Алые воды "Карибского супа" - Анастасия Стеклова Страница 26

— Я могу поднести фонарь, — предложил Жюльен, как-то забыв, что перед ним тот, кто чуть не убил его, а после этого причинил довольно много боли — и какого-то странного удовольствия. Жюльен знал, что Кристине нравилось смотреть, как умирают люди, обречённые ею на страдания; он убеждал себя, что и ему это нравится, но почему-то страдать самому понравилось больше, было в этом тоже какое-то мрачное удовлетворение. Поэтому он вернулся сюда без намерения отравить незнакомца и привезти сестре замечательнейший раздувшийся труп.

Табео сделал вид, что всё понял, хотя читать не мог. Ему просто нужен был тот, на чьём запястье был трезубец — а такой сушеход точно есть и он находится на острове.

— А ещё корабль есть?

— Есть, "Гумилития", но он пока не вернулся, хотя мы ждём его со вчерашнего дня.

— А ещё кто есть? — спросил Табео. Он решил, что у Жюльена очень много людей в подчинении, раз он брат могущественной архесы. — А мог он уплыть?

Жюльен отбил пальцами на скамье ритм "Лорренской дороги".

— Уплыть если и мог, то только в сторону одной из колоний моей страны, но ни один корабль туда не направлялся. Вообще кроме "Гумилитии" никто не покидал пределы острова. А если нужны чужаки, то один есть: мы схватили пирата, он добрался на шлюпке. На нём много татуировок, но трезубца среди них не было. Хотя если он не на руках…

Табео наклонил голову, затем быстро залез в лодку, и Жюльен почувствовал прохладу брызг морской воды, а вскоре обнаружил, что весь в слизи.

— Трезубец на запястье. — Табео приподнялся на руках, полулёжа животом вниз. — Какой пират?

— Гектор Шестёрка. Плавал то ли с Бартоломью, то ли с Киддом…

Ногти Табео тотчас впились ему в плечи, жёлтые глаза с расширенными чёрными зрачками пронзили череп вплоть до затылочной кости.

— Барто-Лому?

Сердце Жюльена бешено забилось, но лицо осталось сонным.

— Ты его знал? Твои собратья-сосёстры — кто там у вас — его укоротили сверху и снизу.

Табео прогнулся, из-за чего его взгляд слегка умерил своё пригвождающее действие.

— Не верный архесе — мёртвый. Я тоже мёртвый, если она узнает, — тихо прошипел он.

— Кто узнает? — также тихо спросил Жюльен, пока Табео одной рукой залез ему под рубашку.

— Артеми-и-ида… — выдохнул водный юноша в самое ухо прежде, чем прикусить его.

— А что твоя Артемида? Это же та королева, против которой ты воюешь? — уточнил Жюльен, пытаясь понять, замораживается у него всё внутри или наоборот разогревается.

Табео отстранился, присел на вторую половину хвоста и снял с себя свою тунику. Собственно, это Жюльен уже видел: следы зубов, шрамы от тонкого лезвия, идущие наискось через грудь и живот прямо по жаберным прорезям, сходящие большие синяки. Его избивали, кусали и резали, это понятно, и теперь он срывается на тех, кого считает ниже себя, то есть на людей суши. Почти как сестра с отцом.

— Это меня любит Артемида, — пояснил Табео. — Она думает, я её шпион в стае клана-врага, но я в клане Трихехо, я клан Триви, родня Тиро!

— Тиро… — повторил Жюльен. — То есть ты не эти… трезубцы?

— Я никогда не буду тем, чьё имя вызывает лишь горе, — прорычал Табео, снова наползая на Жюльена.

— Слушай, горе, — ленивым безразличным голосом сказал Легран. — У меня нет ничего нового для тебя, а находиться здесь долго мне ни к чему. Я нужен тебе живым, если тебе нужно имя, так что сначала сообщи всё, что требуется, а уже потом пытайся меня съесть.

Зрачки Табео расширились ещё сильнее, он весь подобрался, кончик языка высунулся, точно у рептилии. Жюльен моргнул на моменте, когда он прыгнул.

Шлюпка закачалась взад-вперёд, спина аж хрустнула от удара об доски, но боль тут же перебила волна жара снизу. Жюльен даже не успел ничего увидеть, кроме клочка ночного неба, которое тут же заслонили бордовые волосы, а в его рот проник очень мокрый длинный язык. Эта тварь забыла, что он может дышать только через рот и нос, иначе не держала бы так его челюсти. К счастью, Табео быстро переместился возиться ниже.

Отпустить своё сознание за пределы тела, презреть осязательные ощущения и просто наблюдать, позволяя другому дёргать тебя за нити и говорить твоими устами — по сути, Жюльен слишком часто так делал в последнее время, и теперь просто лежал, не сопротивлялся и ничего не чувствовал, изредка проверяя, не отгрызли ли ему случайно, допустим, ногу.

— Только найди мне человека, — сказал на прощание Табео. — А дальше держись от Артемиды далеко. Сушеходы не требуется воевать с нами или против нас, это дело только наше.

"Тогда зачем вы позволяете узнавать вас, зачем говорите с нами и пытаетесь любить?" — хотел ответить Жюльен, но промолчал.

Вот же разгорячённые, а ведь в воде живут. Да такой или такая и самого крепкого моряка либо высушит, либо забьёт. А всё ж лучше иберийцев… Жюльен так и не понял, как именно это произошло тогда, многие годы назад, потому что сестра увела его в чужой дом, где он спрятался под стол, а она смотрела в окно из-за шторы, и её плечики сильно дрожали, и так продолжалось бесконечно, пока женский крик, переходивший в визг, не сорвался. Затем дом занялся пожаром, комната наполнилась дымом, в прихожей послышались пьяные вопли обезумевших корсаров, и им, детям, снова пришлось уходить. И долго ещё Кристина носила это потемневшее от сажи платьице с обгоревшим подолом.

Неизвестно, что будет дальше, но их маленькое сплочённое семейство что-нибудь придумает, и Табео станет их пешкой в борьбе с теми, кто прошёл мимо вместо того, чтобы помочь им. И скоро Иберия хлебнёт собственной крови, а Галлия возьмёт то, что ей причитается.

* * *

Морис не собирался расшатывать город, но шуметь как можно сильнее входило в его планы: русалки наверняка хотя бы на всякий случай глянут, от чего буянят люди. В те места, куда раньше он ходил одиноким и никому не нужным пришельцем, теперь он врывался с толпой разгорячённых знакомых чужаков. Люди разбегались, а хозяева спешили выполнить их желания и стянуть себе пару монет. У Мориса не было ни гроша, но ему и не нужно было платить, поскольку он ничего не хотел. Разум и так был уже опьянён, просто хотелось больше шуму, и это было легко устроить.

Играйте, музыканты! Вперёд!

Брат превосходил его во многом: лучше фехтовал, быстрее бегал, был сильнее, помнил гораздо больше