Василий Лягоскин - Тайна пролива «Врата скорби». Том первый Страница 26

– Опять чертова экономия! – заглушил движок Никитин.

Рядом коротко взревел и, поработав несколько секунд, замолчал мотор «Фольксвагена»; Холодов, вылезая из кабины, показал большой палец: «Порядок!»

– Обедать, – приказал командир Никитину и Романову, который тоже остался только с одним АКМ за плечом – два других вполне профессионально рассматривали Оксана и белокурая израильтянка – Дина Рубинчик.

Две другие, назвавшиеся Марией Закс и Сарой Фаерман, присели на ту самую плиту, под которой прятался арабский мальчишка Борька, и примеряли на израненные ноги полуботинки – самых меньших размеров, какие только мог подобрать в бункере командир.

– Прямо как коммивояжер какой-то, – пришла вдруг в голову Анатолию мысль, которую он, конечно же, никогда не решился бы высказать вслух.

Плов оказался выше всяких похвал. Излишне сладковатый на вкус Никитина – наверное из-за избытка изюма, добавленного в казан покойным уже поваром. Последняя мысль не помешала ему потребовать добавки, которая исчезла в нем так же быстро, как первая порция. Потом был зеленый чай, обжигающе горячий и очень вкусный после жирного плова, даже без сахара и других сладостей.

Люда Николаева, медсестра, опять злилась на кого-то – а конкретно на Витьку Иванова.

– Парень с чемоданом, – лениво вспомнил Анатолий, – не хочет жрать – его проблемы.

Он перевел взгляд на девчонок-арабок, которые и приготовили в медном кувшине чай. Теперь они занимались чем-то еще в этой импровизированной столовой.

– Айша.., – значит, будет Маша; Айгуль.., Айгуль… – Гуля… Галя! Точно!, – тут он перевел взгляд на парня-араба и его неторопливая мысль споткнулась – Хашимулло на русский язык никак не ложилось.

– Ладно, потом, – он вскочил на ноги, освобождая место за столом, который на это раз изображало из себя одеяло с настеленным на нем покрывалом-скатертью, название которого выскочило из головы Никитина.

– Дастархан, – Кудрявцев словно угадал его вопрос, – и с довольным видом уселся на одеяло, подогнув под себя ноги так ловко и естественно, что не было сомнений – практика у подполковника в этом деле была весьма обширной.

Теперь уже Анатолий пошел, разминая ноги, вокруг сирийского стана. Если он и отличался чем-то от российских развалин, так это большим количеством пустых участков, засыпанных мелким песком. Никитин географию школьных лет смутно, но помнил. Да и тема сирийская в последнее время все чаще в телеке мелькала; так что удивлялся не сильно – знал, что большую часть этой страны представляет (представляла!) пустыня. А вот еще один асфальтированный участок, тоже идеальный по качеству, но с неширокой обочиной. Наверняка по нему и шли в европейский рай сестрички Маша с Галей со своей матерью. Рядом почти во всю длину соседнего участка сверкала белизной громадная – квадратов десять, оценил Анатолий. Дно ванны было пробито пулями в двух местах, а в той стороне, куда этот бассейн имел небольшой уклон, замерла лужица розовой жидкости.

– Кровь, – догадался Никитин.

Как оказалось, у приключений есть вторая, отвратительная сторона – пропахшая потом, кровью и страданиями.

Анатолий всю жизнь мечтал о приключениях. На людях пьяница и дебошир, он вечерами запоем читал книги. В детстве это были библиотечные тома Майн Рида и Фенимора Купера, позже – дешевые книжицы в бумажных переплетах, которые побеждали даже в споре, что купить на последние деньги – бутылку беленькой или очередной томик. Сериалы – от «Спецназа ГРУ» до «Магии фэнтези» занимали почетное место в его доме, большом и крепком, построенном когда-то собственными руками. Теперь в доме жили только он сам и его мечты. Анатолий был поочередно Тарзаном и Конаном-варваром; побеждал врагов в горах Афганистана и Чечни и занимался прогрессорством в отсталых мирах меча и магии…

Тут его взгляд зацепился за откинутый полог большой юрты, или шатра. Шатер был выше всех строений в лагере, сшит из какого-то явно не дешевого материала из чередующихся белых и зеленых полос; верх его был полностью зеленым и скорее всего непромокаемым – настолько тяжелой выглядела эта зелень. Его внимание привлек тонкая струйка дыма, появившаяся изнутри. Никитин шагнул в шатер.

Внутри царил полусумрак – почти такой же, как в бункере, и потому он не сразу разглядел человека, сидевшего в центре шатра за низким столом.

– Здесь вообще есть нормальная мебель? – подумал он, разглядывая в полутьме стопки одеял вдоль стен, а затем лицо Витьки Иванова, которого безуспешно пыталась отыскать Николаева. А он был рядом, в каких-то двух десятках шагов. Призывов медсестры он, несомненно, не мог не слышать, но отзываться не пожелал. Ему и здесь было хорошо. Столик перед ним – низкий, но широкий, был заставлен блюдами с фруктами; присутствовал и кувшин – явно не с чаем: в стоящей рядом пиале какого-то красновато-желтого металла почти доверху была налита темная жидкость. Никитин шумно потянул воздух носом, готовый узнать запах вина, но все вокруг перебивал сладковатый аромат того самого кальяна, трубка из которого заканчивалась мундштуком во рту Иванова. Тот как раз затянулся и открыл глаза, явно не узнавая вошедшего.

– А-а.., – наконец протянул он, выдохнув клуб дыма, – заслуженный тракторист России нарисовался. Как там тебя, Толян, что-ли?

Никитин машинально кивнул.

– Надоело?

– Что надоело? – не понял Анатолий.

– Задницу лизать у военного надоело? – Иванов опять затянулся сладким дымом.

– Ты за базаром-то гляди, парень, – Никитин едва сдержался, чтобы не шагнуть вперед и не опрокинуть нахала пинком вместе с кальяном.

Пожалел, скорее всего, белоснежную кошму, застилавшую все пространство внутри шатра. Привыкшие к сумраку глаза тракториста отметили, что ее девственная чистота грубо нарушена – от порога до столика и дальше – вдоль всех стен, на которых висели какие-то изогнутые сабли в ножнах, еще что-то смутно различимое – шла цепочка грязных следов,

– Ну, ты и паскуда! Тебе что, все можно?

– А мне теперь все можно! – захохотал Виктор, – я теперь богаче султана. Видишь это, – он схватил со столика полную чашу, плеснув немалую часть из нее на пол, сразу потемневший в этом месте неопрятным кроваво-красным пятном, и выпил из нее остатки в несколько крупных глотков, – это золото, парень.

Он вскочил на ноги и бросил чашу на стол, отчего часть винограда, с горкой заполнявшего большое блюдо, брызнула в сторону, добавляя еще больше безобразия на кошме. Иванов воздел кверху и блюдо, отчего виноград весь оказался на полу:

– И это тоже золото, а на этих цацках, – он повел свободной рукой вдоль стен, – настоящие брюлики. Таких даже в Гохране никогда не было. Я богат, парень, – пьяно захохотал Виктор, – теперь меня, а не полкаша в задницу целовать будете…

Анатолий вдруг успокоился, чуть не рассмеялся – какое золото, какие брюлики? Куда их собрался сдавать этот придурок? Да один патрон к АКМ стоит здесь дороже любого бриллианта.

– Что-то ты все про задницу – гомик что ли? – насмешливо поинтересовался он.

– Чего? – взревел пьяный Иванов, ринувшись на тракториста, – я тебя сейчас, пи…

Никитин не был боксером; драться он тоже не любил, хотя и умел – жизнь научила. Сейчас ему не пришлось сделать даже шага навстречу.

– Хрясь, – кулак Анатолия, нацеленный в нос негодяю, попал немного ниже – в челюсть, так что костяшки пальцев даже заныли.

Но эта боль была даже в некотором роде приятной, отметил Никитин, глядя, как его противник пытается встать на четвереньки в углу шатра, куда он отлетел с первого же удара.

Бойцом, как видно, Виктор был не из самых лучших. Но и такой в бешенстве мог натворить немало бед. Вот и сейчас он, едва поднявшись на ноги, вдруг глухо зарычал – совсем как тот леопард в лесу, набычил голову и, не глядя, сорвал из-за спины какую-то саблю. Ножны, тускло сверкнув в неярком свете теми самыми брюликами, а может другими каменьями, полетели в сторону, а клинок взвился вверх, едва не достав до крыши шатра.

Остолбеневший Анатолий забыл и об автомате за спиной, и о выходе из шатра все там же, совсем рядом. Столик посреди – вот единственная преграда, которая отделяла его от психа – такой злобной сейчас была кривая ухмылка на лице Иванова. Тот вдруг сплюнул какой-то темный сгусток в левую ладонь и с криком: «Ты мне зуб выбил, падла!» – прыгнул вперед, опуская саблю туда, где только что находился Никитин. Последний конечно ждать удара не стал. Он наконец вспомнил о своем оружии и, огибая столик с другой стороны, остановился теперь в темном углу, опять напротив Виктора. И опять их разделял столик. Только теперь в руках тракториста был АКМ – точно такой же, с каким он когда-то давал присягу Родине, тогда еще советской, и бесчисленное количества раз ходил в наряд (через день – на ремень). С тех пор прошло больше тридцати лет, но и сейчас палец привычно сдвинул тугой предохранитель, сдвигая его сразу в положение стрельбы очередями. Он готов был выпустить в эту нечеловечески оскалившуюся рожу весь магазин, но таких кардинальных мер не понадобилось.