Александр Мазин - Танец волка Страница 24

Старуха… Ну да, вблизи она выглядела старше, чем издали… Старуха впилась взглядом в Гудрун. Недобрым взглядом.

Гудрун выдержала его спокойно, глаз не отвела. Вот еще! Ей ли пресмыкаться перед хозяйкой нищего гренда, у которой даже нет денег на золотые браслеты!

То есть – не было.

– Мама, погляди, что я тебе привез.

Ну да, золотые браслеты. Хотя золото неважное и сами украшения – грубой работы и тонкие.

Старуха перевела взгляд на сына и сразу будто скинула лет десять. Глаза засияли, как у молодой.

«Когда-то она была красавицей», – подумала Гудрун. И тут же, с неприязнью: «Но это было давно. Теперь-то на нее ни один мужчина не польстится. А моя мать и сейчас прекрасна, как в день моего рождения».

Гудрун вспомнила о матери, и ее охватила печаль. Отсюда рукой подать до Нифльхейма[22], но очень далеко до Сёлунда. Неужели ей суждено умереть здесь, на этих камнях?

Тут она снова поймала взгляд старухи и собралась. Она – дочь и внучка воинов. Нельзя поддаваться слабости. Этак можно и забыть, зачем она здесь…

Гудрун покосилась на мужа. Лейф был совершенно счастлив. Он обнимался с родичами, шутил, целовал женщин, хлопал мужчин по плечам и спинам.

А еще она обратила внимание на то, что мужчины эти либо слишком стары, либо совсем молоды. Куда же подевались те, кто успел отсчитать больше шестнадцати зим и не добрался до сороковой?

Впрочем, понятно куда. В сети Ран-великанши.

– Мама! – Лейф вернулся, поприветствовав всех. – Ты только посмотри! Я теперь – морской ярл. У меня есть драккар и двадцать два хирдмана!

«Как же, – подумала Гудрун. – У тебя! Пара румов – вот все, что принадлежит тебе на драккаре, украденном у собственного хёвдинга».

– А какая у меня жена! – Лейф притянул Гудрун к себе. – Красавица! Скоро мы сыграем настоящую свадьбу, а к концу весны она непременно родит тебе внука!

Старуха сверлила ее взглядом. Гудрун попыталась ей улыбнуться. Улыбка получилась довольно фальшивая.

– Я – Сальдис, – сурово произнесла старуха. – Пойдем, покажу дом, в котором ты станешь хозяйкой, когда я умру. Хотя… – Сальдис усмехнулась, показав черные кривоватые зубы: – Умру я еще не скоро.

«Как знать, – подумала Гудрун. – Как знать…»

– Мне она не нравится, сын! – сразу заявила Сальдис, когда они остались одни. – У нее – глаза волчицы. Она тебя не любит.

– Может, и так, – не стал спорить Лейф. – Зато я полюбил ее, как только увидел. Ее первый муж был знаменитым хёвдингом. Я вручил ей свадебный дар, но первую цену заплатил железом. Она хорошего рода и будет мне подходящей женой. А что у нее глаза волчицы, так это мне даже нравится. Ее отец был берсерком, так что глаза она наверняка унаследовала от него. Говорят, этот берсерк в одиночку уничтожил целый хирд, чтобы завоевать сердце ее матери. Добрая кровь, матушка! Наши сыновья станут великими воинами, а дочери – настоящими красавицами!

– Что ж, – проворчала Сальдис. – Может, ты и прав. Я прослежу за тем, чтобы она знала свое место. Я здесь хозяйка.

– Кто же с этим спорит? – удивился Лейф. – Мама! Она будет жить с тобой и делать всё, что ты скажешь. А я буду ходить в вики и добывать славу и деньги. Стану морским ярлом! Ты будешь гордиться мной, обещаю!

– Я уже тобой горжусь, – ласково проговорила женщина. – Ты добьешься всего, чего желаешь, я не сомневаюсь. Боги тебя любят! Завтра мы подарим Тору ягненка за то, что он сопутствовал тебе в битвах. Но скажи: есть ли у тебя достаточно провизии, чтобы прокормить твоих людей зимой? Сам знаешь, земля наша бедна, а подать годовую с нас нынче брали дважды. Сначала – люди молодого Вагбранда-ярла, сына Зубовного Скрежета, с которым ты ходил в вики, а после – люди Атли Тощего. Он сейчас управляет фюльком Согн от имени Хальфдана-конунга.

Лейф нахмурился.

– А как же Харальд-конунг, Харальд Золотобородый?

– Умер. И дочь его. И внук. Теперь Хальфдан Черный – наш конунг. И наша дань пошла ему.

– Что ж, – отозвался Лейф. – Конунгу надо платить. Но Вагбранд взял с тебя не по праву. Я был хирдманом на корабле его отца. Хольдом с правом на две доли. Как же можно брать со своего хольда? Ты напомнила ему об этом?

– Напомнила, – буркнула Сальдис. – Он ответил, что отец его не вернулся из вика и ты тоже. Так что теперь нет ни ярла, ни его хольда, а есть одаль, с которого он, ярл, возьмет, как с земли своего бонда. А если мне это не нравится, если мне тяжело управляться с землей и нечего дать своему ярлу, то он может прислать на мое место мужчину, который справится.

– Я его убью! – скрипнул зубами Лейф. – Даже если бы я был мертв, в доме растет мой племянник, который имеет право на эту землю. Это ведь наш одаль, родовой, а не жалованный! Будь жив Харальд Золотобородый…

– Золотобородый мертв! – перебила мать. – Атли Тощему нужны только деньги, а у Вигмаррсона довольно хирдманов, чтобы взять то, что ему нравится.

– Вагбранд пожалеет о своих словах! – процедил Лейф. – Мой меч вырежет их у него на теле, если он посмеет повторить такое при мне!

– Не ссорься с ним, сын, – попросила Сальдис. – Он молод и не слишком умен. Но у Вигмаррсона опасные советники. Его наставник Кетильгрим тебя не любит. Лучше бы тебе помириться с ярлом. Если ты его убьешь, тебе придется бежать…

Лейф шумно выдохнул. Он справился с гневом.

– Ты права, матушка. У меня есть ты, есть драккар и жена. Боги щедры ко мне! Я не хочу в изгнание. Я помирюсь с молодым Вагбрандом. А насчет зимы не беспокойся. У меня есть серебро. И много сильных мужчин. Так что мы можем заняться промыслом. Может, даже добыть кита. Я вернулся, мама, так что этой зимой в нашем одале никто не будет голодать!

Он очень хорош, Лейф Весельчак. И теперь, вернувшись домой, он снова шутит и смеется. Ведет себя так, как в те времена, когда был хирдманом Ульфа.

Тогда он очень нравился Гудрун. Нет, она не собиралась приглашать его в постель, но он так хорош… И не будь у нее такого мужа, как Ульф Черноголовый, как знать…

Но так было раньше. Теперь, когда Лейф-хёвдинг приходит к ней на ложе, Гудрун не испытывает ровно ничего. Разве что некоторое неудобство внизу… И неугасающее желание поглядеть, как хлынет кровь из разинутого рта, когда нож пробьет легкое. Гудрун кажется: эта кровь будет сладкой на вкус…

«Сестры-валькирии, – думает Гудрун. – Не оставьте меня в Митгарде! Унесите меня в Асгард, когда я убью сначала его, а потом – себя!»

Почему бы и нет? Разве она не свершит месть храбростью и железом, как это подобает женам-воительницам? Разве это не лучше, чем взойти на погребальный костер мужа?

«Я сделаю это, – думает Гудрун. – Следующей ночью я убью его – и будь что будет. Всё равно моему сыну здесь не жить. Злобная старуха непременно учует в нем чужую кровь…»

Глава 18

Время истекло

И снова мне снился обрыв. Плоский кусок камня, поросший мхом и лишайниками.

Я был волком. Не Белым, обычным. Укрывшись за камнями, я наблюдал, как одетая в нижнюю рубаху женщина идет к краю обрыва. Я знал, что там, дальше. Каменная воронка, клочья тумана, брызги воды, а где-то далеко внизу – Гунингагап. Изначальная Бездна скандинавов, из которой когда-то возникли миры великанов. Вот только из этой бездны не возникнет ничего. Я, волк, видел, как женщина идет босиком по камням, не оскальзываясь, не обращая внимания на острые гранитные грани… В руке у нее – нож. Самый обычный, какой носят все северянки. Распущенные волосы текли вдоль ее спины, скрадывая фигуру, поэтому я, волк, не мог узнать женщину, только чувствовал ее запах. Она пахла страхом и гневом, но больше всего – болью. Она пахла добычей, и я, волк, мог бы достать женщину в десяток прыжков, вонзить клыки в шею, спрятанную под копной волос… Мне этого очень, очень хотелось, хотя я, волк, не испытывал голода. Лишь бы почувствовать, как зарывается моя морда в густую человеческую шерсть, и ощутить нежную плоть кончиками клыков…

Я даже заскулил от нестерпимого желания…

Но не посмел. Тем более что женщина знала о моем присутствии. Может, чуяла мой запах, а может, уловила тем чутьем, каким мы, волки, угадываем чужие мысли и желания.

Дойдя до края обрыва, она остановилась и обернулась. Я понял: она видит меня. Мои глаза. Два ярких зеленых огня над краем камня.

Да, это была она. Та самая. Когда она приглашающе подняла нож, я выскользнул из камней и бросился на нее. Очень быстро, быстрее, чем собственная тень… Но всё равно не успел. Нож, который мог бы встретить меня в полете-прыжке, оказался быстрее. Я увидел, как вспыхнул на железе лунный свет и на белой шее женщины возник черный-черный разрез. Мои ноздри успели втянуть запах брызнувшей крови… А я уже тормозил всеми четырьмя лапами…

Я, волк, остановился на самом краю обрыва, заглянул вниз…

И не увидел ничего, кроме черноты.