Татьяна Вяземская - Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века Страница 27

Ну что же, это не повод отказываться от своих идей. Только действовать нужно будет более тонко: не переть напролом, а, продумав, что бы она хотела сделать, тщательно аргументировать это мужу.

Глава 16

«Янычарский бунт» так и не состоялся: когда вооруженная толпа добралась до Топкапы, выяснилось, что султана во дворце нет: он неожиданно отплыл в Дарданеллы.

Хюррем, трясясь от страха, сидела в своей комнате, прижимая к себе маленьких Михримах и Ильяса. Сулейман, как ей казалось, не сделал ничего, чтобы оградить семью от разъяренных янычар, разве что – поставил возле входа в ее покои людей Хасана, которых было всего-навсего восемь: больше Хасан пока не подобрал.

Правда, по ковру храбро маршировал крохотный Ильясик, размахивая игрушечной сабелькой, и заявлял, что убьет любого, кто только посмеет обидеть его маму. Честно говоря, восемь янычар и сам Хасан против нескольких янычарских ортов – не намного серьезнее, чем малыш Ильяс со своей деревянной игрушкой.

Но никакого штурма дворца не случилось. Волна, накатившая на ворота, точно так же и отхлынула, когда стало известно, что Сулеймана во дворце нет.

Через короткий промежуток времени площадь перед дворцом была пуста.

– Они ушли, – сообщил Хасан.

Хюррем могла только кивнуть в ответ – на большее у нее просто не было сил.

– Они не вернутся, – уточнил Хасан.

Да, наверное, они не вернутся. И, наверное, муж знал, что делает, когда покинул их тут, одних. Однако она спокойнее чувствовала бы себя, если бы он был рядом. Он поступил правильно – с политической точки зрения, но она чувствовала себя преданной.

Через несколько дней она узнала, что янычары бросились следом за Сулейманом: погрузились на галеры и поплыли за султаном. Они вели себя как дети, ревнивые дети; Хасан «в лицах» рассказывал, как они плакали и рвали на себе волосы, требуя от Сулеймана не только и не столько оплаты за три года, но и – чтобы он вернул им свое расположение.

Она улыбалась Хасану, играла с детьми, была приветлива как никогда со служанками и с ужасом ожидала возвращения мужа. Впервые за все эти годы – с ужасом! Она не представляла, как будет смотреть ему в лицо. В лицо человека, который оставил ее одну в момент опасности.

В ней одновременно зрело два решения. Первое – высказать мужу все, когда он вернется; потребовать развода – это, конечно, смешно, но… Но хотя бы пускай знает, что она о нем думает!

А второе… Второе решение было более глобальным. Он оставил ее в трудный момент. Он о ней не подумал. Она… она не станет думать о его родине. Она будет делать то, что считает нужным, но таким образом, чтобы он даже не знал, что происходит.

Правда, если Сулейман узнает о том, что она что-то делает за его спиной, ее ждут большие неприятности. В лучшем случае – высылка, как получилось с Махидевран. В худшем…

Но Сулейман не появлялся; ей передали довольно сухое письмо, в котором сообщалось, что муж отправился на охоту, и ни слова о том, когда он вернется.

Ну и ладно. Раз он так – тем легче ей будет выполнить свое решение.

Она велела вызвать Хасана.

Придумывала ему задание, а сама мучительно размышляла: как же поступить?

Расшатать Великую Порту? «Взорвать» ее изнутри? Она почему-то была уверена: если захочет – сможет. Но… испортить будущее страны, которая стала родиной для ее двоих детей и вскоре станет родиной для третьего? Страны, в которой жить ее детям?

Ну уж нет.

«Помирить» Турцию с Россией? В России сейчас правит Василий Третий, отец Ивана Грозного. Это, пожалуй, и все, что она о нем знает. Эх, мама, мама, тебе надо было драть свою дочь и заставлять ее учить историю!

Василий Третий… Он… Ах да, Василий Собиратель. Объединитель русских земель. Он присоединил Псковское княжество, Рязанское и Новгородское.

Она понятия не имела, как эти знания все-таки сумели всплыть. Видимо, то, что мама пыталась вдолбить в голову непутевой дочери, где-то отложилось и вспомнилось в стрессовой ситуации.

– Хасан, я хочу знать, что происходит сейчас в…

Московии? Княжестве Московском? Как страна-то называлась?!

– В Московском княжестве. Я не уверена… Я хочу знать, что произошло на протяжении последних пяти лет. Обязательно разузнайте, присоединил ли князь Василий Новгородское княжество или еще нет. Я хочу получить эти сведения как можно быстрее. Ты понял меня? Как можно быстрее!

Хасан поклонился, глядя на нее с некоторым замешательством. То ли не ожидал подобного приказа, то ли удивлен тем, что султанша в курсе того, что делается за пределами страны.

Да, Хасана она озадачила; только вот что ей это дает?

Помирить Порту с Русью? Каким образом? Разные религии, разные понятия… обо всем. С другой стороны, Порта ведь находит как-то общий язык с Венецианской республикой? Впрочем, у венецианцев религия – выгода, не такие уж они… «пламенные христиане».

Россия хочет расширять свои территории, Порта – тоже, и зачастую оба государства претендуют на одни и те же территории. Северное Причерноморье, Кавказ – сперва Северный, а после и Южный… Проход судов через Босфор…

Думай, Хюррем, думай!

Великая Османская империя со временем утратила свое могущество. Кто-то из историков мотивировал это тем, что женщины «забрали слишком много власти». Может, и так. Впрочем, при сильных мужчинах женщины не могут получить «слишком много власти», пример тому – этот инцидент с янычарским бунтом: Сулейман принял решение самостоятельно, с ней даже не посоветовался. Он хочет получать от нее советы, но только тогда, когда он сам решит, что они ему нужны. И все равно последнее слово остается за ним. Значит, дело не в «султанате женщин», а в том, что в стране были слабые султаны: сильные просто не позволили бы, чтобы вместо них правили жены или матери.

А почему султаны получались слабыми?

Она не помнила. Кажется, кто-то из султанов родился слабоумным, а после его смерти власть получила не его жена, а его мать…

Ладно, историю она не знает, но определенные выводы можно сделать и с ее объемом знаний. Был бы выбор, на троне оказался бы не слабоумный сын, а другой. Конечно, матери, если она жаждет власти, и в самом деле лучше иметь на троне сына-придурка и управлять государством вместо него, но другие претенденты на престол, если таковые имелись, с такой ситуацией вряд ли смирились бы.

А почему у султана был только один наследник?

А вот тебе и решение, славная Хюррем: если твои сыновья, а следом за ними – и их потомки последуют традиции своего славного предка Сулеймана-кануни заводить только одну жену вместо гарема, количество наследников у них заметно уменьшится.

Нет, ерунда, ерунда!

Во-первых, в немусульманских государствах у правителей тоже бывает одна жена… ну, по крайней мере, одновременно.

Во-вторых… Во-вторых, от одной жены тоже может быть больше одного наследника, это потом их количество… уменьшается: такова мусульманская традиция – убирать конкурентов в борьбе за престол.

В-третьих… Вот и все! В-третьих, нужно, чтобы сыновья женились тогда, когда их избранницы полюбят их по-настоящему. И вообще, дело не в этом: сильные мужчины перевелись потому, что у их сильных отцов просто не было времени воспитывать их сильными! Мальчикам нужна мужская рука, тогда они смогут вырасти мужчинами. А тратить время на воспитание мужчины смогут тогда, когда не будут так уж сильно заняты войнами.

Вон, Сулейман – разве у него есть время всерьез заниматься воспитанием Ильяса? Или старшего сына, Мустафы? Да она проводит с Мустафой куда больше времени, чем его родной отец, она, которая мальчику, по сути, является никем! Ну и кто из него, спрашивается, вырастет?

– Мама, ты чего плачешь?

Ильяс разговаривал для своего возраста уже довольно неплохо; она знала это не из восторженных откликов нянек (работа у них такая: султанских детей нахваливать), просто помнила, как в примерно таком же возрасте разговаривал двоюродный племянник и как – соседкина дочка. Не картавил, не шепелявил и вполне четко формулировал все свои мысли.

– Мамочка!

– Ильяс, я хочу серьезно поговорить с тобой.

Странная фраза в разговоре с ребенком, которому еще нет четырех.

– Ильяс, обещай мне, что когда ты вырастешь – женишься на девушке, которую ты будешь любить и которая будет любить тебя.

– Мамочка, – сын был воплощенной рассудительностью и важностью, – когда я вырасту, я женюсь на тебе. Я так тебя люблю!

Расстроенная, она чмокнула сына в рыжеватую макушку и отправила играться.

Вот и поговорили. Все надо делать своевременно, конечно: о таких вещах можно говорить хотя бы с подростком, но никак не с четырехлетним крохой.

А если она не доживет до момента, когда Ильяс станет подростком? Что тогда? Если она умрет при родах? Ведь смертность рожениц здесь достаточно высока…

Перестать рожать? Ну, во-первых, уже поздно: третий ребенок вот-вот зашевелится у нее под сердцем. А во-вторых – с таким же успехом она может умереть от чего-нибудь еще. Отравят. Будет очередное моровое поветрие. Просто простудится…