Андрей Дай - Без Поводыря Страница 27

Мы уже и план составили, и письмо Асташеву–младшему в Петербург написали и отправили. Это же АГО. Без дозволения Министерства Уделов ничего делаться не может. Слава Богу, пока я при чине был, успел Гилевым разрешение на огненное производство сделать. А теперь только на Вениамина Ивановича вся надежда. У Асташевых с Адлербергами общий бизнес, а Гилевы были готовы и с гвардейским ротмистром прибылью поделиться, если с концессией выгорит.

Ну и по всему выходило, что обойдется этот заводик братьям примерно в полмиллиона. А им еще нужно товары для Чуи и Монголии купить к лету, и о собственном пароходе и торговле алтайским хлебом рассуждать стали. Планов — громадье. Где на все деньги брать?

Так что выходило, что новое, коксохимическое направление по живому резало существующие дела. Хотелось — по лицам было отлично видно, как хотелось. Но они никогда не стали бы теми, кем были, если бы не умели считать и не чуяли прибыль.

— Коли вы, ваше благородие, с вашей‑то доли, нам с братаном ссуду дадите, так и мы в деле, — наконец решился Василий, и тяжело вздохнул. — После, между собой договоримся, поди.

— Ну вот и славно, — обрадовался я. — Пишите, Дмитрий Федорович, вашему немцу. Как ответит, посмотрим — в какую сумму нам это удовольствие обойдется, посчитаем, да и оформим компанию, как полагается.

Соскучился что ли по чему‑то такому — созидательному. Хотелось обсудить с будущими компаньонами еще и обеспечение предприятия рабочей силой. Не все же мне одному людей по всей Сибири выискивать. Да и место для будущего химкомбината следовало заранее выбрать. Чтоб и в удобном месте был, и ароматами своими не сильно народ распугивал. Но не стал даже заикаться об этих темах. К чему попусту воздух сотрясать, если тогда никакой, даже самой простой — сколько, например, потребуется работников — информации не было. Я уж не говорю о каком‑нибудь более критическом ресурсе. Да хоть бы и том же объеме потребной для реакции воды. Чайковский, помнится, как котенка носом макал в мою же невежественность, когда площадку для металлургического завода выбирали. Откуда мне было знать, что плавка без достаточного количества этой самой, банальной, воды вообще невозможна?

Жалел иногда, что довелось мне ту, первую, жизнь прожить в двадцать первом веке, а не, например, в конце двадцатого. Когда еще живы были старые мастодонты — организаторы индустриального строительства из эпохи СССР. Вот бы у кого поучиться как на пустом месте, с минимумом ресурсов, гигантские производства строить! Может, были и у них ошибки и неудачи. Может быть, и не стоило вообще перегораживать Великую Обь, наливать микроскопическое, по сравнению с другими сибирскими, водохранилище, резко изменившее экологию и сейсмическую опасность прилежащей местности…

Только — не нам их судить. Стоят заводы, и мосты, и плотины. И нефть, ими найденная и покоренная, по ими проложенным трубам в бюджет изрядную долю несет. Почему вот, до меня только сейчас дошло — какими великими были предки?! Насколько героические их свершения?! Сам же речи с высоких трибун произносил, грамоты к юбилеям раздавал. Руки жал. Формально. Не искренне. Радовался, когда удавалось еще какую‑нибудь часть от гигантов советской индустрии откусить и выгодно перепродать… Гнидой, я Герочка, был. Жирной, присосавшейся к чужим успехам, к результатам чужих трудов, вшой. Только подумаю, в морду себе плюнуть хочется…

Так‑то, умом, понимаю, что, по сути, те строители индустриальной мощи страны, обладали одним немаловажным ресурсом, которого нет, и скорее всего никогда не будет у меня теперь. Те же речки, полезные ископаемые и глухая тайга. Вот чертежи из столицы господин инженер Буттац пришлет — и строительные машины можно будет построить. Но вот доступного, волшебной силой какой‑нибудь комсомольской путевки, практически бесконечного, числа рабочих рук, мне не видать, как своих ушей. Нет у меня за спиной руководящей и направляющей миллионной правящей партии, способной решением пленума стронуть с места, посадить в кабины тракторов и самосвалов, сотни тысяч человек!

Придется как‑то обходиться. Возводить мой Транссиб не как БАМ — напряжением сил всего государства, и с привлечением целой армии строителей, а как‑то иначе. Использовать те преимущества, те стимулы высочайшей производительности труда, о которых и не задумывались большевики. Желание людей уберечь членов своих семей от голода и холода, хотя бы. Ну или заработать еще один миллион, если хотите. Мне нужно долг всем грядущим поколениям земляков отдавать, а не деньги в чужих карманах пересчитывать.

В общем, тему химзавода больше не поднимали. В Ирбите начиналась ярмарка. Мясников с Гилевыми засобирались, заторопились, пообещав потом, после окончания торгов, еще навестить меня в Колывани. Насилу уговорил Ваську взять с собой татарского казака — Рашитку со щенками. Хотя бы до Тюмени. Ну и помочь пристроиться к какому‑нибудь каравану, идущему на запад, в Нижний Новгород. А мне оставалось только проводить уезжающих, и вновь браться за письма, за прожекты, за свою ненавистную бухгалтерию, наконец.

А потом на подворье первогильдейского Колыванского купца Кирюхи Кривцова ворвался на взмыленном коне молодой казачек — посыльный.

— Беда, Ваше благородие! — прохрипел он, утирая иней с жидкой еще по возрасту лет, бороды. — Кокоринский караван злыдни постреляли!

И мирный ужин, богатое, хоть и не скоромное — Великий пост на дворе — застолье взорвалось суетой и приготовлениями. Бряцало оружие, и хищно поблескивали в нервном свете керосиновых ламп тупые свинцовые головки патронов.

— Нешто ты сам в погоню, Герман Густавович? — удивился Кирилл Климович. — Подиткось и без тебя управятся. Коли зверя, с Божьей помощью, скрадывают, так и двуногих охальников сумеют. А тебе, твое благородие, не по чину будет…

Какое, к Дьяволу?!!! Моя железная дорога в опасности! Больше месяца специально выпрошенный у московского богатея Кокорина миллион ассигнациями добирался до моей губернии. Целый воз денег, предназначенный для расчетов с рабочими, которые уже этой весной должны были начать укладку рельс на первом участке будущей магистрали! Отдать?! Подарить каким‑то скотам? Ворам и разбойникам?! Зубами рвать буду! Без суда и следствия!

Час спустя, успокоившийся, умиротворенный размеренной рысью выданного колыванским купцом коня, выговаривал сам себе, что не догадался поставить в известность местные полицейские власти. Оглянулся на наш, прямо скажем, небольшой отряд, и подумал, что еще пяток стрелков точно бы не помешал. Ладно хоть Кривцов местного проводника дал — отставного пожилого казака с покалеченной левой, беспалой рукой. Иначе вообще бы втроем были, против банды — неизвестной числом, но, тем не менее, не побоявшейся совершить нападение на хорошо охраняемый караван.

— Не журись, твое благородие, — словно почувствовав, что моя ярость, моя слепая решимость немедленно найти и покарать злодеев, стала рассеиваться, поспешил поддержать меня беспалый Силантий. — Оне нынче в берлогу свою подались. Добычу делить да страх хмельным заливать. Тут‑то мы их и возьмем.

— Конечно, — согласился я. — Так все и будет.

Хотелось верить, что мы оба правы. И все же, когда уже присыпанная свежим снежком тропа вывела нас к логову — укромной лесной заимке, торопиться не стал. Тем более что был выбор — напасть немедленно, в надежде на неожиданность, и на то, что бандиты еще не избавились от страха, но уже успели расслабиться, понадеявшись на удаленность своей базы от тракта. Или укрыть лошадей в логу, аккуратно, по большому кругу обойти строения, и лечь в засаду с наветренной стороны, дожидаясь, пока злыдни зальют глаза водкой на радостях.

Понятно, что именно я выбрал. Не от нерешительности конечно — Боже упаси. Из осторожности. Не хотелось по–глупому терять бойцов, да и собственное здоровье оценивал куда дороже, чем этот несчастный миллион ассигнациями.

Проводник легонько тронул за плечо, отвлекая от воспоминаний. Склонился к самому уху и выдохнул:

— Их шестеро. Скоро уже…

Шесть — это не много. В полтора раза больше нас, но, все‑таки не так страшно, как могло бы быть. Всего два выстрела каждому…

Скажу сразу — пришлось начать атаку раньше, чем мы планировали. Низенькая, по плечо взрослому человеку, дверь в избушку резко распахнулась, и на заснеженный дворик вылетел раздетый до исподнего, босой человек. А следом за ним — еще трое, в отличие от первого, одетые и обутые. И с короткими, кавалерийскими карабинами в руках.

Теперь уже никто никогда не узнает, чем именно провинился этот, ставший последней жертвой банды, разбойник, но я даже на колено привстать не успел, как раздалось сразу три выстрела, и босой рухнул возле саней, марая вытоптанный дворик темной кровью. Тут же заговорили спенсерки моих казаков, а я, разом позабыв о собственных планах, рванулся вперед с револьвером в руке. И, клянусь, только неожиданно ослабевшие от долгого лежания в неудобной позе ноги, причина того, что к избе я подбежал не самым первым. Зато именно мне пришлось пристрелить рвущихся с цепи, беснующихся от ярости собак. Жаль их. Они‑то уж точно ни в чем не виноваты…