Василий Звягинцев - Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою Страница 25

— Как нам останавливаться, где, зачем и для чего? На одной ножке постоять, пока всё само собой не рассосётся? Хорошо. Вадим, разворачивай машину, — повернулся он к Секонду. — Поехали обратно, ты нас вернёшь домой, и мы там… Это… Героически сделаем всё, как было. Выйдем, это, на Лобное место, или куда там, перед бунтующей толпой, и ты, товарищ Президент, как Николай Первый, громовым голосом возгласишь: «На колени, так вашу мать!» И сразу все устыдятся и падут ниц… Или сразу указы начнём подписывать, чтобы, значит, всем возвратиться в исходное состояние и впредь супротив властей не бунтовать, а ежели кто чего…

— Большая Круглая Печать[52] потребуется, — как бы про себя добавил Анатолий, но его иронии никто не понял.

«Однако, — подумал Секонд. — Наш генерал точно решил или жечь мосты, или просто заявляет себя доминантным самцом в стае. На случай если стая вообще останется…»

— Ты меня не понял насчёт последнего шага, — почти незаметно пошёл на попятную Президент. — Пожить мы здесь можем какое-то время, но никак себя в этом мире не заявляя, при этом разработать план решительных действий на ближайшую перспективу. Вернуться домой практически в момент отправления, насколько я испытал на собственном опыте, вполне возможно… Это так?

Секонд протянул ему портсигар и одновременно кивнул.

— Совершенно верно. При условии, что никто другой при этом не переместится из нашей реальности в вашу, и наоборот. А если барьер будет снят — тогда время, прожитое здесь, будет достаточно строго равно прошедшему там. И вы рискуете сильно опоздать…

Эти последние слова Секонд произнёс скорее из вредности, просто ему надоело толочь воду в ступе, и он «намекнул горячим утюгом в грудь», что без здешней помощи гостям своих проблем не решить.

— Не совсем понял, — осторожно сказал Президент, прикуривая и сразу глубоко затягиваясь.

«Так он действительно всерьёз курить начнёт», — не совсем к моменту подумал Журналист.

— Да я и сам не слишком понимаю. — Секонд предпочёл говорить только о физическом смысле явления, не касаясь политических последствий, которые, как он понял, уже давно ясны Мятлеву, да и журналисту Анатолию тоже. — Образование у меня не то или вообще — способ восприятия действительности. Попросту говоря, дело обстоит так. Мы здесь живём, вы там. Время в обеих реальностях с самой бифуркации текло примерно с одной скоростью. Поэтому культурно-политический уровень у нас довольно близко совпадает, во многом — как раз за счёт того, что и там и там очень долго жили, да и сейчас ещё остались люди, родившиеся до разделения реальностей… Что это означает, сами понимаете.

О том, что с самого начала между мирами имелся довольно порядочный календарный сдвиг, причём постоянно увеличивающийся, Секонд говорить не стал. Без всякой цели, просто так, не упомянул и всё.

— А с техникой, да, отстали, конечно, так ещё Энгельс писал, что войны — двигатель прогресса. И «соревнования двух систем» здесь не было, а значит, и стимулов для «опережающего развития». Реактивная авиация появилась, причём сначала гражданская, а уже потом военная, только когда сформировался целый класс людей, которым пять дней из Америки в Европу и обратно на пароходе плыть долго и дорого, а на поршневых самолётах, как Чкалов, сутки через Северный полюс — страшно…

— Вы таким образом эту сторону прогресса рассматриваете? — с явным недоверием произнёс Журналист.

— А с какой ещё? Я две истории изучил, вы — одну. Примерно к тридцатому году военная авиация и у вас, и у нас достигла естественного, так сказать, предела развития. Но потом у вас началось… Нацизм, японо-китайская война, итало-эфиопская, испанская, так что к сорок первому году вы обогнали нас лет на двадцать. А там — сами понимаете, ФАУ, атомная бомба, нужда в средствах доставки, потом Спутник, Гагарин, Луна… А у нас то, что имелось, в рамках существующих доктрин всех вполне устраивало. Воевать ни одна из великих держав не собиралась, не за что стало воевать. Европейские границы удалось провести грамотнее, чем по Версальскому миру, с колониями тоже договорились полюбовно, все нужные соглашения о недопущении гонки вооружений подписали. И ещё — экономика другими путями пошла, поскольку мы сохранили «золотой стандарт»…[53]

— Мне вообще кажется, хотя я ещё очень малым количеством фактов располагаю, — включился в разговор Президент, — в вашем мире не просто история поменялась, у вас где-то в семнадцатом-восемнадцатом годах будто бы психологию подменили. Одни ведь фактически люди стали вдруг принимать гораздо более осознанные, осмысленные, рациональные решения… Да что говорить, вот у нас в восемнадцатом и в Германии революция произошла, но в отличие от российской тут же и выдохлась, через полгода. В вашем случае и Гражданская до вселенских масштабов не раскрутилась. Повоевали, конечно, но больше в пределах европейской части, потом Корнилов Москву взял, большевики из Питера морем сбежали, кто в Аргентину, кто опять в Швейцарию, и всё на этом. Я правильно рассуждаю?

— Более чем, — поразился Секонд. — Не думал, что вы с нашей историей столь глубоко познакомиться успели. Из случайного набора десятка ежедневных газет столько не узнаешь…

— Два раза ошибаетесь. Как раз в одном еженедельнике оказалась целая подборка дискуссионных статей к девяностолетию окончания Гражданской войны. Вполне популярно изложено. А Леонид во время разговора со своими коллегами из аналогичного ведомства получил от них довольно детальный компаративный[54] реферат. Так что кое-какое представление мы тоже имеем.

— Ничего, ещё дня три-четыре серьёзных историков книжки полистаете, фильмы посмотрите — совсем свободно ориентироваться будете, — только и нашёл, что сказать, Секонд, неприятно удивлённый тем, что Президент как бы слегка его «присадил в лужу». — Но я ведь о другом начал говорить. Если захотите, вы сможете вернуться домой теоретически уже через секунду после «ухода», но с учётом принципа неопределённости на практике допуск составляет от десяти минут до часа. Но, повторяю — только в том случае, если ни одного персонажа из нашего времени, проникшего после нашего ухода, у вас там нет. Если есть — время и там и там синхронизируется. То есть существует риск оказаться у себя месяцем или годом спустя. По тамошнему календарю. У нас такое случалось. На той стороне люди провели неделю, здесь прошёл именно год. А одна экспедиция до сих пор неизвестно где. Или — когда.

Лица всех троих гостей выразили озабоченность.

— Почему? — достаточно глупо, в свете уже разъяснённого, спросил Журналист. Секонд уже отметил, как в президентской команде поставлено распределение ролей. Телепатия или нет, бог знает, но неудобные вопросы, грозящие «потерей лица», всегда успевает задать то Анатолий, то Мятлев.

— Я окончил медицинский факультет и Академию Генштаба, — назидательно сказал Секонд, — по физике и математике мне в гимназии едва-едва «хорошо» натянули, просто аттестат не захотели портить. Поэтому в хронофизике вполне заслуживаю оценки, поставленной одному моему приятелю за сочинение по литературе: «Очень плохо с двумя минусами». Тот долго удивлялся, что это такое. Хорошо, если просто ноль, а если ещё меньше? Поэтому скажу одно — таким образом мироздание защищает себя от сто раз обсосанного писателями и философами «парадокса дедушки».

— То есть? — спросил теперь уже Президент и подставился. В отличие от Мятлева и Журналиста продемонстрировал, что фантастику в детстве и юности действительно не читал. Или читал, но не ту. Своего друга-писателя, выходит, тоже.

— А это всего лишь означает, что никакими ухищрениями человек не может попасть в собственное прошлое и убить там своего дедушку, чтобы не родиться на свет, и так далее. То есть время «в норме» у вас и у нас «неподвижно» относительно друг друга, поэтому и можно вернуться туда, откуда переместились. А когда перемещается другой человек и устанавливается этакий «мостик», они, времена, снова начинают двигаться, а поскольку движутся с разными относительными скоростями, то при попытке перехода в «точку отправления» вы должны бы попасть в собственное прошлое. Ну и так далее… Нас с вами всё время «подтягивает» вперёд, чтобы этого самого парадокса не случилось…

Но вы не расстраивайтесь, всё не так мрачно. Это ведь возможность чисто теоретическая. Едва ли кто-то, не принадлежащий к нашему «сообществу посвящённых», способен свободно ходить между мирами, причём именно по нашей методике…

— Простите, а как же… — попробовал вставить слово Мятлев, кое-что слышавший о перемещениях «андреевских братьев» и в двадцать пятый год, и даже в девятнадцатый век.

— Я вас понял, — было такое у обоих Ляховых неприятное окружающим свойство — они соображали очень быстро, к тому же умели думать и за себя, и за собеседника, поэтому часто перебивали и отвечали на вопрос, который ещё не задан, а то и не сформулирован. Многих это очень раздражало, и во время своих инструктажей А. И. Шульгин требовал от аналогов «фильтровать базар» и курить лучше трубку или, на крайний случай, папиросы, чтобы покрепче прикусывать мундштук, когда лишние слова наружу рвутся. Увы, до конца Фёст с Секондом от своей порочной привычки так и не избавились.