Андрей Дай - Без Поводыря Страница 28

Теперь уже никто никогда не узнает, чем именно провинился этот, ставший последней жертвой банды, разбойник, но я даже на колено привстать не успел, как раздалось сразу три выстрела, и босой рухнул возле саней, марая вытоптанный дворик темной кровью. Тут же заговорили спенсерки моих казаков, а я, разом позабыв о собственных планах, рванулся вперед с револьвером в руке. И, клянусь, только неожиданно ослабевшие от долгого лежания в неудобной позе ноги, причина того, что к избе я подбежал не самым первым. Зато именно мне пришлось пристрелить рвущихся с цепи, беснующихся от ярости собак. Жаль их. Они‑то уж точно ни в чем не виноваты…

Ветер был слабый и какой‑то неправильный, дерганный. Клочья порохового дыма зависали у скатов крыши, и отказывались растворяться. Все, что ниже — было отлично видно, а вот выше — серая беспросветная мгла.

К чести злодеев, разобрались в происходящем они достаточно быстро. Тонко взвизгнул последний умирающий пес, упали возле крыльца трое с разряженными, бесполезными ружьями, и на этом наш минутный успех и закончился. Двое оставшихся лиходеев тут же принялись палить и через приоткрытую дверь, и из тут же разлетевшегося мелкими осколками оконца. Уж и не помню, как я, спеша укрыться жужжащей смерти, юркнул за собачью будку.

— А вот ща я тя, — прорычал Силантий, высовываясь со своей древней, кажется еще кремневой, длинноствольной фузеей из‑за сарая. Несколько пуль треснуло о жерди, просыпав мне на голову щепки, но проводник даже не пошевелился, выцеливая вражину. А потом так бабахнуло, что с покатой крыши сарая сошла лавина. Естественно, прямо на меня — куда же еще?

Откапывался из сугроба в тишине. Силантий улыбался — рот до ушей — попал, и шустро орудуя шомполом, перезаряжал свой штуцер. В избушке оставался последний бандит, но указывать четырем стрелкам свое положение он не торопился. Оба моих антоновца, пригибаясь, и скользя подошвами так, чтоб скрипом снега не предупредить врага о своем приближении, крались к двери.

Ловко, как какой‑нибудь спецназовец, один из моих бородачей, кувырком преодолел простреливаемое из открытой двери пространство, и тут же замер с другой стороны крыльца. Из избушки раздавались какие‑то странные, непонятные звуки. Нам с Силантием пришлось обойти сарай, и, по следам казаков, перелезть сугроб, чтоб приблизиться, наконец, к оконцу, полагая, что оттуда будет лучше слышно.

Звуки и правда стали четче, но секрета — что же именно делает последний оставшийся в живых душегуб, так и не выдали. Что он там такое громоздкое таскает, и чем скрипит.

— Эй ты! Выходи по добру! — крикнул проводник. — Не то дверцу подопрем, да и спалим тебя к Дьяволу!

На несколько минут возня в избушке прекратилась. А потом звонким, мальчишеским голосом, дрожащим толи от волнения, толи от страха, разбойник ответил:

— А ну как я карасином деньжищи‑то полью, так и палите!

— Там ребенок?! — вырвалось у меня. — Мы тут штурмовать этого мальца, что ли, собрались?

Даже в голову не пришло, что еще недавно этот мальчик, наравне со взрослыми, активно стрелял по нам из окна. Совершенно спокойно встал, и аккуратно пригнувшись перед низким дверным проемом, вошел в логово трактовых злыдней.

— Ваше превосходительство! — только и успел выкрикнуть кто‑то из моих казаков, как я уже был внутри.

В маленьких сенях на земляном полу темнела здоровенная кровавая лужа. И судя по отпечаткам сапог и следа из частых капель, уходящих за порог в саму избушку, Силантий все‑таки не убил предпоследнего бандита. Ранил только. И вполне было возможно, что он все еще был в состоянии стрелять. Но мне, опять‑таки, это в голову не пришло. Зато я сразу догадался чем же тут занимался этот мальчишка — перетаскивал и пытался перевязать своего подельника.

Пацан сидел в углу, прямо на полу, возле хрипло дышащего, испускающего ртом кровавые пузыри, богатырской наружности мужика. Одной рукой малец прижимал какую‑то светлую тряпицу к ране бандита, а в другой сжимал огромный для его комплекции револьвер Кольта. Ствол так скакал, так дрожал, что у меня и мысли не возникло, будто бы он способен хоть куда‑нибудь попасть.

— Кто он тебе? — ткнув в поверженного богатыря дулом Адамса, поинтересовался я.

— Батя, — шмыгнул носом парнишка, годов тринадцати — четырнадцати на вид.

Я оглянулся, но крупных чемоданов — мне казалось миллион в ассигнациях поместится только действительно в большой — не увидел.

— Соврал? — хмыкнул я. — У тебя тут ни миллиона, ни керосина…

— Сундук в сарае, — слабенько улыбнулся мальчишка. — Вы же за ним пришли?

— Да, — кивнул я. — А ты как думал? Там слишком много, чтоб такое попустить.

— Батя тоже так говорил, — согласился малолетний разбойник. — Глянь, барин. Он будет жить?

Я шагнул ближе, присел перед телом отца этого смертельно испуганного парня, и откинув полу старенькой солдатской шинели, посмотрел на то место, куда попала пуля из фузеи беспалого казака. Пусть я и не дипломированный врач, но уж то, что ранение пришлось в легкое, причем совсем рядом с сердцем, определить смог. Без немедленной операции в хорошо оборудованной больнице у разбойника не было ни единого шанса.

— Нет, — честно признался я, как бы ни было жестоко это говорить. — Он умрет.

— Ы–ы-ы–ы, — сжав зубы, завыл пацан, утыкаясь носом в темные, давно не мытые волосы отца. — Батяяяяя!

— Вставай, пойдем, — позвал я парня, когда он немного успокоился. — Нужно всех похоронить по–человечески…

— Не дам! — рыкнул он. — Он живой! Не дам.

Я пожал плечами, и встал. Отдирать силой этого несчастного ребенка от тела умирающего отца не хотелось. Да и что бы я потом с ним стал делать? По закону‑то он такой же разбойник с большой дороги, как и все остальные. Везти его в Колывань, чтоб там его в кандалы заковали? Или, того пуще — повесили?

— Как хочешь, — наконец, выговорил я, и снова взглянул на револьвер в его руках. Именно такой, что я специально заказывал для своих казаков. Других, даже похожих, я ни у кого в Сибири не видел! И этот тоже, наверняка был трофеем разбойников. Взятым с мертвого тела одного из сопровождающих караван антоновских казаков. — Пистоль отдай.

— Нет, — сквозь слезы выкрикнул парнишка. И для верности даже мотнул головой. — Нет!

— Томские казаки увидят — разбирать не станут. Повесят на первом же суку. Отдай от греха…

Пацан еще раз упрямо дернул головой, а потом вдруг поднял свое тяжелое оружие, кое‑как навел куда‑то в мою сторону и нажал курок. И мне показалось — я даже увидел, как в самой глубине толстенного ствола появилась искорка воспламенившегося пороха. А потом, в шлейфе показавшегося черным дыма, прямо мне в лицо, вылетела толстая, будто бы — со стакан, пуля. И белый свет для меня выключился…

Глава 6 - К свету

Это проклятая пуля снова и снова вылетала, как Черт из Адского пекла, из, с каждым разом кажущегося все толще, пистолетного ствола. Снова и снова. Раз за разом. И каждый раз я совсем чуть–чуть, на какую‑то миллионную долю мига, не успевал убрать голову с ее пути. Опять и опять, отвратительно шелестящее рукотворное свинцовое чудовище, как бешенный конь копытом, пребольно лупило меня в левую часть лба, на дюйм выше внешнего края глаза. Удар… Боль… Тьма… И это, едрешкин корень, «кино» начиналось по новой.

Пока, в один прекрасный момент, до меня вдруг не дошло, что это все не по–настоящему. Что мозг, запомнивший последний момент перед тем, как нырнуть в спасительное забытье, теперь таким вот жестоким образом ищет связь с заблудившимся во Тьме сознанием.

Трансляция неприятного момента, в миллионный, наверное, раз, снова началась, и я даже уже с нетерпением поджидал знакомых примет развития «сюжета». И тут, неуловимо, как это здорово умеют делать мастера спецэффектов с телевидения, все изменилось. Пуля никуда не делась — снова, зараза, как Черт из табакерки, выпрыгнула из толстенного дула. Но вместо того, чтоб миллисекундой спустя бить меня по лбу, продолжила полет…

…Пробила обшитую кожей доску кареты и, изменив форму — сплющившись в неопрятный блин, ударила дремлющего на диване внутри дормеза русоголового молодого чиновника. В голову, на дюйм ниже затылка…

— Герман! — рявкнул, вытаращив блеклые, серо–голубые глаза, седой слуга на немецком, и подхватил валящееся прямо ему на колени умирающее тело. — Что это?! Что с тобой!?

Большими, с раздутыми артритом суставами, руками, Гинтар принялся ощупывать залитую кровью голову молодого хозяина. Не замечая, как тяжелые, багровые капли падают на старое, потертое пальто. Пока раненый вдруг не выгнулся дугой, словно пробитый насквозь электрическим зарядом. Не задышал судорожно, словно едва–едва вынырнул с глубины и торопился наполнить горящие от удушья легкие живительным воздухом. Не открыл глаза, не взглянул — ничего вокруг не узнавая — на смеющегося от радости прибалта…