Александр Борянский - Три стороны моря Страница 28

— Косвенный показатель для всех троих, я понял. Джуна, Ника, Венчик.

— И еще… Нет, пока все.

— Кстати, державная, — произнес Гермес осторожно, — слыхала ли ты о том, как ваш недавний гость Индра убил змея Вритру, развалившегося на горе и запрудившего течение рек?

— Что-то такое было…

— Он это сделал дубиной грома, называемой также арийским словом виджра. У ариев сия виджра — главный атрибут бога Индры. Великая духовная ценность.

— Ну и что?

— Джуна! — торжественно сказал он. — Эта дубина грома сейчас у меня.

— Украл?

— Приобрел! Меняю на твой золотой пояс.

— Да зачем тебе?

— Я отвечаю только на корректные вопросы.

— Нет, не выйдет. Супруг мой устроит потоп, если в интимные минуты не обнаружит золотого пояса.

— Как знаешь. Тогда пока придержу.

— Слушай… А это правда, будто дурманящее растение сома растет только на скрытой от смертных горе Муджават, и что его стебель Индре принес некий орел?

— Могу проверить.

— Проверь. И будто бы именно приготовляемый из сомы напиток бессмертия дал Индре силу для победы над демонами-ассурами.

— Проверю. А что в этом удивительного-то? — не выдержал Гермес.

— Гора Муджават, Меркури, это место, где наслаждается одиночеством наш титан. Разве тебе это не кажется удивительным?

Да, наркотическая сома очень похожа на прощальный дар Прометея. Это он сдвинул ариев и пробудил в них дух войны, а мы, как всегда, проспали. Мы думали, он смирился. Дурманящий сок высокогорья… Индия теперь совсем по-другому смотрится.

Бедный, бедный мой будущий Александр! Я не смогу подчинить тебе весь мир.

В сущности, я одна забочусь об олимпийцах. Только я сохраняю единство семьи, если позволительно применить к нам земное слово.

Как супруг мой не понимает? Научись люди жить без страстей, отказываться от желаний, жить исполнением долга — и нам, и им стало бы легче. Стабильность — вот что нам надо. Что хорошего в героях? Героизм есть ненужное нарушение единства смертных, постоянства их быта. Они и так живут мало, куда им еще перемены, когда же наслаждаться покоем?

Я так рассчитывала на Индию: дравидийская раса склонна к успокоению сознания, а он втихаря притащил туда этих белокожих убийц!..

И все начинать сначала.

— Мальчик мой, как ты здесь просиживаешь годы, открой секрет? Тут мрачнее, чем в подземельях Аида.

— Мне нравится. У Аида тьма, а здесь рабочая атмосфера.

— Ты называешь это атмосферой?!

— Немного пахнет серой, немного жарко…

Я наведалась в жерло горы Этна, в гости к своему созданию, к моему сыну.

— Как ты называешь этот огонь?

— Тут все мое. Значит, и огонь вулканический. Правильно?

Он захромал туда, в самое пекло.

— Смотри! Да не бойся, что тебе может сделать огонь? Подойди сюда, ближе.

— Что это?!

— Самодвижущийся плуг! — торжественно отвечал Гефест. — Я бы сказал — тррракторрррр! Хорошее словечко?

— А почему не даришь людям?

— Деметра против. А вот…

— Это еще что?!

— Сверхбыстрый корабль. Не боится штормов, способен ловить боковой ветер…

— Лихо!

— Посейдон запретил.

— Почему?

— Говорит: ограничить мою власть тщишься. Не позволю, говорит.

Я вдруг почувствовала, что дальше меня не пускает нечто невидимое. Подняв руку, я нащупала тончайшие металлические нити.

— А это зачем?

Он не то ухмыльнулся, не то смутился.

— Это так, ерунда. Недоработано.

— На сеть похоже…

— Ерунда. Не обращай внимания.

— Я о чем тебя попросить хотела. Зеркало мира!

Он остановился, повернулся ко мне…

— Что, опять?

— Как гроза над Олимпом, так поиск смертных не работает. И восточней Евфрата, знаешь, все такое размытое.

— Ага… Если гроза, это молнии надо менять. Я почти уверен. А вот восточней Евфрата… Не знаю, поглядим.

— Поспеши.

Гефест заковылял, засомневался…

— Срочно, да? Срочно?

— Поскорей бы.

— Ну, хорошо, да. Хорошо…

— Не взорвутся без тебя твои Этна с Везувием.

Он покачал непропорционально большой головой:

— Это еще как сказать, как сказать…

Красные молнии соблазнительно и прекрасно разрезали черный корпус. Чернота была абсолютной, от нее трудно было оторваться. И очертания! Очертания завораживали!

— Полетели? — предложила я.

— Ты что? — прошептал Гефест. — Это же колесница супруга твоего!

— Думаешь, он рассердится?

Гефест выразительно посмотрел на свою хромую ногу.

Мы полетели на другой колеснице.

Грань зеркального куба исчезла, пропуская нас в центр.

Мы должны были увидеть множество отражений нас двоих — меня и моего изобретательного сына.

Но отразились я, он, Афина и Афродита.

— Чем заняты? — я постаралась, чтобы голос звучал властно.

— Я, например, слежу за устьем Эврота,[63] — холодно откликнулась первая.

— А я наблюдала редкий по красоте любовный акт, произошедший буквально только что на корабле троянского царевича Париса, — ласково улыбнулась вторая.

— Со следующей минуты вы обе будете мешать! — отчеканила я.

Гефест прохромал к Афродите, искательно заглянул ей в глаза и сказал:

— Я быстро, ладно, Венчик?

— Вряд ли быстро, — возразила я. — Сейчас нет грозы, и поиск смертных мы не проверим. Пока можешь взглянуть, как мутно виден восток.

Я обратилась к младшим богиням:

— Идите. Это может затянуться.

Но Афина даже не обратила внимания. Взгляд ее был целеустремлен.

— Вот! — сказала она.

— Что? — переспросила я машинально.

— Да вот же!

— Что именно?

Тогда Афродита улыбнулась и пояснила:

— Елена, жена Менелая, вышла на берег моря.

Эписодий четвертый:

Египет и троянская война

Я умираю, и я рождаюсь вновь, я обновляюсь, и день ото дня становлюсь все моложе.

Даже когда ты мрачно грустен, ты должен быть яростно жив.

Елену Спартанскую, подлинную, следовало утащить в Черную Землю поскорее. Дня три, не больше… Потом у родителя-басилевса пребывание в гостях троянского царевича повыветрится. Может да, может нет, но даже допускать иные толкования пропажи любимой жены теперь нельзя.

Однако задача была непростой.

Возвращаться в приземистое строение, из коего они с Парисом вылетели ночной стрелой, Ба-Кхенну-ф не желал. Значит, придется следить за домом. Если б этот денек или следующий выдались бы душными и давящими, словно кругом владения Рамзеса, тогда жена басилевса, скорей всего, отправилась бы купаться.

Предположение верно? Кто ее знает. Морские люди должны любить воду. Но и тут надо угадать: она может пойти на берег моря, а может пойти к реке. Спарта расположена у самого устья. И сколько с ней будет вооруженных данов?

В одиночку выследить и расхитить их сокровище, это ли не глупость? Глупость — покамест не сделано. Судьбы в воле единого бога, с его помощью возможно все.

Раньше он полагал, будущее зависит от него…

А сейчас Ба-Кхенну-ф чувствовал себя наблюдателем, зрителем, взирающим на самого себя. Но кто-то же все это совершает?

И новое знание в голове рождается совершенно независимо от его собственных желаний.

Таясь, он перемещался вдоль берега, от речки к морю, потом обратно… И вдруг сказал себе, вслух, удивившись звуку своего голоса:

— Кажется, повезло.

Елена Спартанская, гораздо позже прозванная Еленой Прекрасной, хотя кто теперь разберет, которой из них более приличествовало это последующее — Прекрасная, в общем, та из двух Елен, которая была подлинной дочерью Тиндарея, женой Менелая, та, что жила в Спарте в противоположность Египетско-Троянской Елене, она вышла на берег моря.

Сверху было видно лучше, но и Ба-Кхенну-ф из своего укрытия разглядел, как девушка в сопровождении рабынь шествовала навстречу спокойной глади, как распустила светлые волосы, тут же упавшие на плечи и на спину роскошными волнами, как сбросила одеяние, подхваченное заботливыми руками прислужниц.

Шанс!

Ни одного мужчины, ни единого вооруженного дана рядом.

И вот Ба-Кхенну-ф уже мчится к своему кораблику, вот зовет трех воинов, кричит остальным: «Готовьтесь к отплытию!» А девушка тем временем входит в воду.

Они спешат к ней, они успеют…

Одеяние Елены Спартанской висит на шесте, который воткнут в песок. Мокрая, она выбирается на берег… И видит, что окружена незнакомыми людьми, нездешними. Прислужницы пытаются убежать, один из египтян угрожает им копьем, не пускает за помощью.