Андрей Дай - Без Поводыря Страница 26

Вместе с началом Великого поста, в заштатный городок прибыл Каинский купец, скрытый якобинец и стяжатель, Дмитрий Федорович Мясников. И на лице этого удивительного, готового сражаться за то, во что верит, хоть со всем светом сразу, человека было выражение, с которым обычно приговор суда выслушивают, а не в гости ходят. Поспешил его успокоить. Да и Гилевы с Кравцовым были, после моих‑то внушений, предельно радушны. Так что разговор получился… деловой. Слава Господу, обошлось без ссор, обид и хватаний за бороды. Это Васька — мужчина у нас здоровенный, ему такой метод решения деловых вопросов только развлечение. Ну да переживет как‑нибудь.

А вот Мясникова удивили. И тем, что зазвали его, чтоб договориться о сотрудничестве и взаимопомощи, и обращением с ним. А больше всего тем, что я позволял себе говорить с купцами по–простому, без присущего вельможам высокомерия, и принципиально отказывался принимать чью‑либо сторону. Непредвзятым судьей все же не получалось быть — слишком много общих интересов связывало меня с Гилевыми, но ведь и за только–только начатое в Каинске ткацкое производство я был в ответе.

Дмитрий Федорович не поленился и образцы своих тканей с собой привезти. Много лучшего качества, кстати, чем с Бийского заводика. Такой выделки, которая могло и военных заинтересовать. Тем более что цены на его сукно с привозным, большей частью — заграничным, вообще вне конкуренции были. Тут же, не откладывая в долгий ящик, сел писать рекомендательные письма начальнику штаба округа, полковнику Акселю Самойловичу Кройерусу. Не уверен, что именно он в управлении войсками в Западной Сибири должен заниматься вопросами поставок для армии, но больше я никого в Омске не знал. Дюгамель уже уехал, а новый командующий — генерал Хрущев — заставлял себя ждать.

Обговорили цены, по которым товары станут продаваться на Ирбитской ярмарке. Васька, тоже не любитель тянуть кота за хвост, немедленно приобрел существенную партию для перепродажи в Монголии и на Чуе. Договорились о совместных усилиях по продвижению Томского сукна на восток. В Красноярск и Иркутск.

Иностранным благодетелем Мясниковского завода оказался все‑таки немец. Людвиг Кнопп. Учился выходец из Бремена в Англии, где и обзавелся нужными связями. В восемнадцать лет приехал в Империю, как представитель одной из островных фирм, но лет десять уже как занимается собственным делом. В первую очередь конечно — поставками самого современного оборудования для ткацкого производства. Но, по словам Кнопповских приказчиков, за долю в прибыли готов раздобыть даже артиллерийский завод.

Мефодий отнесся к объяснениям каинского купца с сарказмом, а вот я всерьез заинтересовался. Путь от Троицкого до Колывани был долгий, времени хватило и на фантазии, и на планирование дел, и на наведение порядка в скопившихся за два года блокнотах и записных книжках. Вот в одной из них и обнаружилась сделанная рукой великого химика Зинина запись — несколько формул и описание процесса получения синтетического красителя для ткани из каменноугольной смолы. А я‑то, дурень, голову ломал — что делать с отвратительного вида субстанцией из зловонных ям, куда сливали отходы коксового производства! У меня в руках было сырье для изготовления сверхдефицитного порошка, за который не только Гилевы с Мясниковым, а и половина Российских мануфактурщиков душу продадут. Я был абсолютно уверен, что и формулы эти и процессы были отлично известны в той же Пруссии или Англии. Так почему бы было не попробовать, через этого пронырливого немца, господина Кноппа, обзавестись нужным оборудованием? К лету у меня и специалисты нужные как раз образуются. Не зря же я можно сказать — из своего кармана стипендию некоторым молодым людям в столичной Медико–Хирургической Академии плачу?! Тогда еще, в бытность свою в Санкт–Петербурге, озаботился оформлением соответствующих договоров. Теперь эти господа молодые специалисты обязаны отработать по три года на моих предприятиях. Понятное дело — по профилю. Не рабочими же!

Что‑то в этом роде я собравшимся и объяснил. Чем вызвал совершенно неожиданную реакцию Василия Гилева — он пихнул брата локтем в бок и засмеялся.

— Признаю, — печально выговорил Мефодий, и кивнул.

— А я те чево говорил, брат?! По иному и быть не могло!

— В чем собственно дело? — поинтересовался я. По лицу Мясникова легко было понять, что и ему стало любопытно, но он все еще чувствовал себя в нашей компании несколько скованно, и спросить постеснялся.

— Да тут вон оно как вышло, Ваше превосходительство…

— Благородие, — поторопился я поправить младшего Гилева. Не нужно было, чтоб кто‑нибудь из дворовых смог опознать в бородатом казачьем офицере беглого экс–губернатора. — Мы же договаривались…

— Простите, Герман Густавович… Ваше благородие… Мы тут, пока вашего прибытия ждали, за подсчеты взялись. Баланс, значится, подбивали. Ну и по всему выходило, что после ярманки, у нас, вместях с Кирюхой, никак не меньше мильёна будет. Вот я, ваше… благородие, возьми да и брякни — мол, то‑то благодетель наш обрадуется… А Вася…

— А я, Герман Густавович, — снова хихикнул Гилев–старший. — Тут же говорю, дескать, мы батюшке генералу и похвастаться не успеем, как он новое что‑то предложит, куда прежнего дороже и прибыльнее. Такой вот, благодетель наш неуемный! Ан по моему все и вышло…

— Это… кхе–кхе… Ваше благородие, истинный крест, дорого встанет. Как бы…

— Ну так неужто всей компанией‑то не осилим? — вскинулся я. Слишком уж захватила меня идея, одним махом решающая проблемы экологии, и обещающая, в случае успеха, стать одним из самых прибыльных моих предприятий. — Нас здесь четверо. Да сам немец — пятый. Пусть Кнопповская фабрика и в миллион обойдется, чай по двести‑то тысяч найдем на такое‑то дело?

На самом деле — это было весьма спорное утверждение. Во–первых, двести тысяч серебром для Сибири все еще оставались циклопической суммой. Совокупный годовой оборот первого в Томске Общественного Сибирского банка не превышал четырехсот тысяч рублей серебром. А ведь, до недавнего времени — это был вообще единственный кредитно–финансовый институт от Тюмени до Хабаровска. Обладателей состояний превышающих миллион серебром за Уралом по именам все знали…

У Мясникова пока денег не было. Все, даже самые последние, оставляемые в кубышке на «черный» день, запасы уже были вложены в суконную фабрику. И все‑таки Дмитрий Федорович согласился участвовать в новой компании. Надеялся удачно расторговаться в Ирбите, да и планы захвата восточного рынка внушали определенный оптимизм.

Весь капитал Кирилла Климовича Кривцова, в виде зерна, спал до весны в огромных амбарах на берегу Оби. С началом навигации — самые высокие цены, и покупатели сами за продавцами ходить станут, упрашивать. Потому и он согласился. Пока каинский промышленник спишется с Кноппом, пока тот выяснит — возможна ли вообще поставка в далекую Сибирь полного комплекса нужного оборудования, глядишь, и лето в самом разгаре будет, не то, что весна.

Моего мнения и не спрашивали. Раз уж я сам предложил — то уже и отказаться не мог. Хотя и моих капиталов — только долговых обязательств на пять с лишним миллионов. И было подозрение, что и вырученных с продажи изумрудов денег на покрытие долгов не хватит. Тут и анекдот припомнился — когда спрашивают нового русского, что бы он стал делать, если бы нашел чемодан с миллионом долларов. Долго бы роздал — говорит. А остальные? — спрашивают. А остальные — подождут! Вот и я вроде того же. Участвую, чуть ли не во всем, что в губернии нового появилось. Заводы строю и железные дороги, а капиталов так и скопил. Зато я, как один из владельцев Томского Промышленного банка, всегда мог рассчитывать на кредит.

Дольше всех думали Гилевы. Надували щеки, переглядывались. То Васька, то Мефодий открывали, было, рот, чтоб что‑то сказать, но спотыкались о заинтересованные глаза и… так ничего и не говорили.

О делах Гилевых я был осведомлен. Как‑никак — считался официальным компаньоном их с братом торгово–промышленного дома «Братья Гилевы и Ко». Потому и знал прекрасно о причине их сомнений. Очень уж хотелось Василию собственную железоделательную мануфактуру. Маленькую. Такую, хотя бы, как у меня в Тундальской деревеньке. Прошедшим летом в Чуйскую степь шесть караванов ушло с товарами. Ткани, выделанные кожи, керосин, зерно и мука, и очень много железа. И заказов — еще больше. Кобдосский амбань намекал, что и пушки готов купить. Даже старые, из которых императорская армия еще в Наполеона палила. Но где же их взять‑то? Самим из чугуна вылить, если только. Понятное дело — поставки оружия в Китай могут кому‑то не понравиться. Так ведь никто на каждом углу о пушках, да скупаемых из цейхгаузов да арсеналов старых кремневых ружьях, кричать и не собирался.

Мы уже и план составили, и письмо Асташеву–младшему в Петербург написали и отправили. Это же АГО. Без дозволения Министерства Уделов ничего делаться не может. Слава Богу, пока я при чине был, успел Гилевым разрешение на огненное производство сделать. А теперь только на Вениамина Ивановича вся надежда. У Асташевых с Адлербергами общий бизнес, а Гилевы были готовы и с гвардейским ротмистром прибылью поделиться, если с концессией выгорит.