, кто придут после – пойдут дальше и быстрее. Им еще предстоит драться насмерть – со всеми, кто сам не захочет уйти.

В худшем случае, массы не захотят сойти со сцены. Будет война – страшная, жестокая, всех против всех; возможно, вторгнутся соседи, подняв обветшалые национальные знамена. Какая жалость – что у нас нет оружия, способного в одночасье уничтожить целые страны и континенты, миллионы лишних людей; это бы решило наши проблемы наилучшим образом! Однако, мы уже сейчас должны сделать все, чтобы нашим птенцам-соколятам легче было победить. Возможно, не будет работать промышленность, настанет полный развал. Потому, уже сейчас в хранилища складываются запасы – вооружение, топливо, провизия – для той, будущей войны.

Я знаю, что этот путь – страшен и тяжел. И вызовет отвращение у любого – как вызвал у меня самого, когда эта мысль впервые пришла ко мне. Но другого пути – нет. Я – не вижу. Может быть, кто-то из вас знает другой путь, не такой жестокий. Если он сумеет убедить в том, разумно и логически – я первый с ним соглашусь. И даже готов буду уступить ему свой пост. Я – не диктатор. Мне не нужны почести и власть – а лишь победа коммунизма, пусть даже сам я не увижу. Я считал вас своими товарищами – и спрашиваю сейчас, кто со мной? Или – вы можете избрать сейчас для Партии другого Вождя…

– Беги, герой! – сказал сержант – и больше не попадайся. Быстрее беги – а то, мы сейчас уйдем, тебя деревенские поймают. И сделают с тобой то же, что с комиссаром.

Кинул к ногам Гелия туго завязанный наплечный мешок. И дал пинка под зад.

На опушке леса Гелий заглянул в мешок. Там оказались: краюха хлеба, шмат сала, пара яблок, фляжка с водой, И заветная тетрадь, и карандаши. На самом дне – тот же револьвер с перламутровой ручкой, и патроны к нему – россыпью.

В тетради, после незаконченного ночью письма, появилась новая запись. Чужим почерком.

И ты не верь тому, кто говорит -

Что в Зурбагане высохли причалы.

И ниже:

РАССКАЖИ О НАС ПРАВДУ – КАКИМИ МЫ БЫЛИ.

И рисунок – пятиконечная звезда. С серпом и молотом посреди – вместо привычного плуга и молота. Под ней непонятные буквы – СССР. И цифры 1963 – 2000.

Это было неправильно. Потому что те, кто убили товарища Итина, и матроса, и всех других – безусловно, должны были иметь мерзкие хари вместо лиц, или вообще, выглядеть как орки из детских сказок; к ним нельзя было относиться иначе, чем с ненавистью и презрением. Настоящему бойцу революции подобает смести их с дороги в светлое будущее – и шагать туда, с верой в торжество коммунизма. Но веры этой не было, как прежде – признавая правду чужую, слабела уверенность в правде своей. И нельзя было солгать самому себе – потеряв эту веру, он больше не был "соколом", готовым за революцию хоть в огонь, хоть на смерть. Он не знал – кто он сейчас.

Кусты рядом зашуршали. Гелий вскинул револьвер. С яростью, и желанием убивать.

– Эй, поэт! – послышался голос – свой я! Не пальни сдуру!

На поляну вылез боец с перевязанной рукой. В полной форме, в сапогах, с винтовкой, и мешком за плечами.

– Отчего ты здесь? – спросил Гелий, не опуская револьвер – товарища Итина убили. Наших – всех. Ты -почему здесь?

– Повезло – сказал боец – как началось, все выскочили, а я замешкался. Два раза в окружение попадал – и знаю, без тылов никак нельзя, оттого и сапоги натянул, и мешок прихватил. И – сразу в канаву залег. Никто не приказывал, куда и что – значит, первым делом надо самому сберечься! Если врага высмотреть не получилось – то в лес, по-тихому. Так и ушел. Геройствовать хорошо – когда после сам живой. В лесу сидел – и смотрел. Видел, как тебя белопогонные – отпустили. Так что – вместе перед ревтрибуналом будем, если что.

– Я.. – Гелий запнулся, пытаясь что-то придумать – за меня товарищ Итин попросил.

– И беляки послушали? – хохотнул перевязанный – не бойсь! Мне – по барабану: засланный ты, или как! Только – вместе нам надо! Потому как, выйдем поодиночке – нас сразу, в Особый отдел! А вдвоем, да еще с оружием – надежда есть, что поверят!

Гелий убрал револьвер. Нагнулся, чтобы завязать мешок. Перевязанный подошел, присел рядом.

– Пожрать есть что? – спросил он – у меня лишь картошки чуть, и яблок. Объединим наши запасы – по-коммунистически.

Стихи в тексте:

Люди, проснитесь – автора. Пытался придумать что-то в стиле ультрареволюции. За революцию и народ – реальная, 1920-х. Кто-то из подражателей Маяковского. Три пули – импровизация автора на основе реальной 1920-х "Три пули осталось в нагане". Там вдали за рекой – импровизация автора на тему широко известной. Сегодня мы не на параде – "Марш коммунистических бригад" СССР. Широко известная когда-то. Было красное небо – реальная, времен перестройки. Сам слышал, у Казанского. Автора не знаю. Над Россией гордо реет – аналогично, но уже 1990-х. Тоже – автора не знаю.

Книга Ленина называлась "Государство И Революция". Написана летом 1917, в шалаше у Разлива. Согласно ей, диктатура пролетариата – временная мера, чтобы обеспечить порядок, пока народ не выберет подлинно демократическое правительство. О диктатуре партии там действительно не было.

Союз коммунистической молодежи или Коммунистический союз молодежи – так у нас действительно спорили, как называться комсомолу. "Союз тех, кто уже..", или "Союз тех, для кого цель..". У нас победило второе.

Рачья и Козлячья – так у нас белые называли Красную Армию (полное название: Рабочее-Крестьянская Красная Армия)