Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича Страница 26

— Да, Петр Петрович, — обратился он к Ланскому, — если вы найдете время, то приходите, вы своими глазами увидите, как работает наша машина времени…

— Пренепременно приду, — ответил заинтригованный полковник, — знаете ли, такое зрелище я вчера еще представить себе не мог.

— Виктор Иванович, — вы ведь, как сообщил мне князь, бывший военный. Не могли бы вы мне рассказать о вашей армии? Какая она сейчас у вас?

Сергеев достал из своей, казалось, бездонной сумки, ноутбук. Одоевские, уже были знакомы с этим устройством своих потомков, и потому особого удивления при виде его не проявили. А вот Ланской наблюдал за манипуляциями Виктора с изумлением, как ребенок, за руками фокусника, извлекающего из своего цилиндра кроликов, ленты и зажженные лампы.

Когда включенный ноутбук начал загружаться, и на заставке появилось изображение танка Т-90, полковник вздрогнул.

— Виктор Иванович, скажите, это боевая машина из будущего? — спросил он у Сергеева. — Как она движется, и где люди, управляющие этой машиной?

— Петр Петрович, это танк, — ответил Виктор, орудуя "мышкой", и пытаясь открыть одну из папок, в которой хранились фотографии современной боевой техники. — Такие боевые машины появились на полях сражений в начале ХХ века. Они бронированы, выдерживают попадания снарядов, сами стреляют из пушек и движутся с помощью мотора, работающего на горючем, изготовленном из нефти. В Великой войне с Германией, которая случилась еще до моего рождения, подобные машины сотнями сражались друг против друга, уничтожая себе подобных.

Виктор щелкнул "мышкой", и на экране появился отрывок из киноэпопеи "Освобождение", рассказывающий о танковом сражении на Курской дуге. Танки, русские и немецкие сошлись в лоб друг с другом. Боевые машины вспыхивали, взрывались, горящие танкисты выскакивали из них и дрались среди огня и дыма. Волею режиссера день стал кроваво-красным, казалось, что горит земля и небо…

Потрясенные князь, княгиня и Ланской смотрели на монитор ноутбука. Когда отрывок из "Освобождения" закончился, первым пришел в себя Одоевский.

— Виктор Иванович, — сказал он хриплым голосом, — это так и было в жизни? Я ведь знаю, что в подобных, как вы говорите, фильмах, участвуют актеры.

— Владимир Федорович, — ответил Сергеев, — в жизни было еще страшнее. Мне не довелось участвовать в той войне, потому, что меня тогда еще на свете не было, но повоевать мне все же довелось. И в Афгане, где я получил первую контузию и дырку в правую ногу, и в Чечне, о которой у меня память вот здесь, — Сергеев показал на шрам на лбу, — и еще два осколка в ногу, на этот раз, в левую. Но все равно, скажу честно, с той Великой войной мои войны не могут сравниться.

— А чем вы командовали, Виктор Иванович, — спросил Ланской, — вы ведь были майором.

— Ну командовал я теми, кто ремонтировал и чинил вот эти самые танки. Моя должность называлась заместитель командира батальона по технической части. Но, поверьте мне, Петр Петрович, доставалось нам всем, и тем, кто вел танки в бой, и тем, кто чинил их, часто под огнем врага.

— А какие у вас награды? — профессионально поинтересовался полковник.

— За Афганистан я получил орден Красной звезды, — ответил Сергеев, — это что-то вроде вашего ордена Святой Анны четвертой степени. Не знаю, равноценно ли подобное сравнение. А за Чечню меня наградили "Орденом Мужества". Возможно, что он может быть приравнен к ордену Святого Великомученика Георгия четвертой степени. Честно говоря, я не могу твердо сказать – сравнимы ли эти два ордена, но в ту новогоднюю ночь из нашего танкового батальона уцелели немногие.

— Да, Виктор Иванович, досталось вам, — сочувственно сказал Ланской. — Только у нас нет такой техники, как ваши танки. У нас кавалерия, тяжелая и легкая, пехота, артиллерия. Кстати, кавалерия у вас есть?

— В общем, нет, — ответил Сергеев, — если не считать парадный Президентский полк, да на пограничных заставах в горах конные патрули для обхода границ. Век конницы закончился, хотя в Великую войну она еще успела себя показать.

— Петр Петрович, — сказал Виктор, — сейчас, при императоре Николае Павловиче Российская империя находится в зените своего могущества и еще не забыта громкая слава Отечественной Войны. Но через четырнадцать лет ей придется столкнуться с объединенными силами Британии, Франции и Турции. Тогда они осадили Севастополь, и вся огромная русская армия не смогла отразить десант противника. Слава побед, сменилась позором поражения. Нет, русские солдаты и офицеры ничем не опозорили своего честного имени, но они не смогли отразить врага, нанести ему поражение и закончить войну взятием вражеской столицы. Следующего такого успеха пришлось ждать девяносто лет. А это главное. Причин такого неуспеха много, они разные, и о них стоит поговорить отдельно.

Мой предок Харитон Осипович Сергеев сражался на бастионах осажденного Севастополя, был там ранен, выжил, заслужил два солдатских Георгия за храбрость. От него и пошла наша династия, в которой все мужчины служат в армии. И я хочу помочь своему предку, и, вместо позорного Парижского мира, навязанного России союзниками, добиться полной победы над ними. Я полагаю, Петр Петрович, что в этом моем желании нет никакой угрозы трону и империи? Мы хотим предупредить государя о грозящей России опасности. Ведь, как говорили древние: "Praemonitus praemunitus", или по-русски: "Кто предупрежден, тот вооружен".

— Конечно, нет, Виктор Иванович, никакой угрозы я не вижу, — ответил полковник Ланской, — и я лишний раз убедился, что цели вашего пребывания в нашем мире благородные, а, следовательно, помогать вам – это мой долг перед Государем и Отечеством…

Когда Сергеев и Ланской оговорили главное, разговор перешел на частности. Виктор постарался подоходчивей разъяснить полковнику планы людей из будущего.

— Петр Петрович, мы прекрасно понимаем, что без содействия государя и некоторых высших чинов Империи, у нас вряд ли что получится. Вы ведь прекрасно знаете характер царя. Он с трудом воспринимает чьи-либо советы, особенно, если они идут вразрез с его мнением. Кажется, что в правительстве только министр финансов граф Канкрин имеет смелость возражать государю. И тот терпит его исключительно из-за того, что Егор Францевич сумел навести порядок в российских финансах, и разумность его мыслей и распоряжений доказана делом.

А вот советов в отношении того, что касается армии, и всего, что с ней связано, как мне кажется, государь не потерпит. Так как же нам быть?

— Гм, Виктор Иванович, — задумчиво сказал Ланской, — а вы правы – действительно, придти к государю и заявить, что, дескать, все, что делается в России с армией – неправильно, а надо делать вот так, — закончится, скорее всего, гневом государя и неприятностями для того, кто посмеет это заявить. Тут надо придумать что-то другое.

— Мы полагаем, что надо здесь для начала показать, что называется, товар лицом, — сказал Сергеев, — было бы неплохо уговорить государя лично посмотреть на все то, о чем мы собирались ему сказать. Он может не верить чужим словам, но своим глазам он поверить должен. Следовательно, надо убедить его отправиться в будущее. Ну а там, в зависимости от того, как пойдут дела, он может принять правильное решение. Или откажется от нашей помощи. В таком случае, как говорится, насильно мил не будешь. Но, мне почему-то кажется, что государь примет единственно верное решение.

— Петр Петрович, — продолжил Сергеев, — я не буду вас предупреждать, что нельзя никому рассказывать ни о нашем происхождении, ни о самом факте нашего нахождения в вашем времени. Вы человек умный, и поймете сами, что сама возможность получить знания о будущем заинтересует многих сильных мира сего. И не все они настроены дружественно в отношении России. Они попытаются воспользоваться нашими знаниями и теми приборами и машинами, которые мы доставим в ваше время.

— Я все понимаю, Виктор Иванович, — задумчиво сказал Ланской, — и сейчас ломаю голову над тем, как приватно сообщить государю о вас, да так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала. Вы ведь знаете, что в Зимнем дворце его обитатели постоянно интригуют друг против друга, и в покоях государя часто бывает невозможно укрыться от чужих ушей и глаз.

Но, с другой стороны, как флигель-адъютант царя, я могу иногда оставаться с ним наедине, и сообщить ему нечто, что заставит его задуматься о будущем. И потом, возможно, я напрямую сведу вас с Государем.

Ланской задумался, а потом сказал. — Мне кажется, что лучше всего это сделать на очередном летнем "бале с мужиками", который государь ежегодно проводит в Александрии в честь дня рождения своей супруги. Дворцовая охрана в этот день настежь открывает ворота парка, запуская туда всех желающих. Вы можете попасть туда без приглашения. Конечно, уединиться с Государем человеку, не представленному ему, вряд ли удастся. Но тут уже моя забота, сделать так, чтобы представить ему вас, Виктор Иванович.