Леонид Смирнов - Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу Страница 27

Отец с дедом прекратили спорить — под потолком не до того, — и меня снова потянуло к шестиголову. И тогда я вспомнил третий совет Милены: «Не бей его, не толкай, а только говори, говори…» Я начал читать заговоры против химер лесных и болотных — заговоры против шести-голова, как назло, вылетели из головы. Похоже, само чудовище и выветрило мне мозги.

Вскоре я сбился и понес какую-то чепуху, все чаще выкрикивая: «Чур! Чур меня!» Тем временем на уцелевшую часть пола за моей спиной один за другим спрыгнули юные Пришвины. Спрыгнули со стуком и скрипом — еще не научились передвигаться бесшумно. Первой была сестрица Сельма. За ней — Коля. Третьим был Ваня. Я определил это на слух.

— Не подходите к двери! — закричал я. Однако в Сельме и детях еще жила вера во всемогущество отца.

— Не бойся! Сейчас придет папа, и все будет хорошо. — Желая успокоить, сестра шагнула ко мне.

Я по-прежнему стоял, вцепившись в косяки немеющими от напряжения пальцами. Если отпущу, мне конец. Больше ухватиться будет не за что.

Сельма прижалась к моей спине и погладила по плечам. Таких телячьих нежностей между нами прежде не водилось. Разве что десять лет назад, когда Сельма заболела комариной знобеей. Мать тогда тоже свалилась — ее забрали в больницу. Отец с дедом были в походе, и мне пришлось выхаживать сестренку целых две недели.

Я сразу же обмяк — до того мне стало хорошо, приятно, спокойно… Я снова был не один. Я был дома. Среди своих. Близнецы просунулись у меня под руками. Оказавшись впереди, они дружно закричали (видно, дед их научил):

— Ну-ка спрячься, лихо! Чтобы было тихо! — И много другой ерунды, однако ритм жутких родов сбился: «щупальца» распрямились, став врастопырку.

Коля и Ваня принялись вынимать из безразмерных мальчишеских карманов обломки штукатурки, камешки, болты и гайки и швырять их в шестиголова. Всякий раз «снаряды» летели мимо — чудовище без труда отводило стрелкам глаза. Зато я получил передышку — ему стало не до меня.

— Мы идем! — надсадным голосом крикнул отец, но был он еще далеко.

— Погаси-ка очи! — сменили заговор близнецы. — А не то схлопочешь!

К несчастью, этот заговор не помог. И вот мои младшенькие застыли впереди меня, прикованные взорами к чудовищу. Я не мог понять, почему шестиголов до сих пор не поглотил нас. Но потом я услышал за спиной какое-то шебаршение и истошный вопль Сельмы:

— О-о-ох!!! Го-осподи! — Она вцепилась в меня. Потом на предплечьях я обнаружил десяток синяков.

Скорченные серые тела поползли в камеру, энергично работая короткими лапами. Они обтекали нас и тут же снова смыкались в единый поток. Сельма ногой отбросила одно из ползущих тел. Труп упал на спину, судорожно задвигал скрюченными руками-ногами — будто опрокинутый жук, — перевернулся на живот и двинулся дальше.

Сейчас в коридоре были десятки мертвых крысолюдей, по сравнению с ними живые люди — слишком жесткая пища. Шестиголову гораздо легче употреблять готовые трупы.

Чудовище не пыталось испепелить наши мозги. Это по человеческой логике надо сначала убить врага, пусть и небоеспособного, а уж потом приниматься за еду. Но разум шестиголова спал — главенствовал инстинкт разрастания. Чем быстрее чудовище будет расти, тем скорее станет неуязвимым.

Преодолев порог и вскарабкавшись к подножию «трона», Серые прилипали к шевелящемуся клубку тел и вскоре сливались с ним в единое целое. Шестиголов рос. Я пытался считать проползающих мимо мертвецов. Десять… Двадцать… Тридцать… Значит, у него стало тридцать шесть мозгов.

Порой из коридора, перекрывая шуршание ползущих мертвецов, раздавалось звяканье цепей и скрип канатов. Затем я расслышал хриплое отцовское дыхание. Старшие Пришвины приближались.

Последние трупы крысолюдей миновали дверь. Вскоре шестиголов примется за нас. Четыре лакомых куска ждут своей очереди…

— Ну вот и все в сборе! — бодро провозгласил отец, опустившись из-под потолка на каменные плиты. Как будто не скакал только что с каната на канат, таща на себе лишние пять пудов живого веса.

Я дождался отца и понял, что спасен. Стало так легко и радостно, как было со мной лишь однажды. В десятилетнем возрасте я заблудился в тайге. Отец нашел меня в кромешной темноте. Продравшись сквозь бурелом, вышел на полянку, воскликнул: «Вот ты где!» — подхватил меня на руки, прижал к груди. Я не плакал, а только молча обнимал его за шею.

Близнецы не завопили от восторга — значит, совсем закаменели. Сельма чуть ослабила хватку, но плечи мои не отпустила — все еще искала во мне защиту. Дед позади хрустел суставами, разминая затекшее тело. Отец протиснулся мимо нас в Центральную камеру, достал из ременной сумки темно-зеленый кристалл размером с кулак и положил у ног, отгородив семью от шестиголова.

— Мы должны взяться за руки. Вы мне откроете себя, и я соединю нас. Не бойтесь ничего. Это не больно и не опасно.

— Я готов, — сказал дед.

Из четверых младших Пришвиных только я один шевельнул рукой, да и то совсем чуток.

— Просыпайтесь! Живо! — закричал отец. Не помогло. Он стал трясти близнецов за грудки, едва не вытрясая душу. Без толку.

Последние серые трупы приросли к шестиголову. Белоснежные мыши в золотой клетке снова пришли в неистовство. Сейчас он примется за нас… Власть чудовища надо мной усиливалась с каждой секундой. Невидимый пресс давил мне в спину, толкая вперед.

Мальчики сдались первыми и, взявшись за руки, медленно двинулись к шестиголову. Отец начал лупить их по щекам. С тем же успехом можно было хлестать мраморную статую. Они не ощущали боли. Пальцы мои соскользнули с косяков. Н-не-ет!!! Ноги будто сами собой зашагали вперед. Сельма шла следом, не выпуская моих плеч.

Отец встал у нас на дороге, пытаясь не пустить к «трону». Близнецы натолкнулись на него и скользнули вправо и влево, желая обогнуть. Он в отчаянии одного за другим отшвырнул нас к двери. Поднявшись на ноги, мы тотчас возобновили свой марш, упорные, как заводные куклы. Внезапно я понял, что отец сам — очень медленно, почти неощутимо — но тоже сдвигается к огромному существу, колыхающемуся у подножия «трона».

Не вмешайся дед, нам пришел бы конец. Как видно, Иван Сергеевич когда-то уже имел дело с шестиголовом, потому что, ворвавшись в Центральную камеру, он крикнул:

— Секстэра некрос!!!

Оглушительно хлопнул в ладоши и дунул изо всех сил. В воздухе возникло и устремилось к чудовищу облако черного едкого порошка. Пытаясь увернуться от него, шестиго-лов дернулся, встал на дыбы. Огромное тулово было слишком неуклюжим. Порошок оседал на его страшную лысую голову, и кожа начала куриться дымками, как будто ее облили царской водкой.

— Му-а-у!!! — взревела Центральная камера. Рев этот обрушился на нас, ударил по барабанным перепонкам.

— У-а-у!!! А-у!!! У!!! — дробилось эхо, а шестиголов ворочался у подножия «трона», словно пытаясь вырваться из охваченной болью плоти. Не имея рта, он не мог кричать. За него вопил особняк.

Нас отпустило — мы снова могли управлять собой. Сво-бод-ны! Но радоваться было некогда. Дед гаркнул:

— Слушай мою команду! Стройсь!

Мы выстроились в цепочку, тесно прижавшись друг к другу. Впереди, с кристаллом в руках, встал отец, затем я, Сельма, близнецы, а замыкал цепь дед. Вспомнилась детская игра в «паровозик». Сейчас, двигая в такт согнутыми в локтях руками, мы тронемся в путь под дружное «чух-чух-чух!».

— Федя, ты готов?

— Да.

А потом отец сделал что-то, и мы слились в единое целое. Мы одновременно чувствовали все, что чувствовал каждый из нас, мы одинаково воспринимали окружающий мир, складывая в уме шесть разных его картин. Это незабываемое ощущение соединенности не оставляло меня еще несколько недель.

За те минуты, когда мы были одним существом, я узнал своих близких лучше, чем за всю предыдущую жизнь. У нас не осталось друг от друга секретов. Я понял в отце и деде многое, чего доселе понять был не в силах.

Шагая в ногу — как сороконожка о двенадцати пятах, — мы двинулись к «трону». Шестиголов успел оклематься. Нас до костей пробирал наведенный им озноб. Сейчас мы были на равных: шестерик против шестерика. Если бы нам противостоял полноценный большой шестиголов, на полу уже давно бы корчились, пуская слюни, шесть безмозглых тварей. Но ведь ему пока голов не хватало.

Я/мы прорезали напряженное, яростно сопротивляющееся пространство Центральной камеры, будто ледокол, рвущий ледяной затор на реке. Боевой логический кристалл, который я/мы несли в вытянутых руках, коснулся вражьего тела и с шипением стал прожигать в нем дыру. Чудовище беззвучно взвыло, и стены отозвались бешеным ревом. Оно вдруг подпрыгнуло, будто невесомое, и исхитрилось выбить темно-зеленый многогранник из отцовских/наших рук. Кристалл взлетел под потолок и, стукнувшись об пол, рассыпался на мириады мельчайших осколков.

Но я/мы и не думали отступать. Протянули вперед руки и, отшвыривая панически замолотившие воздух конечности шестиголова, дотянулись до огромной лысой головы чудовища, схватились за нее и стиснули что есть сил.