Василий Лягоскин - Тайна пролива «Врата скорби». Том первый Страница 28

– А это персональный подарок для меня, – он вытянул из кобуры пистолет с длинным дулом, длиннее того, которым командир совсем недавно несколько раз убил одного махайрода (это не Анатолий – это доцент сказал), – ПБС – пистолет Стечкина, бесшумный. Только патронов маловато – четыре магазина всего, да плюс мои четыре.

Он огорченно покачал головой и, взглянув на левую руку, на которой отвернул рукав камуфляжной куртки, хитро улыбнулся, спросив у профессора:

– Признавайся, Алексей Александрович, любопытство грызет?

Любопытство грызло не только профессора; Никитин тоже замечал, как часто повторял этот жест командир, пока они шли по тропе. Но ответил все-таки профессор:

– Грызет, Александр Николаевич, грызет. Понятно, что у вас там что-то вроде компаса, что вы берете какой-нибудь румб, или азимут – я в этом не разбираюсь. Но что это нам дает?

– Очень много это нам дает? – улыбнулся Кудрявцев, – это нам сейчас поможет точно выйти на кусочек Тель-Авива и… Какие еще там города должны быть? – повернулся он к Оксане, которая синхронно переводила на иврит.

– Иерусалим, Яффа, Эйлат, – перечислила Гольдберг.

Остальные израильтянки заметно оживились.

– Не понимаю, – сдался Романов, – я слышал где-то, что выпускник высшего военного училища вполне может заменить учителя по некоторым предметам, наверное, по географии тоже… Но пока все равно не понимаю!

– Не заменить, а вполне законно работать в школе – диплом позволяет. По крайней мере, мой диплом такое право давал. А что касается географии… Не оторвете ли мне листок из вашего блокнота, уважаемый профессор?

– Зачем отрывать, – ответил Романов, – пишите прямо здесь. Может, когда-нибудь мой ежедневник будет лежать в музее, в центральном зале, с разворотом на этой странице…

Командир поднял недоуменно правую бровь, но на это предположение никак не ответил, проводя прямо посреди страницы длинную вертикальную линию. Внизу эту линию украсила буква «Р», вверху «С»; слева посредине мелким аккуратным почерком было приписано: «7 км». Никитин догадался, что обозначают верхняя и нижняя буквы:

– Из России в Сирию, – командир поощрительно улыбнулся и написал еще две буквы, теперь уже совсем понятные, и Анатолий снова отличился, – юг и север.

– Совершенно верно, – кивнул командир, – мы шли точно на север и прошли ровно семь километров. Чуть поменьше, если уж следовать точно законам геометрии.

Он снова хитро посмотрел на профессора, и снова тот пожал плечами. Подполковник деланно огорчился и продолжил рисовать на листке, объясняя:

– Если мы пойдем сейчас на юго-восток, держась ровно на сорок пять градусов, а затем на юго-запад на те же сорок пять градусов.., – его рука, вооруженная авторучкой, завершила треугольник, вернувшись к букве «Р», – то придем опять туда, откуда вышли. При этом расстояние Б и С (авторучка быстро пометила две пока пустые стороны треугольника) будут равны… Ну же, профессор.

Однако первым, к явной досаде ученого, опять ответил тракторист.

– Так это же теорема Пифагора!

– Точно! – хлопнул себя по лбу Романов. Он забормотал, считая, – семь в квадрате, поделить на два.., извлекаем квадратный корень… Пять! Снова пять! Так вы думаете…

– Совершенно верно, – подполковник ткнул ручкой в точку, к которой тут же пририсовал букву «И» – Израиль, – нам нужно сюда!

– Но тогда.., – профессор выхватил из рук командира ежедневник и начал лихорадочно черкать в нем, заполняя листок чем-то вроде рыбацкой сети с ячеей в те самые пять километров, – значит, в каждом узле должны быть такие же… развалины, – он обвел взглядом сирийский анклав, в котором уже закипела работа по переносу тяжестей.

– Вот мы с вами эту гипотезу и проверим, – с этими словами командир шагнул в лес.

Глава 8. Бэйла Тагер – снайпер от бога

Почти до девятнадцати лет Бэйла не знала, что есть такая штука – снайперская винтовка с оптическим прицелом. Как не знала о том, что самый настоящий экстаз можно ощутить от попадания маленькой стальной пулькой в цель. И чем труднее было в эту цель попасть, чем дольше нужно было пролежать недвижимо, в обнимку с верной винтовкой, тем сильнее были эти ощущения.

Наверное, именно они, эти ощущения, а не долгие уговоры командиров, заставили сделать девушку нелегкий выбор – после выполнения священного для каждого израильтянина (и израильтянки) долга по защите родины от окружающих ее со всех сторон врагов, она осталась в армии. Нелегким выбор был, потому что на руках у нее был отец-инвалид. Он не был старым по меркам Израиля, в последнее время помешанном на качественной медицине – всего-то пятьдесят два года – но инвалидная коляска сделала его раздражительным и капризным. Он хотел видеть возле себя дочь, а не наемную служанку-филиппинку, а она уже не могла себя представить без своей боевой группы, в которой она была самой молодой, самой маленькой и самой любимой. И уж точно – самой оберегаемой.

Со временем отец смирился, тем более что за два года, что Бэйла перешла на контрактную службу, не было ни одного выходного, чтобы она не приехала домой, в обычную двухкомнатную квартиру почти в центре Тель-Авива. И практически половину времени она гуляла с отцом по тенистым аллеям, будто специально проложенным в центре большого города для таких прогулок. Настроение отца менялось каждые пять минут; он то хвалил дочь, радовался ее успехам. Тут же начинал жаловаться на жизнь, на свою неподвижность, на чересчур жизнерадостную филиппинку. Да и на дочь тоже. Отец как раз в очередной раз сказал: «Никому я не нужен – ни тебе, ни…», как вдруг благодатная тень вокруг сменилась жарким летним зноем, а впереди вместо гледичии с длинными стручками темно-коричневого цвета оказался толстый, идеально ровный ствол, оканчивающийся высоко вверху какими-то хвойными ветками.

Она перевела взгляд от кроны вниз и тут же была сметена с ног ураганом – всесокрушающим, каким-то мохнатым и дурно пахнущим. Ураган оказался животным – лежащая на плитках, застилавших аллею, девушка не смогла сразу определить, кто это был – медведь или волк. Он был явно крупнее и того и другого животного. А по ярости превосходил наверное всех, кого только она могла себе представить.

Потому что тяжеленная коляска вместе с ней улетела к тому самому стволу легко, словно пушинка, а челюсти монстра раздвинулись широко и неотвратимо – так что голова отца в нее поместилась целиком. Тагер, выпустив коляску, ринулась в лес на четвереньках – ей так приходилась передвигаться в боевых выходах и на тренировках. Но ни разу она не неслась с такой скоростью, уверенная, что никогда в жизни не забудет отвратительного звука, с которым сомкнулись челюсти чудовища и того жутко голодного взгляда, которым ее провожал зверь. Она не оглядывалась, не видела его, но чувствовала спиной, всем телом, жалея об одном – нет рядом верного друга, винтовки. Поднимаясь на ноги, она вдруг поклялась себе, что расцелует того, кто даст ей в руки оружие – пусть без прицела, пусть не снайперскую, лишь бы был в наличии ствол, который можно будет направить в этого монстра и курок, на который она будет давить, давить и давить…

Совсем скоро Бэйла догнала группу таких же молодых парней и девушек, от которых узнала, что чудовищный зверь был не один, что целая стая их напала, терзая все на своем пути, на людей, оказавшихся в этом странном лесу практически со всего Израиля. Один парень даже назвал ее по имени – знал ее по службе, но, как ни старалась девушка, вспомнить его не смогла. На парне действительно была полевая форма офицера израильской армии, смотревшаяся на нем весьма подозрительно, поскольку была ему велика размера на четыре. К тому же он безропотно отдал бразды командования другому парню, Соломону. Парню гражданскому, но решительному и скорому на принятие решений.

Тагер пожалуй лучше других расслышала звуки далеких выстрелов; согласилась идти в их сторону без колебаний – только бы опять не встретить этих полуволков-полумедведей, по крайней мере не вооружившись каким либо огнестрелом.

Только теперь до нее стало доходить, что никогда она больше не увидит своего отца, не поговорит с ним, не прижмется как в детстве к широкой груди перед отъездом на службу. Да и вернется ли она на службу? Дебри, сменившие светлый лес из огромных хвойных деревьев, никак не могли произрастать в Израиле. Где? Вопрос будущего. А пока не свихнуться бы с ума – как вон та девчонка, совсем не похожая на семитку, бормотавшая сквозь слезы о погибшем внуке на безупречном иврите. На слова Соломона, что где-то впереди меж деревьев он видел какого-то мальчишку, Бэйла только пожала плечами и переглянулась с черноволосой кудрявой девушкой – та тоже явно не поверила в эти утешительные слова.