Валерий Большаков - Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин Страница 24

Залезая по тревоге в самолет, Быков мечтал раздеться сперва до исподнего, а потом уже надевать парашют.

Однако Устав и комполка были равно неумолимы.

К 22 июня Григорий совершил более двух сотен боевых вылетов, а число сбитых самолетов перевалило за восемнадцать.

Володька Орехов повозмущался даже: раньше-то Героя Советского Союза летчику-истребителю давали за десять сбитых самолетов, теперь – за пятнадцать.

Ладно, пускай.

А почему тогда у его ведущего на кителе отсутствует Золотая Звезда?!

– Придерживают! – уверял он товарищей. – Из вредности. Командир-то отказался получать ордена ни за что, вот они и встали в позу… в эту… Ну…

– В позу удивленного тушканчика, – подсказал Григорий.

Эскадрилья захохотала.

– Я бы и от этих звездочек отказался, – Быков щелкнул по погону. – Но…

– Пригодятся в хозяйстве!

– Вот именно.

– Уже пригодились!

– Жополизы дали мне, старлею, сразу майора.

– А «полкана»?

– Уговорил отца выделить здание главкому ВВС…

Быков подумал, как же было сложно Василию Сталину просто жить – слишком много вертелось вокруг подлиз и прочего скользкого народу.

Генерал Жигарев нацепил ему полковничьи погоны, комиссар Мехлис устроил начальником инспекции ВВС…

Все спешат воспользоваться его родством.

А вот хрен им…

– Да почти все генералы такие, что с них взять! – рубанул Баклан.

– Командир, так ты скоро и сам в генералы выйдешь!

– Перебьются.

– А чего так?

– Сейчас, вот, до майора дорасту, а потом уже…

– И что потом?

– Заслужу те погоны, которые уже имею.

– Василий, ты за три месяца спустил на землю двадцать с лишком «мессов» и прочих «фоккеров», и люди тебя не за то уважают, что отец у тебя – сам Верховный! Согласись, Миха!

– А что я? Накатай на бумаге, что сказал, и я подпишусь!

– Командир! А что с «По-7»?

– А-а… Забыл вам сказать…

– Что, что?

– Вызывали в штаб – дозвонился Поликарпов…

– И чего там?

– Вернули ему людей.

– В КБ?

– Ну, да. А самолеты запускают в серию.

– Вот это здорово!

– Полетаем!

Летчики расположились на чехлах в тени крыльев своих «лавочек».

Быков устроился под деревом, на деревянной колодке – из тех, что подкладывают под колеса самолетов при запуске.

– Отдыхаем? – послышался начальственный голос.

Это был Бабков, на днях вышедший в подполковники.

– Никак нет! – бойко ответил Котов. – Копим силы!

– Ну, копите, копите… Товарищ полковник, там молодое пополнение прибыло. Троих я определил к вам.

– Дельные ребята?

– Гадкие утята! Но если поднатаскать, как следует, то выйдут если не в лебеди, то в селезни точно.

– Поднатаскаем.

– Только учти, – построжел Бабков, – времени у нас мало.

– Недели две? – прищурился Быков, не помня толком, когда под Прохоровкой сойдутся танковые армии в грандиознейшем сражении.

– Все-то ты знаешь! Недели полторы, от силы.

– Справимся.

Вскоре явились «утята» – младшие лейтенанты в новенькой форме и с фанерными чемоданчиками.

Вперед шагнул белобрысый крепыш и бойко доложил:

– Младший лейтенант Никитин, старшина группы! Готовы к выполнению любых боевых задач!

Лица пилотов эскадрильи расцвели улыбками и ухмылками – они узнавали в новеньких самих себя, таких же пылких балбесов, уверенных, что закончить авиашколу – это равнозначно превращению в аса.

– Не готовы, – спокойно парировал Быков. – Становись.

Трое построились.

– Полковник Сталин, – по-прежнему спокойно отрекомендовался Григорий. – Представьтесь.

Белобрысый вытянулся и отчеканил:

– Марлен Никитин. Сталинградское авиационное училище. Налет – шестьдесят восемь часов.

Следующим в строю был смуглый южанин.

– Ибрагим Мкртумов. Батайское авиационное училище. Налет пятьдесят пять часов.

Плотный, мордатый и щекастый товарищ татарина сказал:

– Петро Яценюк. Батайское авиационное училище. Налет сорок шесть часов.

Быков цепко посмотрел на «хохла».

С виду совсем не похож на будущего украинского премьера, яйцеголового «ботана», развалившего «незалежную».

– Сам откуда?

– С Николаева. А шо?

Григорий улыбнулся, и Петр густо покраснел, подтянулся, словно пародируя старого служаку.

– Вольно.

– Разрешите, товарищ полковник? – подал голос Никитин.

– Говорите.

– Наших уже распределили по эскадрильям, – зачастил младлей, – мы к вам. А когда нас прикрепят к ведущим?

– Через неделю.

Лица у всей тройки вытянулись.

– А на фронт когда? – выразил Ибрагим общую мысль.

– Успеете.

– Доучитесь, – веско добавил Орехов, – тогда и на фронт.

Быков вышел из тени и показал на обвалованную стоянку, не совсем правильно именуемую капониром, где стояли три «Як-1» – битые, чиненные-перечиненные, но все еще способные подняться в воздух.

Это были «учебные парты» полка.

– Нечего вас возить. По очереди сделаете круг над аэродромом.

Это был старый, годами проверенный инструкторский прием – будущий командир доверяет тебе, верит в тебя, в твое мастерство и не вымучивает нескончаемыми тренажами, зачетами, не позволяет терзаться сомнениями и переживать на тему: «А смогу ли я?»

Кто спорит: воздух – не твердь земная, что угодно может произойти.

Возьмет, да и откажет мотор – и ты гробанешься.

Машина и загореться может – и ты взорвешься вместе с нею.

Не выпустится одно колесо шасси – случится «капот», и тебя раздавит, как кильку в банке, подложенную под каток…

Господи, да мало ли что может произойти в полете!

Птицы налетят, молния шваркнет, или сам, по дурости своей, не то нажмешь и не туда повернешь.

Но ты же сам сделал свой выбор, ты стал летчиком – военным летчиком. И это судьба…

– И все? – разочарованно протянул Никитин.

– И все. По самолетам!

Первым взлетел старшина группы.

Набор высоты – до нижней кромки облаков – он выполнил, «как учили», старательно.

Выполнил, как принято, круг – маршрут с четырьмя разворотами над аэродромом – и запросил по радио:

– Я – «Никита». Разрешите посадку?

– Разрешаю.

Похоже было, что на «Яках» Марлен летал недолго, иначе знал бы, что у этих самолетов посадочная скорость куда больше, чем у «ишачков», на которых, скорей всего, младших лейтенантов учили летать в училище.

Надо отдать должное младлею, он и сам сообразил, что может быть перелет, и ушел на второй круг, чтобы не промазать и посадить машину в пределах летного поля.

Сел, хоть и с подскоком.

Ибрагим делал слишком много резких движений, спеша удивить командира своими умениями.

Дескать, я и круг так опишу, что ахнете!

А вот Петро, единственный из тройки, все сделал точно и красиво. Легко у него получились и взлет, и посадка.

– Заметил, командир? – поинтересовался Орехов, кивая на катившийся «Як».

– Заметил.

Поманив к себе Яценюка, Григорий сказал:

– Сейчас летишь в зону.

Словами и руками он объяснил новое задание: четыре глубоких виража, пикирование, горка, спираль – и домой. Скорость на виражах – триста пятьдесят.

– Давай, выруливай!

Пока Ибрагим беспокойно переглядывался с Марленом, Петро снова полез в кабину «Яка».

– Выруливай!

Истребитель покатился, все резвее набирая скорость, и взлетел.

– Недобирает скорости, вроде, – пробормотал Орехов, поглядывая на «инструктора».

– Вижу, – процедил Быков.

Учебно-тренировочный полет проходил у Яценюка легко, пилотировал Петро играючи.

Но, когда он, сияя, вылез из кабины, то дождался от Григория втыка.

– Ты на скольких виражил?

– На двухсот пятидесяти, – пролепетал Яценюк.

Улыбка младлея попригасла.

– А я тебе сколько говорил?

– Я…

– Триста пятьдесят! – радостно подсказал Никитин.

Петр побледнел.

– На сто километров ошибся…

– Марлен, твоя очередь, – спокойно сказал Быков.

– Есть!

– Выруливай…

«Колорад» был единственным, кто знал о том, что грядет. Правда, к стыду своему, не помнил, когда начнется великий бой, названный по-простому: «Курская дуга».

Скоро, очень скоро два миллиона человек, шесть тысяч танков, четыре тысячи самолетов сойдутся, сокрушая друг друга.

Эпос.

Сколько же тут кровушки прольется, твою-то медь…

Первый день июля начался, как обычно, с построения.

Пилоты 4-й эскадрильи и трое новеньких стали по линеечке рядом с самолетами, тщательно укрытыми масксетями, рассчитались на первый-второй и разошлись – была объявлена готовность два.

«Расслабона», правда, не вышло – прибежал офицер с КП и велел срочно вылетать на разведку.

Противник зашевелился, готовит прорыв, но вот куда он направит острие своих ударов?

– Все ясно, – кивнул Быков. – Пойдем шестеркой.

Офицер козырнул и удалился так же, как и явился – бегом.

– Володька!

– Здесь, командир!

– Полетишь парой.

– Парой? – нахмурился Орехов.