Александр Доставалов - По ту сторону Страница 26

— Ты расслабься, не думай ни о чем. Или вот что… Может, ты хочешь чего-нибудь?

Надя вдруг отстранилась от него и на мгновение замерла, затем кивнула:

— Да. Я хочу в церковь.

Ивс усмехнулся:

— Надя, ну что за блажь. Ты же знаешь, что Бога нет. И церкви в Запорожье нет. Все это только мишура и побрякушки, а у тебя потом будут неприятности.

— Да, я знаю, что Бога нет. Если бы он был, он не допустил бы всего этого. Или, может быть…

— Что может быть?

— Или, может быть, мы в аду.

Потом они долго пили кофе. Серое, пыльное солнце, намаявшись за день, клонилось к закату, по стенам лениво шевелились тени. «Не выходите на улицу без респиратора и головного убора, не делайте глубоких вдохов, ежедневно проверяйте швы на защитных плащах».

Летом здесь было жарко, очень жарко. Раскаленный воздух дрожал над асфальтом, тополиный пух сбивался в невесомые белые кучи — до первой спички или кислотного дождя. Летом здесь было плохо. Но лето давно кончилось. Начиналась золотая осень.

Лучшая, благодатная пора на Украине. На черных от химии полях вызревал урожай. Налитые едкой влагой тучи выжигали дождями остатки жухлой зелени. Еды, даже самой грубой, не хватало на всех.

— Женя, вас ведь Женя зовут? Можно вас спросить?— Зоя шептала, потому что скалолазы уже начали засыпать.

— Господи. Можно.

— У вас там действительно в море купаются? И это не вредно?

— Конечно. Хотя нет, не везде. Возле Одессы иногда пляжи закрывают ненадолго, ну, и еще кое-где. Но все равно купаются.

— Прямо в воде? Без резиновых костюмов?

— Ну конечно. Кому охота париться? Если только аквалангисты.

— И кожа потом не облазит?

— Не понял. Зоя, что тут у вас творится? У вас что, в море зайти нельзя?

— Нельзя. У нас тут ничего нельзя. Ничего. Мне Оксана рассказала про вашу жизнь, это как сказка.

Женька удивленно хмыкнул.

— Да какая сказка. Жизнь как жизнь. Свои проблемы.

— И дышать везде можно? Без респиратора?

— Зоя, вы шутите, что ли? Что-то я не замечал, чтобы здесь кто-то респираторами пользовался.

— Это у нас, в горах. Здесь одни пастухи. И воздух чистый, только иногда, когда ветер от Барнаула, немножко идет газ. Нас тогда по радио предупреждают. А в городах просто так давно никто не ходит. Или противогаз, или респиратор. Или, как у вас, носовой фильтр. Только их мало, фильтров. А иначе нельзя, иначе за один день можно легкие погубить.

— И давно это у вас так?

— Давно. Всегда так было. Правда, мне кажется, что каждый год все становится еще немножко хуже. Но, может быть, мне это только кажется. И еще плащи специальные есть. С застежками. — Зойка заерзала. Руки ее дернулись было показать, где застежки, но потом упали. — А мне. Женя, знаете, с детства море снилось. И как я в нем купаюсь, иногда, или просто на песке лежу, и как будто волны вокруг соленые, и тепло, и чайки. Представляете? Прямо в воде, всем телом. Прямо в воде. Мама сначала говорила, что это к болезни. Что это плохой сон, когда снится, что ты плаваешь. Но я не болела, никогда ничем не болела. А мама кашляла. Все время кашляла. И потом я заметила, что после того, как я рассказываю этот сон, она плачет. Тогда я перестала его рассказывать. Но море мне снится до сих пор.

— А где сейчас ваша мама?

— Она умерла в прошлом году.

— Извините.

Зоя сидела нахохлившись — маленькая, угловатая девушка, почти подросток, в нелепом выгоревшем платье.

— А телевизор у вас работает?

— Что?

— Ну…— Женька замялся. Он понял, что этот прибор называется здесь как-то иначе. — Вот эта вот… хренотень. Судя по внешнему виду, это то, что у нас называют телевизором.

-А…— Зойка пренебрежительно махнула рукой. — Работает, натюрлих, как он может не работать. Но мы научились его выключать.

— Не понял. Что значит, научились выключать? Это что, сложно?

— Не сложно, но не разрешается. Он все время должен работать. И тогда все слышно, что в комнате говорят. Да и надоедает. Орет одно и то же. А у вас не так разве?

— Нет, конечно. У нас кому как хочется, выключил, включил, переключил. Кстати, сколько у вас тут программ? Одна? Две?

— Что значит про грамм? При чем тут граммы?

— Ну, телевизор вы можете переключить? Чтобы он вместо одной программы другую показывал. — Совсем рядом зашевелилась, вздохнула во сне Оксана, и Женька стал говорить еще тише.

— Как это? Если идет съезд или какая-нибудь песня, так что там может быть еще?

— Что-нибудь еще. Что-нибудь другое.

— Но экран-то один. Нельзя же смотреть сразу съезд и что-нибудь другое. Как, например, нельзя надеть сразу два пальто.

— Но можно выбрать из двух пальто, какое ты будешь надевать. Или в радиоприемнике. Разные станции. Какую хочешь, такую слушаешь.

— А… — видно было, что Зойка поняла. — Здорово. Нет, у нас такого нет.

— Понятно. Одна программа.

Зойка хмыкнула:

— Говорите вы как-то чудно. Программа, пролитра. А почему вы с немцами воевали?

— Как почему? Напали они на нас. В сорок первом.

— Вот, Оксана тоже говорила. Как это может быть, чтобы немцы на русских напали? Вот это мне у вас непонятно. И долго вы воевали?

— Долго. Почти пять лет.

— Ну, это не очень долго. Это ерунда. — Зойка сонно зажмурилась и зевнула. — Интересные вы ребята. Я, наверное, завтра с вами пойду.

Сообщив такую новость, она свернулась калачиком, набросила на плечи старое, очень ветхое пальто и спокойно уснула. Женька, напротив, задумался. На какое-то время сон у него улетучился, но затем он тоже зевнул и благодушно махнул рукой.

Вскоре спали уже все — и хозяева, и гости.

Через два часа в комнату вошел продрогший во дворе Игорь. С трудом растолкал Мишу, отдал сменщику полушубок и улегся на его место, свернувшись огромным холодным клубком.

ГЛАВА 15

В это утро угловой на контроле вел себя как-то странно. Он все время оглядывался назад, на окошечко будки из бронированного пластика, и подобострастно улыбался. Темный, специального стекла квадрат никак на это не реагировал. Обычно будка была пуста. Фред не помнил ни одного случая, чтобы там находился кто-нибудь, кроме углового. Сейчас угловой был снаружи и улыбался своей будке. В какой-то миг Фреду почудилось, что там, за матовыми стеклами, что-то движется. Как будто чье-то лицо прильнуло к самому окошку и внимательно разглядывает проходящих контроль биоров. Фред едва не сбился с шага. Ему почему-то стало страшно и захотелось улыбнуться окошку сладкой улыбкой углового.

Он, однако, быстро взял себя в руки и прошел контроль с такими же показателями психотеста, как и всегда. Все как обычно. Посторонние мысли вон, не обращать ни на что внимания, все пусто и хорошо. Шаблон. На рабочем месте Фред постарался выбросить из головы странное поведение углового и сосредоточиться. Он включил компьютер, привычной уже командой переключил нормированный поток собственных задач на соседние дисплеи и занялся комбинаторикой. Настоящая головоломка— он пытался расшифровать закономерности всей системы кодовых замков, с тем чтобы иметь возможность свободно передвигаться из сота в сот.

Задача была сложной. Очень сложной. Иногда, Фред сомневался, имеет ли она нужное ему решение, он бился уже две недели, а нашел только несколько частных ответов. Общего принципа не получалось. Или, в том случае, если ежедневная смена кодов подчиняется случайным комбинациям случайных же чисел, общего принципа не существовало вообще. Каждая дверь в таком раскладе требовала своей собственной «отмычки». На каждую нужно было потратить примерно полчаса— даже при квалифицированном умении открывать замки.

Это сильно осложняло его замысел. Фред собирался выйти из сота. Слово бежать казалось ему смешным, никуда бежать он не собирался. Он собирался именно выйти, обязательно взяв с собой Мэй. Он разработал специальный план, разбил его на этапы и оценил шансы успешного завершения каждого из них. Оценил, конечно, компьютер, он только задавал параметры.

Без универсального ключа ко всем кодовым замкам общая вероятность успеха падала до двенадцати процентов. Иначе — почти шестьдесят. Более шестидесяти не получалось ни при каких обстоятельствах. Это был самый удачный расклад. Когда все получается, когда есть ключи, когда есть время. Фреда, однако, и шестьдесят процентов не устраивали. Ведь это только выход из сота, а что будет потом? Этого он вообще не знал, это он не умел оценивать.

Клавиши компьютера, серые, удобные и приятные на ощупь, постепенно начинали раздражать. Раньше такое и в голову прийти не могло, но сейчас он уже не удивлялся — без сиреневых картинок совершенно не хотелось работать. Мало этого, ему не нравилось уже и отдыхать— его тошнило от собственной камеры-каморки. Именно каморкой называл теперь Фред свою стандартную комнату-ячейку на одну кровать. Совсем недавно она казалась удобной и уютной. Как это могло быть? Конура без окон. Кладовка. Ящик. Склеп.